Спонтанное самовозгорание

Я свой диагноз знал заранее — Спонтанное самовозгорание

На туалетном столике рассыпано множество шпилек и невидимок. Блеклые следы пудры легкими отпечатками легли на темную гладкую поверхность столешницы. Невесомая ткань шелкового халата цвета переспелого граната стекает вниз по деревянной спинке грубовато сколоченного стула. В комнате все еще остался запах бергамота и легкая рябь от ее недавнего присутствия. Здесь же в углу, около нераспечатанной коробки конфет с марципаном, стоят черные бархатные туфли на невообразимо высоком каблуке с переплетенным золотым ремешком. Мигель нахмурился и на мгновение воссоздал в сознании образ тонких щиколоток Денисовой. Изящный изгиб стопы, рельефные, годами выточенные у балетного станка ноги. Он слегка тряхнул головой, будто пытаясь отогнать такие неуместные сейчас мысли. Какого черта его вообще занесло в ее гримерку? Ответ на этот вопрос лежал на самой поверхности, вот только сам Мигель отмахивался от него, будто от назойливой мухи. Внутренний голос все еще пытался образумить своего неимоверно глупого хозяина, но ноги уверенно несли его в небольшой коридор. По полу лилась узкая полоска света из приоткрытой двери танцевального зала. Тут им овладело настоящее любопытство. Он уже сто лет не видел, чтобы Денисова танцевала, и, сейчас, подкрадываясь к щелке, чувствовал, как сердце подпрыгивает где-то в горле, подпирает кадык своими тугими ударами. Мигель испытывал некое смятение, вот так вторгаясь в ее личное пространство. Будто в душе за ней подглядывает, ей Богу. Он подошел еще ближе и, наконец, смог увидеть происходящее внутри. Тягучая музыка плавно разливалась по разным углам помещения, едва поспевая за нарастающим ритмом босых ступней. Она кружилась на пыльном, обшарпанном паркете. Такая гибкая. Грациозная. Практически эфемерная. Танец на кровавых мозолях отточенными, до вышколенного за годы тренировок совершенства, движениями. Болезненно скрипит зубами в вымученной сценической улыбке и снова тянет носочек. Идеальный подъем. Завораживающее зрелище. Гребанный эталон. Мигеля коробило от этой театральщины. От звенящей, скрежещущей в позвонках фальши, которая рваным кружевом оплетала ее силуэт. От того, как вечно пытается язвить ему в ответ, изо всех сил скрывая дрожь в голосе. И опять же фальшивит, сука. Хуже расстроенного фортепиано фальшивит. Она была невероятна. Ее танец погружал с головой, подкидывал на месте, дергал за натянутые нити нервов. Она, то порхала, как мотылек, то резкой молнией металась по углам, билась в тисках музыки. Температура в комнате стала будто бы на несколько градусов выше. В ее движениях можно было тонуть, погружаясь на самое дно с головой, практически до удушья, и выныривать обратно в реальность, конвульсивно заполняя опустошенные легкие кислородом. Она влюблялась и разочаровывалась, умирала и воскресала, дрожала от счастья и захлебывалась от боли. Тысячи эмоций в минуту. Мигель примкнул лбом к дверному косяку, усилием выдирая себя из ее танцевального вихря. Им овладело странное чувство, от которого сводило кончики пальцев сквозь крепко сжатые кулаки. — Решила устроить вечер танцулек? — поинтересовался он, обдав женщину волной деланной насмешки. Она слегка вздрогнула от его внезапного возникновения, но почти мгновенно стерла с лица следы испуга. Мигеля это, как обычно, выбесило. Чертова кукла. — Что ты тут делаешь в такой поздний час? — спросила Таня, слегка закусывая нижнюю губу. Он непроизвольно скосил взгляд на ее руки. Хрупкие ломкие пальцы плотно переплетены между собой. Нервничает. — Тренил с ребятами танец, — без заминки соврал он, сам не понимая почему еще не лежит дома на кожаном диване в объятиях любимого пса с кружкой медового глинтвейна. — Что-то я тоже тут засиделась, — поспешно забормотала Денисова. — Нужно закругляться, а то столько дел еще… Женщина мигом замолчала, каменным изваянием замерев на месте, когда его холодные пальцы обожгли ее тонкое запястье. Сердце громко ударилось о грудную клетку, и она слегка подняла голову, врезаясь в его пылающий в полумраке взгляд. Глаза цвета густого темного шоколада странно поблескивали, вдавливая ее босые стопы в паркет. Кровь прилила к голове и тягучий жар румянцем залил щеки, когда женщина выпустила из себя дрожащий полузадушенный выдох. — Какого черта ты делаешь? — залепетала она, чувствуя отдаленную боль в руке. Татьяна ощущала, будто ее ребра заковали в тесную клетку и больше всего на свете сейчас жаждала оказаться как можно дальше от него. Не видеть эту издевательскую ухмылку, не дышать с ним одним невыносимо раскаленным воздухом. Мигель прикрыл глаза, чувствуя, как злость начинает закипать в груди и тонкой змеей устремляется в мозг. На себя. За то, что все еще стоит тут. На нее. За очередную глупую маску деланного испуга на лице. Широко распахнутые глаза и приоткрытые губы. Тут нет камер, Денисова! Очередной приступ неконтролируемой злобы. Иногда желание схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы наконец добиться от нее хоть толики искренних эмоций, было настолько велико, что он с гигантским трудом сдерживал себя. Ничего. Не существует людей, которых невозможно сломать. Просто…с ней сложнее. Намного сложнее. Но как только он найдет ее слабое место, будет бить и бить туда. Безостановочно. Беспощадно. — Потанцуем? — это внезапное предложение ошарашило обоих. — Мы что, на школьном выпускном? Пытается острить. Как же мило она его раздражает. Миллионы крошечных молний пробегаются по бледной коже, когда его пальцы медленно скользят по сгибу ее локтя. Таня непроизвольно вздрогнула, ощущая себя оголенным электрическим проводом. Сухая шероховатость его ладони вмиг образовала вяжущий комочек где-то посередине глотки. Она с усилием выдохнула, приоткрыв пересохшие губы, и почувствовала, как печет тонкие, исполосованные паутинками капилляров, веки сквозь дрожащие ресницы. Все напоминало ей это один горячо ненавистный ей сон, который всегда приходил к ней днем. Повторялся раз за разом, словно заевшая пластинка. Ей снилось, что она наматывает на пальцы прозрачную, почти невесомую ткань, напоминающую тюль. Мотала и мотала до бесконечности, пока не начинала задыхаться внутри огромного кокона. Таня почувствовала, как он ведет ее в такт негромкой, плещущейся в плаче скрипки и мажорных нотах фортепиано, музыки. Женщина прикрыла глаза, ощущая, как растворяется в его сильных руках и в щекочущей душу мелодии. Она рассказывает свою историю, задает телу танцовщицы ритм и заставляет подчиняться ему, разливаясь приятным послевкусием зимнего вечера. Мигель не мог оторвать взгляда от ее острого полуобнаженного плеча. Бледная кожа переливалась игрой мягкого золотистого света. Воздух толчком вырвался из легких и опалил оголенный участок ее шеи. Мужчина замирал и едва успевал подхватывать выгибающееся дугой тело. Она с приглушенным хрустом приподнималась на носочках, птицей билась в его руках, пропуская огненные волны между ребер. И сколько боли, обиды прорывалось через эти движения, эту горячую сцепку взглядов, через фарфоровую хрупкость запястий. Ее невольный трепет. Утонченность и беззащитность. Все это рождало какую-то пугающую извращенную нежность, что тщательно топилась ими обоими в череде бессонных промозглых ночей и поблескивающих объективов телекамер. Он слышал ее безмолвные, раздирающие горло крики, когда утыкался лбом в выпирающий размах ключиц и ощущал, как эта вереница бесконечных звуковых волн сводит их с ума. Заключительный аккорд в сопровождении резкого удара по клавишам толчком швырнул их обратно в реальность, безжалостно разрушив всю магию царившей пару секунд назад атмосферы. Мигель коротко кашлянул и устремил взгляд на циферблат настенных часов. Будто бы замершая до этого момента стрелка приближалась к полуночи. — Мне, наверное, пора, — торопливо заговорил он и, замешкавшись, спросил. — Тебе вызвать такси? — Что? Нет, не нужно, — мужчина был готов поклясться, что на мгновение увидел просквозившее ее смущение, пока раздражающая маска бездушной улыбчивой куклы вновь не стянула ее лицо. — Я сама. Он пожал плечами и было устремился к выходу, но снова затормозил около дверей. — Денисова, — окликнул ее Мигель. — Надо будет как-нибудь повторить эти твои полуночные танцульки. Таня сдержанно кивнула, и лишь после громкого хлопка двери позволила непроизвольной широкой улыбке расползтись по губам.