Пока цветёт сакура

      В штабе было невыносимо жарко.       Начало весны, а такой зной на дворе! Это же уму непостижимо! А ещё эти надоедливые лепестки запорошили весь двор, ступить некуда. Летают, носятся и вновь летают! Всё-таки начало весны — ну не очень приятное время года. По крайней мере, так считал Окита Соджи, который, к слову, безцельно слонялся по двору штаба и распинывал горстки цветов.       В этот день патрулировать отправились Харада и Хейске, а его оставили здесь. Нет, справедливо, а? Такая жарища, да ещё и сакура в самом цвету, а он отсиживается в душном храме. Прям счастье привалило! Нет что бы пойти в город, проветриться?.. Тут сидеть, вернее, бродить по двору и проклинать весь мир.       — Окита-сан? Доброго утра! — прозвенело за спиной.       Самурай тотчас обернулся. Это была Чизуру. Девушка невозмутимо стояла в новой европейской униформе и улыблась. Сейчас, наверняка, прочитает целую лекцию о состоянии Окиты. Мол, при ваших обстоятельствах нужно целыми днями валяться в постели и хлебать супчик! Но она ни слова не сказала о таком своеволии. Просто улыбнулась, ожидая ответного приветствия. Понимала — осталось не долго.       — Угу, — хмыкнула мужчина и отвернулся. Не хотелось разговаривать. А ещё было обидно, что это невинное существо первой узнало о его тайне… Этот проклятый туберкулёз! Впрочем, какая разница? Сейчас знают все…       Ну всё, настроение в конец испортилось. Облетала сакура, дунул ветерок, пролетела стайка говорливых пташек. Смутный силуэт девчонки скрылся за ближайшим углом. Стало тихо. В груди возник горький и тяжёлый ком… Подкатил к горлу… Снова приступ.       Хриплый кашель раздался по пустому двору, эхом стукнулся о сёдзи и вернулся к сакуре. Белые лепестки вмиг окрасились в алый, словно алая заря…       Окита скривился от омерзения. Кровь сравнивать с зарёй… Заря даёт нам право надеятся, надеятся и жить! А эта кровь… Хм… Предвестник скорой смерти. Как сказал Матсумото-сенсей, это неизлечимо… Скоро ты умрёшь, Соджи! Не мешай друзьям! Умри тихо! Они не заслуживают страдать, стоя над твоим телом!       Самурай вновь улыбнулся. Всё-таки, как противно осознавать всё это! Осознавать, а главное, мириться с собственной беспомощностью!       — Ты слабак, Соджи, — сказал он тихо, для себя. — Слабак.       Он выпрямился и поднял голову к сакуре. Редели ветки, скоро совсем облетят цветы, запорошат двор. Голые деревья будут высится вдоль улиц Киото… Наверное, когда сакура облететь в конец, Окита уже умрёт… Сколько ему осталось? День? Месяц? Год? Зачем считать, когда всё предрешено?!       Соджи жестоко улыбнулся, сжал руку в кулак и со всей силы ударил в ствол дерева. Костяшки окрасились кровью. Безвыходность наступала со всей сторон, шептала, уговаривала, смеялась… Радовалась ещё одной смерти.       «Ладно, что терять время? В городе наверняка что-то происходит и вновь без меня», — даже самому себе Окита верил с трудом. Зачем дарить напрасные надежды?       Но так или иначе, воин всё-таки поспешно покинул штаб, направился на главную улицу — там всегда шумно.       Мелькали равнодушные люди, пёстрые прилавки, отовсюду раздавали громкие крики и смех, бегали дети, понурив голову женщины рассчитывались с продавцами. Всё как всегда, Япония никогда не изменится.       Окита шёл длинной улицей. Пытаясь обойти прохожих вовсю орудовал локтями. Но куда он идёт, а главное — зачем? Просто так? От безделья шатается по ярмарке? Хм, интересное наверное зрелище — самурай с катаной за поясом толкает прохожих что бы прийти в некуда. Но что поделаешь, нужно делать всё-таки куда-то прийти, хотя бы в некуда…       После нескольких минут беспокойной ходьбы, Соджи остановился возле аллеи сакур. Как же много этих деревьев в Японии! А ему, с самого приезда в Киото, казалось, что вишни, цветущие в каждом из штабов — единственные в городе. Слепец! Они повсюду! Повсюду веют холодом, сыплют лепестки и передают слова безнадёги. Ужасные деревья, вдруг показалось ему, бледные и бездушные. Почему люди так радуются цветению? Эти цветы, словно ненужный мусор, всё равно засохнут, увянут, а потом и прибирай! Бессмыслица!       К горлу подкатил уже знакомый комок… Молнией кашель резал горло. Почему-то, в такие минуты Соджи кажется, что он задохнётся в своей деятельности крови. Ненавистная жидкость вновь вырвалась изо рта водопадом, что так отдаёт железом. Омерзительно! Снова цветы окрасились в алый, снова стали похожи на рассвет…       Окита скривился от боли, согнулся пополам, и кашель с новой силой вырывался из лёгких. Было больно. Внутри, казалось, всё разорвётся, и кровь хлынет с неистовой силой. Больно…       Неожиданно, где-то за спиной он почувствовал чьё-то осторожное прикосновение… Неловкое и такое мимолётное… Испуганное… Окита передёрнул плечами, руку резко отдёрнули.       Он поднял взгляд, всё ещё задыхаясь от кашля. Но его предположения не оправдались. Это была не Чизуру.       — С Вами всё в порядке? — спросила незнакомка.       Дунул ветер, и белые лепестки упали на её чёрные волосы. На лице явно выступало беспокойство, а её глаза… Они были синие! Пронзительно синие, словно небо, словно… Море!       Соджи так и застыл, вглядываясь в лицо девушки. Брови её были нахмурены, сведены к переносице, руками она убирала надоедливые волосы, а глаза… Такие синие, доверчивые, беспокойные. Самурай глупо улыбнулся, вытирая тонкую дорожку крови, тянувшуюся изо рта.       Попытался встать, но сел обратно — неожиданно закружилась голова.       — Давайте помогу? — поинтересовалась девушка, сев рядом.       — Не стоит, я сам, — немного раздражительно ответил тот. Нет уж, за красивые глазки унижаться он не станет — увольте. С этими мыслями, Окита из последних сил привстал, опираясь руками об ствол сакуры, выпрямился, вздохнул и машинально поправил катану.       Девушка невольно вздрогнула и отвела взгляд. Боится — понял Соджи. Ну и правильно, пусть боится. Но он сразу же одёрнул себя… От этих мыслей сжалось сердце. Самурай тоже отвёл глаза.       Она такая же как и все. Но почему в сердце самурая появилось такое жгучее чувство сомнения? Неужели она… другая?       Её глаза цвета моря…       Окита опять улыбнулся своим мыслям. Давно он не улыбался… Развернувшись к девушке, тот без всяких обиняков спросил:       — Как тебя зовут?       — Акияма Хитоми… Я должна идти, извините, — коротко извинившись, Хитоми встала.       Хитоми… Какое красивое имя… Насколько знал Соджи, его давали девочкам с красивыми глазами. Хм, впрочем, что удивляться? У неё очень красивые глаза… И доброе лицо, честное и смелое. Конечно, у Чизуру оно тоже было честное, но… не было в нем какой-то решительности и смелости. Она была простой и послушной. Хитоми же… слишком своевольна, даже нет, не так! Она просто была другой.       — Окита Соджи, капитан первого подразделения Шинсенгуми, — с усмешкой представился тот. Девушка в ужасе взметнула голову, в её глазах читался испуг…       — Шинсенгуми?.. Я… я… должна идти! — девушка второпях собрала разбросанные на земле ветви сакур, наверное, она их выронила их, когда пыталась помогать Соджи, и быстрыми шагами направилась прочь.       — Стой! — самурай в один прыжок догнал её и остановил. Какого чёрта он это делает?! — Ты боишься… меня? — тихо спросил он, смотря в одну точку.       — Нет! Нет! Пустите! Я не боюсь! — тут она опустилась на колени, закрывая лицо ладонями, плачет…       Окита сел рядом.       — Я не могу! Простите, Окита-сан!       — За что ты извиняешься? — недовольно скривился он. И правда, зачем? — Ты ненавидишь Шинсенгуми? — прямо спросил мужчина, глядя прямо в её синие глаза.       — Я…       — Не отвечай, — Соджи вздохнул и поднялся. Давно прошли времена, когда Шинсенгуми считали врагами. Люди просто встали на разные стороны. Видимо, Хитоми выбрала сторону нового правительства… Что ж, её право.       — Вы знаете Акияму Акио? — тихо спросила девушка, смотря исподлобья.       И тут Соджи понял всё. Быстро и точно понял. В ней пылает жгучая жажда мести. Акияма Акио. Её брат, наверное. Старший. Окита хорошо запомнил этого парнишку. И вообще, он помнит всех, кого убил. То было год, или два назад. Туман, запах крови и он… Звук разрывающиеся плоти и вывалившиеся из-за пазухи документы.       — Я помню всех, кого убил, — коротко отчеканил Окита и снова скривился.       — Вы?.. Зачем…       — У всех есть право выбора. Если хочешь, можешь убить меня, — самурай дотронулся до катаны. — Всё должны платить за поступки и за плохие, и за хорошие.       — Нет… Я…       — Не можешь? Я так и знал.       — Но зачем?..       — Это война. На войне гибнут люди. Если ты этого не понимаешь, можешь топать обратно. Собралась мстить — мсти.       Хитоми резко замолкла, перестала всхлипывать и посмотрела прямо ему в глаза.       — Нет, Окита-сан, я не собираюсь мстить, — девушка вдруг улыбнулась и поднялась на ноги. — Я лишь хотела узнать имя убийцы. Я это сделала, и знаете, я хотела бы сказать Вам спасибо…       — Спасибо? — Окита опешил и отнял руку от катаны.       — Теперь, благодаря Вам, Акио больше не будет убивать и воевать, смотреть на смерти и волноваться за меня и мать. Он теперь свободен. Да, я любила брата, но любовь — это значит уметь отпустить, ведь так?       — Никогда не любил, — хмыкнул мужчина и снова скривился от боли, что вновь нарастала внутри. Но она была какой-то другой… Незнакомой…       — Жаль. Прекрасное чувство… Окита-сан, я должна идти. До встречи.       — Так мы ещё увидимся? — с какой-то озорной мольбой спросил он.       — Возможно, — Хитоми усмехнулась, поглаживая ветви сакуры.       — Пока цветёт сакура, обещай Хитоми, что я буду видеть тебя возле этого дерева каждый день. Этим ты скажешь мне спасибо. — Произнёс Окита и подал ей руку.       — Хорошо, Окита-сан. Пусть это будет нашим обещанием, — девушка положила ладонь сверху. Она была холодной… Но этот холод был до боли приятен. — До завтра, Окита-сан.       Девушка развернулась, и её силуэт торопливо исчез среди деревьев.       — До встречи.

***

Спустя три года…

      Лил дождь.       Хитоми сидела около больничных сёдзи и обрывала с ветвей лепестки сакуры, кидая их в лужи. А те, словно кораблики, тонули от тяжёлых капель холодной воды.       Она собиралась пойти на кладбище, но начался ливень. Природа не хотела снова видеть слёзы девушки, она сама решила поплакать. Хитоми улыбнулась, бросив пустую ветку на порог. Было больно. Очень больно, будто огромный ком рвал горло на мелкие кусочки, похожие на лепестки алой сакуры… Интересно, Соджи чувствовал тоже самое, когда задыхался от кашля? А ведь он все эти три года скрывал это! Свой туберкулёз! Почему?! Почему ей так больно?!       Девушка согнулась, уткнувшись носом в колени и зарыдала. Почему так больно?! Почему?..       Кап-кап, кап-кап — говорил дождь. Кап-кап…       Хитоми запрокинула голову, пытаясь остановить слёзы. Почему любить так больно?.. Девушка не знала, но ей было больно. Она взяла ещё одну ветку, и она постигла той же участи — пустая была брошена на порог. Так и она, спустя три месяца ходит пустой, с того самого дня, когда в городе пролетел слух о смерти ещё одного шинсенгумевца — Окиты Соджи.       Она тогда работала на рисовой плантации, на ферме своего отца. Собирала урожай и ждала весны, что бы вновь встретиться с ним. Но…       «Вы слышали, Хитоми-сама, новое правительство почти победило сторонников сёгуна! Победа близка! Сегодня ночью погиб ещё один командир Шинсенгуми! Окита Соджи, кажется…»       Вот и всё. Вместе с ним погибли и их тайна, и их встречи, и их обещания… Боль, только боль чувствовала Хитоми. Больно…       Дождь полил ещё сильнее. Начал барабанить по крыше, словно передавая настроение одинокой фигуры. Сиротливо лежала на полу последняя ветка. Цветы белели и пахли первой встречей, той, в апреле. И больно колотилось сердце.       — Я отпускаю вас, Окита-сан. Ведь любить — значит уметь проститься, верно? — тихо прошептала девушка, любовно глядя на сакуру. Столько связанно с этим деревом! Даже их первый поцелуй…       Шумел Киото, а по аллеи снежных деревьев гуляли два смутных силуэта. Дунул ветер, срывая лепестки, и Соджи подарил ей первый поцелуй… Такой нежный и лёгкий, он был похож на цветы увядающей сакуры. Это была их последняя встреча… И только этот поцелуй свидетель данного самураем обещания. Но он солгал… Не выполнил его.       И снова пустая ветка оказалась под дождём.       — Простите, Окита-сан…