Обрывки фраз

      — Марья Сергеевна, чаем угостите? — вместо приветствия начинает Кораблёв, едва только дверь квартиры следователя распахивается перед ним. Он не предпринимает ни единой попытки беззаботно улыбнуться, старается не встречаться со Швецовой взглядом, а руку даже и не собирается вынимать из кармана плаща. Маша не замечает на его лице ни капли позитива, а в старательно отводимых глазах — она очень надеется, что просто показалось, иначе не знает, как и реагировать — улавливает волнение, даже страх, и молча пропускает его в квартиру.       — Лёнь, что случилось? — всё же озвучивает сводящий с ума вопрос следователь, наблюдая, как чересчур аккуратно Кораблёв вешает свой плащ, тот самый карман придерживая рукой. Он молчит вместо ответа, сверлит взглядом пол, и Маша решает спросить о другом. — Ты сегодня ужинал? Давай, может…       — Не до еды, знаете ли, — бросает Лёня, вновь не давая ни капли конкретики и только сильнее заставляя хозяйку квартиры волноваться. В любой другой ситуации она бы наверняка решила, что опер в очередной раз решил поиграть у неё на нервах: пришёл к ночи домой, нацепил маску полного отчаяния и намерился молчать до тех самых пор, пока она не начнёт перебирать самые страшные версии. Но не сейчас. После его красноречивого рассказа о соседе по комитету, о всех шиповских похождениях, Мария уже который день не может не думать об этом, не строить версии, как распутать окончательно весь этот грязный ком, и то и дело ловит себя на мысли, как бы Борис Андреевич не состряпал себе ещё парочку смертных грехов. — Поставите чайник? Погреюсь хоть, а то как-то морозит.

---

      — Так ты скажешь, что случилось? — интересуется Швецова, наливая воду в чайник. Она стоит спиной к расположившемуся за столом Леониду, и, когда вдруг слышит негромкий звук — словно что-то небольшое, но весомое опустилось на стол — оборачивается. По центру, поверх небольшого полотенца, в которое он, видимо, был завёрнут, лежит пистолет. Машу словно ударяет чем-то прямо по вискам, а заодно и разрядом тока поражает в самое сердце, она отчётливо понимает, что тот страх в глазах Кораблёва ей отнюдь не почудился, и переводит на гостя взгляд. — Что это?       — Люгер, — пожимает плечами Лёня, словно именно название этого оружия хотела от него услышать Швецова. Он повинуется её пристальному взгляду, пытающемуся заглянуть в самую глубь души, и поднимает голову, заглядывая Маше в глаза. — Меня сегодня собирались из него застрелить. Представляете? В собственной квартире.       — Он? — зная, что Кораблёв поймёт её и так, без фамилий, имён и отчеств, едва слышно спрашивает Швецова. И он действительно всё понимает, вновь отводит взгляд, как в первый раз рассматривая принесённый им пистолет, и молча кивает в ответ. — Лёня, всё. Хватит, поиграли в войнушку, — решительно заявляет она и, кажется, прямо сейчас собирается куда-то бежать, ставить всех необходимых людей на уши, объявлять, что пора сбросить все маски. — Нужно заканчивать это всё: ставить в известность УСБ, Ковина. Дальше тянуть нельзя, иначе время начнёт играть против нас.       — Ещё два дня, — словно не слыша слов Швецовой, заявляет подполковник. Он встречается с ней взглядом и, пока она только собирается задать ему резонные вопросы, спешит дать все ответы: — Боря не станет ничего предпринимать. Трупов и всего вот этого больше не будет, — кивая на Люгер, заверяет Кораблёв, и вдруг по глазам следователя отчётливо понимает, что она боится. За него, дурака, боится. Что пристрелит его тёмной ночью Шипов, пока он десятый сон будет видеть, или с машиной что сотворит и полетит он, Лёнька, в холодную воду Невы. — Поверьте, Марья Сергеевна. Всё будет хорошо. Я ведь доверяю вашей интуиции, доверьтесь и вы моей.       — Кораблёв, ты не кот, у тебя не девять жизней!       — Вы правы, — кивает он в ответ на её возмущение. Поднимается на ноги, делает пару шагов в сторону Швецовой и вдруг улыбается, заглядывая ей в глаза. — Треть от них уже точно «сгорела». Но ведь остальные ещё остались, правда? Марья Сергеевна… я вам обещаю: от рук Шипова я не погибну.