Между чёрным и белым.

– Дамы и господа! Мы рады приветствовать вас на открытии третьей выставки творчества Мейбл Пайнс, – торжественный голос немолодого хозяина мероприятия разнёсся над притихшей толпой гостей, вызывая одобрительные аплодисменты. – Новые творения нашего таланта, нашей ясной звёздочки современного искусства не могли не привлечь моего внимания. Сегодняшняя выставка должна закрепить положение этой потрясающей художницы. К тому же средства, вырученные с данного мероприятия, полностью пойдут в благотворительный фонд. Но об этом позже, а сейчас я счастлив пригласить на сцену виновницу сегодняшнего вечера. Появление на сцене молодой девушки вызвало новый звон аплодисментов. И дело было не только в том, что это была художница, потрясшая мир искусства своими картинами три года назад. Просто Мейбл Пайнс этим вечером выглядела непозволительно прекрасно. Карминово-красное платье струилось по тонкой фигуре, идеально подчёркивая её. Драпированный лиф переходил в юбку, несколько слоёв шёлка уходили в пол, но не касались его, открывая вид на миниатюрные белые туфли. Когда она поднималась по лестнице, изящно придерживая длинный подол, зрители увидели обнажённую ровную спину. На лопатках два луча красной ткани перекрещивались, соблазнительно стягивая ткань на аккуратной высокой груди. На плече лежала уложенная нарочито небрежно копна тёмных волос. Когда Мейбл поднялась на сцену и лучезарно улыбнулась, то окончательно и бесповоротно покорила сердца всех присутствующих. Неземное обаяние и жизнерадостность, волнами исходящие от неё, располагали к себе практически любого. – Мейбл, ты ослепительна сегодня, – мужчина поприветствовал девушку поцелуем тыльной стороны её ладони. – Спасибо, Ганс, ты тоже ничего, но я всё же получше, – Мейбл игриво подмигнула ему, и на секунду в её лучистых карих глазах захихикали чертята. В зале раздались смешки. – Несомненно, – смущённо улыбнулся бизнесмен. – Каждый раз пытаюсь перещеголять тебя, а выходит как всегда. И так уже третий год, – он наигранно-серьёзно погрозил ей пальцем. Девушка невинно пожала плечами. – Мейбл, в которой раз уже ты поражаешь нас своими картинами. Твой успех неоспорим, но как ты относишься к недавним критическим отзывам? – Совершенно спокойно. В конце концов, всем не угодишь, я – не сто баксов, – засмеялась Мейбл. – Это, наверное, так тяжело – рисовать при... твоей-то болезни. Весёлая улыбка Мейбл на секунду дрогнула. – Ганс, ты бы придумал вопрос пооригинальнее, – заметила она, улыбнувшись уголком рта. – Меня уже столько раз спрашивали об этом, что я устала повторять. – Прости, прости, – замахал руками Ганс, продолжая улыбаться. Видимо, он решил, что последний вопрос совершенно не задел Мейбл. А он и не задел. Почти. Слишком привыкла. Слишком срослась с этим. На самом деле было много "слишком", благодаря которым она практически не чувствовала себя другой. Из-за того, что совершенно – от слова совсем – не различала цвета. Абсолютный дальтонизм сузил её видение мира до чёрно-белых тонов. И, хотя Мейбл прекрасно видела, девушка не представляла, что такое красный, жёлтый, зелёный. Она и про себя-то не могла ничего толком сказать. Какого цвета её волосы, кожа, глаза. Хотя брат утверждал, что они у неё карие, шоколадные. Шоколадные. Мейбл слабо представляла себе этот цвет. Но его название на вкус было очень приятным. Девушка относилась к редкому типу людей, которым инвалидность открыла совершенно новые возможности. Она хорошо помнила, с чего всё это началось. Лет семь назад Диппер, её брат-близнец и, по чудовищной несправедливости, абсолютно здоровый человек, притащил домой альбом и краски и подарил их сестре. На раздражённый вопрос "Зачем?" он только пожал плечами и уже в том возрасте со свойственной ему серьёзностью сказал, что нельзя ограничивать саму себя изнутри. А потом требовательно вложил в её пальцы кисточку с красками и попросил попробовать хотя бы один раз. Это было начало. Интуитивные сочетания цветов, которые она использовала в своих рисунках, сначала привлекли внимание родителей, а затем уже учителей, дом детского творчества и, наконец, самых искушённых ценителей искусства. К тому же у Мейбл был талант. Она быстро научилась рисовать тени, блики, соблюдать пропорции. А ещё, наполовину слепая девочка видела мир так, как его не видел никто. Ганс продолжал задавать вопросы. Мейбл пару раз отшутилась, окончательно разрядив атмосферу в зале. После маленького вступления вечер был официально открыт и все разбрелись по залам и коридорам, рассматривая развешанные картины. Гости проходили мимо, останавливаясь рядом с Мейбл, чтобы чопорно чокнуться бокалами, перекинуться парой фраз или отпустить комплимент о том, как она шикарно выглядит сегодня. Девушка улыбалась, по возможности искренне, и старалась не думать, что эти же люди временами смеялись над ней на улице и тыкали пальцем. И всё опять возвращалось к её цветовой слепоте, из-за которой Мейбл всегда одевалась, не задумываясь над тем, как вещи гармонируют друг с другом. Неудивительно, что иногда сочетания цветов резали глаз обычным людям. Но сегодняшний вечер был исключением: Диппер лично подобрал для любимой сестры платье, выбрал цвет маникюра, макияжа и вызвал мастера с визажистом. Всё было просто идеально. И всё же... Тоска. Смертная тоска. Вот о чём думала Мейбл, дефилируя в своём ослепительном платье среди посетителей выставки и учтиво кивая важным шишкам в мире современного искусства. В горле пересохло от бесчисленных бессмысленных коротких разговоров. Захотелось выпить ещё бокал с холодным соком, но рядом, как назло, не было ни одного официанта. И стоило этой мысли промелькнуть в её голове, как чья-то рука вручила в её тонкие пальцы хрустальный фужер. С шипящим игристым вином. Мейбл машинально сжала тоненькую ножку и подняла удивлённый взгляд на неизвестного экстрасенса. – Звёздочка моя, сегодня ты просто обворожительна! – восхищённо воскликнул собеседник и отвесил ей полушутливый поклон. – А ты нет, Билл. Похож на всех этих снобов, – Мейбл по-детски показала язык юноше, но всё же улыбнулась – впервые за этот вечер – совершенно искренне. Личный врач Мейбл и единственный, кому она оказалась рада этим вечером, был высоким, стройным и несомненно красивым молодым человеком. Стильный пиджак был расстёгнут, открывая ослепительно-белую рубашку, на расстёгнутом воротнике которой лежал тонкий тёмный галстук-бабочка с ослабленным узлом. Если бы девушка различала цвета, то несомненно знала бы, что чуть вьющиеся волосы мужчины были чистого золотого цвета, а его правый глаз – ярко-янтарного. Левый пострадавший глаз закрывала чёлка. Мейбл доподлинно знала, что до того, как стать её личным доктором, Билл Сайфер по контракту служил военным врачом, а потом, по непонятным причинам, ушёл в более мирную стезю своей профессии. – Не говори так, радость моя! – с переигранной обидой протянул Билл. – Ты же знаешь, что я не больше тебя люблю подобные мероприятия, но ведь примчался же, рассчитывая на твою скромную благодарность. После этих слов он сжал своими профессионально ловкими пальцами, обтянутыми кожаными перчатками, её маленькую ладонь и поцеловал тыльную сторону. Мейбл неожиданно для себя вздрогнула. Дефект зрения у неё компенсировался обострением остальных чувств. Поэтому она очень остро ощутила на прохладной коже его тёплое дыхание и обветренные мягкие губы. Задержавшиеся в учтивом поцелуе на секунду дольше нужного. Билл тем временем выпрямился и, подхватив с подноса проходящего мимо официанта бокал, торжественно поднял его вверх. – Так давай выпьем за нашу встречу в это нелёгкое время! – Я не пью, – напомнила Мейбл. – Не обижай меня, – вдруг изменившимся голосом произнёс Билл. – Я же здесь не просто так. Мейбл только вздохнула. Билл, конечно, был отменным врачом, только вот настроение у него иногда скакало из крайности в крайность. Девушка справедливо рассудила, что так вышло под влиянием его предыдущего места работы. Хотя ничего особенного в этом на самом деле не было, просто время от времени он превращался из весёлого шутника в раздражительного стёбщика, к чему она уже привыкла и даже иногда в такие моменты специально подтрунивала над ним. Это доставляло ей какое-то особенное удовольствие. – Не указывай мне, – фыркнула Мейбл. – Я – свободный человек. Хочу пью, хочу – нет. – Разумеется, свободная моя, – Билл вдруг снова перескочил на настроение саркастичного шутничка. – Только этим вечером ты мило щебечешь с людьми, которые тебя бесят, а уйти не можешь. Мейбл только раздражённо закатила глаза. – Может, мне и не нравятся лично они, но мне нравится, что моё творчество востребовано. И мне нравится думать, что я на что-что способна. – А человеку необходимо знать, что он кому-то нужен, – кивнул Билл и вдруг, как ни в чём не бывало, вылил содержимое своего бокала в ни в чём неповинный фигурно подстриженный бонсай. В такие моменты Мейбл никак не могла понять, шутит он или нет. – И тебе тоже? – вырвалось у Мейбл. – А ты считаешь меня человеком? – Конечно! Что за вопрос! – Тогда ты сама и ответила. Мейбл так и подмывало спросить, кому хочет быть нужным её доктор, но она не решилась. Всё равно она не получит конкретного ответа. Билл был мастером говорить обо всём подряд, при этом не рассказывая ни о чём. – А я-то думала, что ты – социопат. И тебе в принципе не нравятся люди. Разве что больные. – Так и есть. Терпеть людишек ненавижу, – с какой-то клоунской улыбочкой проговорил Билл. – Но ты, похоже, всё-таки не торопишься покидать это место, – заметила Мейбл. – Я просто жду, когда тебе настолько всё это надоест, что ты уйдёшь, – беззаботно бросил он. До горла. Сердце Мейбл подпрыгнуло до горла, когда она услышала эти слова. Он ждёт меня. Меня! – Вообще-то я приехал, чтобы рассказать тебе о новом лекарстве, но, раз уж тут такая скучища, могу предложить тебе ещё и настоящий шотландский виски, – его здоровый глаз посмотрел на неё так, словно мысленно Билл уже разобрал её до костей. Фактически он был так же наполовину слеп, как и она. Но это нисколько не мешало ему видеть свою пациентку насквозь. Не ходи! – завопил в ней какой-то древний инстинкт самосохранения. – Это ловушка! Мейбл была бы рада подчиниться этому беспокойному голосу, но его заглушало нечто гораздо более сильное и подчиняющее. Этот какой-то дьявольский магнетизм, исходящий от Билла. – Почему бы и нет, – не успев тщательнее прислушаться к этому голосу, сказала Мейбл. И она совершенно забыла, что не пьёт.

***

Когда они вошли в кабинет, Билл вопреки ожиданиям девушки, не включил свет. Вообще для Мейбл не было особой разницы между днём и ночью, но темноту в этом до боли знакомом кабинете она не столько видела, сколько чувствовала. Билл стянул с себя пиджак и бабочку и кинул их в своё рабочее кресло. Раскрыв стеклянные створки секретера, он достал гранённый графин и один стакан. Мейбл тем временем разместилась на хорошо знакомом диване. Сайфер достал из мини-холодильника контейнер со льдом и кинул несколько кубиков в стакан. Стук льда о стекло показался особенно звонким в сгустившейся тишине. Он подсел к ней и, налив виски, протянул стакан Мейбл. – За твой успех, – он отсалютовал ей графином и тут же сделал два больших глотка прямо из горла. Мейбл сделала маленький глоток и тут же закашлялась от горького жгучего вкуса. Она поднесла к носу волнистый локон волос и глубоко вдохнула запах масла ши, перемешанный с запахом лака для укладки. – Пить ты, дурочка, не умеешь, – улюлюкающим голосом пропел Билл, взбалтывая виски в графине. – С тобой ни на праздник, ни на войну, конечно, не пойдёшь. – Кстати о войне, – осенило Мейбл, и она подняла взгляд на доктора. – Мне всегда было интересно, почему ты так круто поменял сферу деятельности? Она не особо надеялась, что он ответит, но... – А, это... Когда меня обезглазили, – он, кажется, машинально поправил чёлку, закрывающую левый глаз. – Я был отправлен обратно в этот город на лечение, а мой коллега, видимо, решив, что я напуган этой травмой, предложил мне уйти в более мирное русло медицины. – А ты не был напуган? – удивилась Мейбл. – Нет, конечно. Со мной случались вещи и пострашнее потери глаза. Второй-то был на месте, – расхохотался Билл. Причём последнюю фразу он произнёс так, словно это было окончание очень смешного анекдота, после которого надо было так же рассмеяться. Но Мейбл почему-то стало жутко. – Тогда почему? – сглотнув, спросила она. – Сначала я хотел отказаться, однако пришлось пообещать моему коллеге, что я хотя бы взгляну на предложенную пациентку, – он замолчал и сделал ещё один большой глоток прямо из бутылки. – Тебе тогда было пятнадцать, кажется. Твои родители хотели, чтобы я, как Гарри Гуддини, сотворил чудо и вернул тебе зрение, хотя нельзя вернуть то, чего изначально не было. А тебе тогда, кажется, было всё равно, сделаю я это или нет. Уже тогда ты научилась принимать это как данность и брать от жизни максимум. – Так что ж? – вырвалось нетерпеливо. – Думаю, тогда я понял, что война – это не всегда взрывы и выстрелы. Для некоторых людей жизнь сама по себе – война, – выдал не своим голосом Билл. Так непохоже, так не по-сайферски. – И на самом деле, я не поменял сферу деятельности, я просто стал участником другой войны. И хоть ты заведомо обречена на поражение, ты всё ещё не проиграла. В горле, непонятно почему, пересохло. И стакан в её пальцах вдруг начал подрагивать, звеня кубиками льда. – Мейбл, – голос, лишённый привычной насмешки, казался чужим. – Посмотри на меня. Усилием воли она заставила себя сфокусировать взгляд на коленях, а в следующую секунду девушка почувствовала, как его пальцы обхватили подбородок и приподняли опущенную голову. Мейбл не успела зажмуриться, отвести взгляд. Она, как загипнотизированная, смотрела, как медленно расширяется его зрачок, заполняя чёрной пропастью светлую радужку. Она готова была поспорить, что в этом пугающем омуте сидели черти, которые сейчас пристально наблюдали за своей жертвой. – Ты что, боишься, маленькая бесстрашная девочка? – издевательски-тоненьким голосом спросил Билл, обнажая зубы в улыбке. Раньше она как-то не замечала, что его клыки были острыми. – Ты будешь поопаснее моего дальтонизма, – промямлила Мейбл. Его взгляд стал задумчивым. – Да. Думаю, ты права. Этого было достаточно. Достаточно, чтобы Билл с такой силой впился в губы Мейбл своими губами, что её затылок безвольно впечатался в мягкую обивку дивана. Его ладони сжали её лицо, притягивая ближе, почти оставляя синяки на щеках. Это было, как... как что? Она не могла подобрать нужный эпитет, чтобы описать то, что она чувствовала. Его губы практически въедались в её собственные. Он кусал их, втягивал, облизывал и всё это с такой бешеной необходимостью, словно её губы были водой, а он - умирающим от жажды. Руки Мейбл тем временем неожиданно смело обвились вокруг его шеи, а пальцы погрузились в мягкие волосы. Её губы приоткрылись, и в следующую секунду горячий язык погрузился в её рот. Её сердце забилось ещё быстрее, грозясь лопнуть от напряжения. Но то, что он вытворял, Господи... Сознание превратилось в вязкую, горячую нугу, которая грузно оседала где-то внизу живота. Как же жарко. Самоконтроль Билла исчезал стремительно. Господи, блин, этот маленький талантливый ротик и чёртов грешный язычок... Билл неожиданно возненавидел всех тех, с кем Мейбл научилась так целоваться. Сколько их было у неё до него? Впрочем, неважно. Он сделает так, что они станут для неё серой блеклой массой. Наконец-то. После бесчисленных сеансов один на один. Когда он смотрел на неё, безумно желая взять прямо на своём рабочем столе. Его язык последний раз прошёлся по её рту, после чего он разорвал поцелуй, напоследок прикусив нижнюю губу. Его рот скользнул по щеке и коснулся чувствительного места за ухом. Её запах... Он был сильнее всего здесь. Билл провёл языком по мочке уха и легонько прикусил её, заставив девушку вздрогнуть, судорожно вцепившись в воротник его рубашки. Он мог слышать её дыхание. Частое, жаркое, возбуждённое. Такое, какое он хотел. Такое, какое он не раз слышал в своём воображении. Его губы оставили рябь поцелуев на её коже. Белой. Умоляющей, чтобы он оставил на ней след. И жадный рот приоткрылся, глубоко втягивая нежную кожу, впиваясь в неё зубами и языком. Её гортанный стон отзывается в его сознании, посылая вдоль позвоночника мурашки. Что вообще происходит? Где я? Но разум Мейбл так и не дал хозяйке вразумительного ответа. А когда Билл провёл языком по бьющейся жилке, то, что от него осталось, торопливо ретировалось, оставив тело девушки жить само по себе. Её дрожащие руки наконец оставили измятый воротник и впились в пуговицы на его рубашке. Мелкие, тугие, упрямые. Чтоб их. В голове осталось только одно желание – скорее избавиться от мешающегося куска дорогой ткани, пока мелкая моторика окончательно не отказала. Рубашка поддавалась неохотно, медленно открывая сначала крепкую грудь, потом свод рёбер и дальше – плоский живот. В следующую секунду тонкие пальцы Мейбл жадно коснулись обнажённой горячей кожи. И мышцы под ней тут же стали жёстче, а из горла Билла вырвался тяжёлый, рычащий стон. Девушка скользнула ноготками вниз, по животу, на котором тут же отчётливо проступили аккуратные кубики пресса. Пальцы выводили на нём бессмысленные узоры, заставляя мужчину дышать чаще, почти неосознанно сжимать руки на её талии. Он пробормотал что-то невнятное в её плечо, после чего Мейбл почувствовала, как жёсткая кожа перчаток скользнула под ткань лифа, сжимая упругую грудь. Как его палец прошёлся по напряжённому соску. Это слишком... Мейбл почти неосознанно выгнулась, прижимаясь грудью к его ладони, впиваясь ногтями в его спину под рубашкой. – Пожалуйста, Билл... – она сама не верила в то, что говорила. – Ещё... Её умоляющий стон отозвался в сознании вместе с тяжёлым шумом крови в голове. Заставил резко подмять под себя, резко укладывая на диван, нависая над ней. Возбуждённой, горячей, такой... Чёрт. Блин. Ловкие пальцы стянули бретельки платья, потянули ткань вниз, открывая всё больше сантиметров светлой кожи. Чтобы его губы жадно впились в чувствительную кожу на груди. Жёстко, оставляя красный след от засоса. Мейбл снова со стоном выгнулась, практически выворачивая позвоночник наизнанку. Её пальцы снова запутались в волосах на затылке, прижимая к себе. Она вздрогнула, когда его рот втянул жёсткую вершину и, оставив мягкие пряди, нагло стянула вниз по плечам надоевшую рубашку. Билл на секунду оторвался, избавляясь от ненужной вещи. И снова пристально посмотрел на неё. Этим своим раздевающим до костей взглядом. Мне нужны её губы. Сейчас. И его язык тут же нетерпеливо обводит контур её рта. заставляя снова открыться ему. Снова вторить жёсткому глубокому поцелую. Втягвать в себя влажный язык. Бесстыдно стонать ему в рот. Ладони Мейбл прижались к мускулистому животу, нежно поглаживая и слегка царапая горячую кожу. Ей нравилось ощущение твердеющих под пальцами мышц. Это давало ей знать, что сейчас ему нужна она. Его выдержка была на пределе, в штанах было уже тесно. Настолько, что ему было почти больно. Ему нужно избавить её от этого дурацкого, потрясающе красивого платья. Ему нужно чувствовать её вокруг себя, горячую, влажную, дрожащую от удовольствия. Подол платья уже задрался выше колена. И его ладонь жадно скользнула по внутренней стороне бедра. Ощущение жёсткой кожи перчаток там вырвало из её горла новый скулящий стон. Его пальцы нащупывают ткань трусиков и тянут её вниз. Ему даже не нужно снимать перчатки, чтобы знать - они насквозь мокрые. Пальцы Мейбл запутались в волосах Билла и потянули его вниз. Но вместо того, чтобы снова поцеловать, она вдруг осторожно убрала чёлку с левого глаза. Её губы коснулись тонкого вертикального шрама, рассекающего кожу от брови до скулы. Что-то внутри Билла настолько сильно сжалось от нежности этого прикосновения, что он на секунду задохнулся. Хватит. Билл содрал с Мейбл её потрясающее платье и дрожащими пальцами вцепился в ремень на брюках. Через минуту его брюки и боксеры присоединились к наряду девушки на полу. Мейбл искусала губы до крови. Внизу живота с каждой секундой становилось всё жарче, тяжелее. Она пыталась сдерживать стоны от бесстыдного желания, чтобы он наконец... Господи... Как только Билл избавился от их одежды, она сама обняла его талию ногами, теснее прижимаясь к нему. Он процедил что-то, отдалённо напоминающее её имя, сквозь плотно сжатые зубы. Кожа к коже. Одно резкое движение. Глубокое, проникающее. От удовольствия в голове на миг темнеет. Он начинает двигаться плавно, как кот, заставляя Мейбл почти кричать, царапать его спину ногтями. Она выгнулась – ближе, ближе – и почти неосознанно впилась губами и зубами в его шею. Билл зарычал, входя глубже. Сходя с ума от плотного влажного жара. Напряжение внутри затягивается в тугую пружину, и Билл почти инстинктивно двигается быстрее, жёстче. Их стоны растворяются в темноте, затихая где-то в пустых коридорах больницы. Именно сейчас, в эти минуты, обоим было настолько хорошо, настолько правильно друг с другом. Идеально подходящие тела. Идеально совпадающие темпераменты. В тот момент, когда тело начало дрожать от экстаза, Мейбл вдруг показалось, что в её чёрно-белый мир пробилось что-то ещё. Что-то незнакомое. Что-то отличное от бесконечных серых оттенков. Цвета, которые она не могла видеть, которые не могла даже представить. Оргазм на секунду лишил её сознания. На долгую секунду для неё существовали только разноцветные росчерки перед потемневшим взглядом. Билл сжал пальцами её волосы, запрокидывая её голову, и впился в её губы, сходя с ума от удовольствия. Локти, поддерживающие его, предательски дрогнули, и Билл обессиленно рухнул на неё, подминая под себя. За это время их тепло срослось в одно, общее, которое не хотелось разрывать. Пожалуйста. Ещё минуту. Вот так... – Я так подумал, – неожиданно произнёс Билл привычным весёлым голосом. Будто не он только что сходил с ума от неё – Может, тебе начать снова почаще приходить на сеансы? – Я обязательно подумаю над этим предложением, – ответила Мейбл, как только убедилась, что голос не подведёт её. – Позже. – Не испытывай моё терпение, – резко изменившимся голосом прошипел он. Девушка захихикала так, словно только что обманом победила Властелина Тьмы – скромно, но, сука, хитро! Сайфер ведь не догадывался, что теперь она будет с особым удовольствием испытывать его терпение.