Путь наверх

В тот день июньская жара особенно лютовала. Люди при первой возможности стремились на речку, а улицы опустели. Лишь к вечеру, когда жара отступила, казалось, стало легче дышать. Пыль постепенно улеглась, и вечерняя прохлада, казалось, окончательно успокоила природу. Следователь Сергиенко шёл домой по приземистым улочкам. Остановившись на перекрёстке улиц Резервуарной и бывшего Донецкого проспекта, откуда открывался вид на главную площадь, а справа виднелось здание бывшей казённой женской гимназии, поднялся на второй этаж по аккуратно подметённым деревянным ступеням и, отперев дверь, вошёл в квартиру, где первым делом скинул с себя лёгкий пиджак и обувь, а портфель бросил куда-то в угол. Он старался не думать о работе. По-хорошему, он бы сейчас не отказался от порции поджаристого шашлыка, да с зеленью, да под хорошее вино… М-м, благодать! Нащупав выключатель, Сергиенко включил свет. Лампочка сперва заморгала, но затем загорелась ровным светом, явив обитателю квартиры всю бесхитростную обстановку. В этой однокомнатной казённой квартирке обстановка была достаточно скромная: сервант, раздвижной диван, платяной шкаф, стол и стулья. Везде невооружённым глазом виднелась пыль. Неудивительно: Сергиенко весь день на работе, а на уборку у него времени абсолютно не было. Квартира пустовала после развода с женой вот уже полтора года, и вряд ли для следователя это было чем-то плохим: напротив, он был рад провести время в одиночестве. В пустой квартире никто думать не мешает. Изредка «опрокидывая» стаканчик, Сергиенко порой приходил к невероятным выводам. Позже он осознавал, что и раньше об этом думал, просто на трезвую голову его сдерживали внутренние тормоза. «Ну, Козырь, посмотрим ещё, кто кого!» — думал следователь, наскоро разогревая говяжью похлёбку, именуемую по-местному «совус». Не так давно он обзвонил своих коллег в Сулине, Калитве и Ростове. Ему не хватало одного-двух связующих звеньев, улик, которые были бы признаны судом. Пока что на Козыре нет «мокрых» дел, но кто знает… По «мокрой» статье ему как раз светит «вышка». По совести, конечно, его бы следовало расстрелять за все прошлые «заслуги», но Сергиенко свято чтил устав и без сколько-нибудь внятных доказательств не мог арестовать Козыря. Шрам на лице? Весомая примета, но пока она ничего не доказывает, ведь свидетели не смогли никого из предъявленных опознать. «Не там, не там ищу. Попробуем с другого пути…» — Ах ты ж леший! — воскликнул Сергиенко, услышав стук в дверь. — Кто там? — Андрюха, клубнику купишь? — услышал он голос Никифора, местного агронома. — Сегодня поутру полную сапетку* собрали. — Та куда ж мне ещё? Я ведь купил у тебя два дня тому назад ведро! — Много ж её, не знаю, куда девать. — Свари варенье, — ответил Сергиенко. Отделавшись от соседей, Сергиенко посмотрелся в зеркало. В нём отразился жилистый мужчина лет тридцати пяти с короктим ёжиком каштановых волос и эспаньолкой. В своём прикиде Андрей подражал Дзержинскому, и уже с 1918 года мечтал попасть на службу в ВЧК. Сергиенко вышел родом из небольшого волынского городка, откуда в возрасте семнадцати лет уехал в поисках лучшей доли.Пожив какое-то время в Киеве, он занимался подённым трудом, но, не выдержав тяжёлых условий и мизерной платы, решил осваивать кустарное ремесло. Так в 1912 он перебрался в Луганск, где и прожил следующие два года, и оттуда ушёл на войну, призванный на общей основе. В 1918 он вместе с ворошиловскими солдатами и ополченцами оборонял Луганск, прикрывая отступление на Царицын. После воевал с поляками, и после попал в плен, откуда сбежал. Скотские условия и жестокие побои не сломали его воли. Поляки обращались с пленными хуже, чем с собаками. В бараке, где не было даже нар, у Андрея закладывало уши от стона раненых и измученных красноармейцев. Он был один из немногих, кто сохранял трезвость мысли. Сегодня он вместе с несколькими сотоварищами готовил побег. — Слушайте сюда, — Сергиенко взялся за организацию всего предприятия. — Наш барак хуже всего просматривается с вышки. Как будут проходить часовые, мы с Кирюхой снимем их. Берём вышки и начинаем. Никакой пощады! Всё тело болело, саднили недавние шрамы. Но если нервы у него были расшатаны, то воля по-прежнему непоколебима. Всю бойню Андрей помнил до мельчайших деталей. Как только мимо барака прошли двое часовых, он вместе с другими заговорщиками набросился сзади и, свернув им шеи, снял шинели, после чего для верности проткнул штыками обоих. Переодетые Сергиенко и Труфанов разжились винтовками и патронами. Но стрелять они не торопились. — Кирюха, — обратился он к Труфанову. — Делай подкоп. А я займусь вот этим, на вышке. Андрей знал, что у него есть только одна попытка. Если промахнётся, или пулемётчик с вышки разглядит его, побег обречён. Ослабший от голода и побоев, он с трудом удерживал винтовку, и, собравшись, выстрелил. Тотчас пулемётчик рухнул замертво, а Андрей насколько ему позволяли силы, ринулся на вышку. Именно благодаря ему удалось перебить охрану и сбежать. Недаром потом в Луганске Сергиенко стал чем-то вроде легенды. Разумеется, после этого ему были все дороги открыты. Теперь перед Андреем стояла задача расколоть Козыря. То, что последние преступления — его рук дело, он не сомневался, но улик не было. «Надо бы ещё раз наведаться в Ростов или Сулин, расспрошу коллег. Наверняка наш Серёженька и там засветился». Прежде чем лечь спать, Сергиенко посмотрелся на себя в зеркало и, подмигнув самому себе, сказал: — Не обольщайся, Серёжа — на каждый козырь найдётся свой джокер.