Признание

В комнате было тепло и очень тихо. Странно тихо для последнего дня уходящего года. Пахло ёлкой, воском – Марина зачем-то – зажгла свечи и подгоревшим тестом. По шторе змейкой вилась разноцветная гирлянда, с люстры свисала какая-то безвкусно яркая лента, а все стены в комнате были обклеены снежинками из голубой бумаги. Телевизор был выключен, молчало радио, не играла музыка. На столе, укрытом новой белой скатертью с убогими рюшами, стояли тарелки оливье, селёдки под шубой, бутылка шампанского, фрукты и другие новогодние блюда. Есть не хотелось. Ничего не хотелось. Я отстранённо следил глазами за Мариной. Она бегала между кухней и залой, то и дело поправляя укладку и недовольно поглядывая на меня. Хотелось уйти. Выйти на морозный воздух, слепить голыми ладонями снежок из царапающего и обжигающего холодом пальцы снега и бросить его кому-нибудь в макушку. А потом убегать, утопая по колено в сугробах, громко крича и пугая прохожих. Собрать друзей и устроить войнушку из снежков, поваляться в снегу, дрожа от попавших за шиворот и в ботинки комков, полупасить друг друга от души. Потом завалиться к кому-нибудь домой, снять мокрое и выпить обжигающий горло чай. Посмотреть тупую комедию, сыграть в настолки. В горле застыла комом противная горечь. Где они сейчас, мои друзья? И где я? Вошла Марина. С громким стуком поставила на стол очередную тарелку и выпрямилась, сложив руки на груди и недовольно выпятив нижнюю губу. – Что? – Раздражённо спросил я. – Не хочешь мне помочь? – Нет, – мне даже не было стыдно. Она изумлённо захлопала глазами. – Да, что с тобой такое? Можешь хотя бы на Новый год из приличия постараться быть нормальным? – Нормальным? – я приподнял брови. – Да, чёрт возьми! Новый год всё-таки. – А что тебя не устраивает? – Всё! Подними свою задницу с дивана и помоги мне! – Не хочу. Она задохнулась. Сжала руки в кулаки, решительно подошла ко мне и, схватив за руку, потянула на себя. Я рассмеялся, хотя смешно мне не было. Было грустно, обидно и хотелось что-нибудь разбить. Её красивое лицо, которое я, кажется, целую вечность назад держал в ладонях и целовал, теперь вызывало раздражение. Смотреть на него было неприятно, потому что чувства, некогда переполнявшие меня, теперь потухли и казались далёким сном. Нет ничего страшнее, чем смотреть в лицо прежде любимого человека и понимать, что больше не любишь. Что-то из моих мыслей, наверное, отразилось в глазах, потому что Марина выпустила мою руку и сделала несколько шагов назад. Она больше не злилась. Странное выражение появилось на её лице. Она заломила руки и очень тихо сказала: – Я знаю. Я молчал. – Знаю, что ты больше не любишь меня. Её голос был спокоен, лишь глаза подозрительно блестели. – Ты хочешь расстаться? – через паузу спросила она и оттого, как сорвался её голос на последнем слоге, мне стало не по себе. Всё ещё любит – понял я. Она ждала ответа, не отводя внимательного взгляда от моих глаз, а я вдруг почувствовал, что не могу. Не могу сказать это вслух. Было бы легче, если бы она кричала. Я почему-то всегда, когда представлял эту сцену, (я был уверен, что рано или поздно она произойдёт), видел Марину кричащей, истерично рыдающей и бьющей тарелки. Я смотрел ей в лицо и впервые за очень долгое время не чувствовал ни раздражения, ни злости. Не найдя силы открыть рот, я кивнул. – Скажи это вслух,– с какой-то отчаянной решимостью потребовала она. Я сглотнул. – Да. Я хочу расстаться. Она порывисто втянула воздух и отвернулась. Подошла к окну, отодвинула штору и спряталась за ней, приложившись носом к стеклу. Минуты тянулись бесконечно долго. Не в силах терпеть эту тишину, я встал с дивана. – Мне уйти? – спросил я, уже поворачиваясь к двери. – Нет! – тут же ответили мне. Я удивлённо остановился и обернулся. – Хочешь побить тарелки? – Я не съем это всё без тебя. Не хочу выкидывать еду. Она отошла от окна, просяще улыбнулась мне и отёрла тыльной стороной ладони щёку. – У тебя тушь размазалась, –единственное, что нашёлся ответить я и провёл пальцем у себя под глазом. – Да, сейчас смою её к чёртовой матери! – неестественно весело заявила она. – А ты садись, начинай есть. Я кивнул. Били куранты. За окном раздавались хлопки салюта. Марина улыбалась. Её укладка растрепалась, а на лице совсем не было косметики. К моему удивлению, она действительно её всю смыла. Стукнувшись своим бокалом о мой, она запрокинула голову и за раз выпила всё содержимое. Затем потянулась через стол, опрокинула стакан сока, громко рассмеялась и, схватив меня за воротник, впилась в мои губы отчаянно-грубым поцелуем. Я мягко оттолкнул её, и, не дав отвернуться мгновенно покрасневшему лицу, медленно поцеловал сам, нежно притянув за затылок. Она прильнула ко мне, закрыв глаза. Пахло ёлкой, сладкими ароматизированными свечами и мандаринами. Горький комок в горле растаял. Ушли злость, раздражение и боль. И на какую-то микроскопическую долю секунды мне показалось, словно мы ещё есть, а не были…