Из любого пустыря может выйти Парнас

Денис вернулся к шести, потоптался в коридоре, но не зашел. Поставил чайник. Потом слышно было, как приходят уведомления на мобильник. Вк, мессенджер, вотсап. Бурная деятельность. Потом зашуршало что-то. Потрогал твою куртку в прихожей, посмотрел под ней, видимо: вдруг ты вышла в чем-то еще. Да сколько можно-то. - Я тут! Голос сел, пришлось прокашляться. Не надо было с утра при нем выходить в аптеку. И ничего озвучивать до времени не надо было. Ебано было бы сейчас, но не настолько. Толкнул дверь: слабенько, она даже не открылась до конца. Замялся на пороге. На тебя не смотрел. В голове включилось автоматом: это плохой знак, когда Чейни на тебя не смотрит. Да ну нахуй. Вы не на баттле, ты не Корифей. Он был таким сконфуженным и неуверенным, что еще сильнее стало не по себе. Жалела его. А еще его очень хотелось послать подальше. - Ну? Спросил робко и не решился развить, чтобы не сказать лишнего. Здорово. - Ну и все. Его тревожный, почти панический взгляд. Наконец-то глазами встретились. И стало понятно, что все еще хуже. Он не новостей боялся, не как ты. Он за тебя переживал. А еще он виноватым выглядел. Очень. Виноватым и растерянным: не знал, что делать и как загладить. - А… где? - В ведре в мусорном – ну я чо, картон обоссанный в комнату потащу, ну ты как вообще? Закивал быстро. Зашел все-таки. - Тебе чо, проверить надо? - Юль… - Извини. Сел на пол у стола, ты от компа отъехала. Хотелось попросить его, чтоб не смотрел снизу вверх, но это перебор был бы, наверное: тут доебалась – там не так сел. А какая хорошая тогда была суббота. И пятница. Посиделки у Эдика. Ветки в окно. Сладкий, влажный воздух летний, хотя давно пришел сентябрь. Часам к трем дождь пошел. Курили много. Водка с персиковым соком. Не сидели рядом, но Денис возвращался к тебе раз за разом. Ностальгия бесконечная, споры про Шестой Независимый, Марина нашла старый трек Дена, из десятого года, он зажал уши и просил выключить, гогот без причин, шутки без последствий, дым на рассвете, звонок Славки из Москвы, Илюша Зимин уснул под кухонным столом, свернувшись в клубок, Дима жарил яичницу и учил тебя, как делать, чтобы не плевалось масло, задыхались от смеха, обнимались, чтоб друг за друга держаться, поднял тебя и переставил на метр, чтоб не мешала, Денис зашел и спросил зажигалку: - Я не могу к тебе подходить. Я наказана. Пролезал мимо Димы и мимо стола к тебе, потом обратно. Смотрел на вас со сложным лицом. - Чо вы ржете, чо происходит вообще? Что такое? Что со мной? Чо, у меня ширинка расстегнута что ли? - Да. Нет. - Ну отлично придумано. Димино решительное: - Иди нахуй, надуйся еще. Махнул на Дениса лопаткой. И улыбка Дениса: мягкая. Боднул его лбом в плечо. В такси спросил тебя, с трудом собирая слова: - Чувствуешь вот это вот? Вот этой вот херни, не знаю – - Как будто щас второй сезон, да? - Ну типа да – вот – вот как будто… блядь, как будто… хуй знает. Мы еще молоды, что ли. - А на самом-то деле мы деды-ветераны. И лично тебе ровно сто лет. Но ты поняла, о чем он. Славка эту тему мусолил бесконечно. И в 15ом – когда, на самом деле, были те же все терки, ссоры, Краснодар, драмы на ровном месте, нечего жрать и потерянность полная, но она не пугала так почему-то, и запомнилось совсем другое, на всю жизнь, скорей всего, - Славка говорил тебе, сидя на траве у мангала в Орехово, что никогда до не чувствовал себя таким молодым, опять вот это вот слово. Оно у него означало «свободным», и «полным», и «счастливым», и «бесстрашным», и «собой довольным», и вообще «собой», и все на свете, и ты щурилась на него внимательно, пока он говорил, и запоминала, потому что вы оба знали, и Денис знал: такого времени у вас не будет больше. Но вот это чувство вернулось. Роняя деньги, расплатились. Роняя ключи, открыли двери. Денис держал тебя под животом, когда ты нагибалась. - Не трогай мое пузо. - Чудесное пузо, люблю твое пузо. Целовались в прихожей. Своротили полку. Путались в ногах по пути в спальню. Смеялись без конца. Упали на матрас. Ты проснулась часов через пять, разделась. Хотела джинсы с него снять, он ногой дернул и повернулся на бок. Вертолетило слегка. Еще через два часа проснулись оба. Вертолетило сильно. - Пиздец. - Не говори. Я нихуя такой бухой вчера не был. Он выкинул подушку из-под ваших голов, чтобы лежать на ровном. Ты обняла его руками и ногами. Его сухая теплая ладонь на твоем голом бедре. Пальцы без предложения, без игры проскальзывали под резинку трусов, сбоку, и обратно, трогал твое тело – как свое, бездумно. Губами коснулась его щеки. Расстегнула ему штаны. - Я пьяный еще. - Я тоже. Его часы запутались в твоих волосах. В три руки отцепляли. Ямочки на его щеках, ласковое, заботливое смущение. Потом его член под твоими пальцами. На сухую плохо шло. Взяла у него в рот – не глубоко, чтоб облизать, и рвотный спазм вдарил по горлу. Побежала в туалет, отдавила ему колено. Тебе вдогонку: - Прости! Когда выблевала первый подход и сплюнула слюни, отозвалась: - Это не ты, это водка. Пришел держать тебе волосы. Потом подвинул тебя и бухнулся рядом, вывернуло туда же. - Сука, чо ж так плохо-то. Он кашлял. Гладила его по спине. Нажала на смыв. Потом еще раз. - Я все вроде. - Вроде все. А нет, не все – Пошла ставить чайник, осторожненько, медленно, пока он полоскал рот. Потом поменялись. Пили черный стоя. Он улыбнулся тебе от чашки. - Мы маргиналы и уебки. Ты засмеялась, а потом икнула, и у него чай пошел носом. Вот это было весело. Хотела похмелиться. Посмотрела на бутылку. Расхотела. Он держал твой чай, пока тебя выворачивало напоследок. Почистила зубы, побрели в постель. - К Эдику чо теперь, со своим ходить только? Ты не отвечала, держала воздух, чтобы унять икоту. Потом: - По-моему – Не помогло, снова задержала дыхание. Он поразмыслил, стоит ли, потом все-таки не удержался, «лопнул» тебе надутые щеки. Ты дала ему по рукам. - …мы накидались просто. - Если б мы накидались просто, ты б вчера блевала. И я бы спал. Широкие ломти теплого солнца на вашей разобранной постели. Когда немного отошли, долго гладили друг друга, больше уже не целовались. Он тихо дышал тебе в шею. Ласкал тебе клитор через белье. Ты для него смочила пальцы в недопитом чае. Его добрые руки. Утренняя дрема. - Давай сзади. Его вес, складка на простыне под твоей щекой, глаза слипались, а потом он вошел в тебя и ты заснула раньше, чем кончила. Он чего ждал в итоге, сидя у твоих ног? Его усталое лицо. - Я слышу сейчас, как у тебя калькулятор в голове работает. Нахмурился. - Конечно. А что я должен? Сказала зачем-то: - Ты не один тут. - Не дури. - Никто тебе не говорит, что на тебя повесят черти что, и вывози, как хочешь. Снова виноватый взгляд. Излом бровей, как у печального Пьеро. - Конечно. Но видно было, что все еще считает: сколько нужно заработать за этот год, если он не вывезет следующий, за следующий, если не зайдет в третий, бесконечный лихорадочный подсчет, денег никогда не хватит, даже если деньги будут, бесполезно было объяснять, что если он уйдет, плевать на деньги, из них не построить достаточно прочной стены и не выстелить зону падения, чтобы все это пережить безболезненно. И все не о том было, главное, но понимала: если сейчас ему сказать – он же подумает, конечно, о себе, и о том, что все из-за него. - Ты хочешь? Слезла с кресла, села рядом с ним. Хрустнуло в коленках, когда согнула. Он губу прикусывал, часто, больно, наверное. Потом: - А ты? Как сказать ему? Как есть. - Сейчас нет. Ну конечно. - Денис – - Ты права, что тут. - Ты хочешь? Не дала встать. Он удивился очень, когда нажала на плечо, никогда раньше так не делала. Страшно стало, что плохо кончится, дыханье сбилось, но не отпустила. - Ты хочешь сам? - Это к чему вообще? - Хуй знает – к тому, что я здесь не одна? Тебя понесло, его подожгла. Срач все равно лучше был, чем замкнувшееся молчание. - Я не хочу, чтоб моя жена ребенка блядь со мной иметь боялась, потому что хуй положишься на меня. И чтобы мы вот эти разговоры вот вели – блядь – ну – ну я сам виноват, хорошо, наверное, сам виноват, тут блядь не поспоришь, как бы – если ты считаешь – - Да не считаю я ничего! - …хуже будет, значит, молодец, как бы сам настарался так, но – пиздец. - Ну снова долодом – - Ну я не знаю, что тогда делать надо. Что ты хочешь? Ну я как бы что бы ни обещал – И тут у него голос перехватило, а потом стали влажные глаза. Ты один раз всего видела, как он плачет, до этого. - Денис – - Это ж не аргумент будет, да? Блядь, и я знаю все, как бы, ну наверное, да, наверное, не вывожу – - Ден. - Сука, просто – это все не так должно быть – - Вот именно что. - Это ж не должен быть разъеб с отчаяньем, это – прости, я – Резко втянул воздух носом, сопливым от слез. «Унижать мужчину, как бы же, можно ограниченное количество времени, правда? И то лучше не надо», спасибо, Лемма, иди нахуй, Лемма. - Я не хочу рожать. У него рука дрожала. Невозможно больше было тянуть кота за яйца, невозможно, чтоб у него из-за тебя дрожали руки. - Я – не хочу. Не хочу детей сейчас. Не хочу вот это вот все. С кем угодно. И когда он переложил ладонь – со своего колена на твое – говорить стало легче. - С тобой больше хочу, чем с кем угодно, но все равно не хочу. Ты кисло и слабо ему улыбнулась. Он как-то так же улыбнулся тебе. - Я не знаю, как бы. Так правда, может, не должно быть, я об этом третий день хожу-грожусь. Типа люди любят друг друга – люди скачут-радуются, когда заводятся спиногрызы, и какая-нибудь нормальная баба – Поцеловал тебя в переносицу, не дав договорить: по-детски, ткнувшись губами. И так же по-детски обнялись, ничего этим не обозначая, не высказывая, просто заскучали друг по другу, за шесть часов блужданий в чертогах разума и за бестолковый разговор с собственной хуйней по кругу. Повторила еще раз: - Не хочу. Его мягкое: - Ну что теперь? Его пальцы в твоих волосах. - Часы аккуратней давай. - Убрал, все, убрал, – Вытерла ему щеку. - Пиздец, я хуже телки стал. - Расстроился? Что так вот? Потрогала его губы. Складку у правого уголка, он чуть-чуть усмехался, мол, ну ебать-опять. - Нет нормального ответа, да? Чтобы красиво? - Давай, как есть, там разберемся. - Я тоже не хочу. Обняла его крепче. - Юлька, задушишь – Поцеловала, очень звонко получилось. Смутилась, что так обрадовалась. Пожала плечами, чуть ли не оправдывалась. - Мы маргиналы и уебки. А он сказал тебе очень серьезно: - Я не представляю, как это все. И мы – ну, мы. И я – я. - Ты заебал меня. Толкнул твою голову, едва-едва. Ты убрала его руку и не отпустила его запястье. - …но когда ты захочешь – если захочешь – хуй знает. Я готов, я с тобой. И когда ты положила голову ему на плечо, он подвинулся, чтоб тебе было сидеть удобнее. - Я тоже боюсь иногда, что ты решишь, я бракованная, и найдешь нормальную. - Нахуй-ка иди? - А ты? Выпрямилась, чтоб глянуть на него. Он смотрел на тебя ласково и – вот это было плохо, все еще, - благодарно. А потом сказал в очередной раз: - А я вообще не знаю, как ты живешь со мной. - Как ты со мной. И не надо было проверять на прочность, но не смогла не: - Как думаешь, к врачу или сразу постинор? А он ответил: - У меня девчонки не пили – ну, чтоб я знал. Но во-первых, про него говорят, что там что-то с обменом веществ происходит. Аббалбиск конкретно. Заебывал два часа в Кубрике, переживал, что Василиса потолстеет. А во-вторых, его пила Андрюши Прайма жена, вот это я точно знаю – к сожаленью - и сын у них, как видишь, все равно есть, так что уж чтоб не рисковать – Когда проржались, он покачал головой: - Ужас. - Не, все равно смешно. Он заправил тебе за ухо прядь, и когда вы целовались, тебе впервые за эти дни было спокойно. Он тронул край твоей футболки. - Можно? И ты сняла ее, но на полу трахаться было жестко, вы прервались в итоге и забрались в кровать.