21 грамм

Когда тебе было 7, ты любила лежать на весеннем поле, окруженная нескончаемыми мириадами крошечных одуванчиков и смотреть в синее-синее небо. Иногда, мне казалось, что среди его нескончаемой бездны, ты видела что-то особое, неизвестное мне и непонятное другим людям. Ты срывала одуванчик и, надувая так усердно щеки, сдувала крошечные белые платьица цветка, а после таким серьезным голосом говорила: - Смотри-смотри! Сейчас их подхватит ветер и разнесет по всему миру! Через океаны, пустыни, города. Представь только, они полетят во Францию, или куда-то в Африку, а вдруг они долетят до мамы? Я не расстраивал тебя, не говорил, что туда, куда ушла мама, одуванчики не долетают. Это была твоя вера, я был не в праве ее ломать. Ты закрывала глаза, вновь и вновь загадывая желания и вздувая крошечные белые частицы цветка. — Ты представь! Я сейчас сдуваю сотни своих желаний, которые разнесутся по всему миру. Кто-то где-то далеко обязательно поймает мое желание и выполнит его. А потом отпустит свое. Представь, его ловит какой-то взрослый негретян — и ты заливалась звонким смехом. Детским. Чистым. И совсем неземным. А тем времен ветер и вправду подхватывал сдутые тобою лепестки, когда-то желтых, юных, но увы, уже посидевших цветов. И иногда я тоже начинал верить, что они до кого-то долетят. Когда тебе было 9, ты часто сидела в лесу и слушала птиц. Твои зеленые глаза, блуждали по лесу, жаждая увидеть тех неуловимых певиц. Но, так и не увидев их, ты закрывала глаза и просто слушала их, слушала сердцем. Ты говорила, что так они разговаривают с тобой. По их пению ты всегда точно определяла, что за птица поет ее. Ты говорила, что песня- это их голос, каждый раз они пытаются что-то важное сказать людям, но мы их не слышим, даже не пытаемся понять, что они говорят. А ведь они летают дальше нас, видят и слышат больше людей… И то, как ты это рассказывала, заставляло меня верить, что ты и вправду их слышишь. Вскоре ты сама начинала петь, птицы замолкали, словно вслушиваясь в твой голос, как ребенок слушает колыбельную матери. Уверен, такого волшебного голоса, они еще не слышали. Ветер был твоим персональным музыкантом, он играл только для тебя: когда нужно шумя листвой или донося далекий тонкий голос единственной птиц. Лес, принимал тебя в свои объятия — холодный, равнодушный к людям, он оживал и расцветал, когда ты пела. Иногда, я кричал на тебя, за то, что ты одна ходишь в лес, отправив подальше нянь, но тогда ты глядела на меня своими зелеными старческими глазами, в которых поселился тот самый густой, темный лес. И я умолкал. Иногда мне становилось до безумия страшно, когда я смотрел на тебя — ты видела и слышала то, чего не дано было слышать людям, не дано было слышать мне. Говорят, душа человека весит 21 грамм. А я бы, как любопытный исследователь, что хочет заглянуть за забор закрытой территории, хотел бы заглянуть тебе в душу. Что бы я там увидел? Сплав звездной пыли и солнца или клубочек боли с дождем? Я в твоих граммах всю свою жизнь ловил бесконечность. Ты больше, чем я тебя учила меня жить. Когда тебе было 11 и ты сидела на пороге дома, играясь когда-то крошечным щенком, а сейчас огромным ротвейлером Джеем, ты говорила, что он любит меня, хотя пес частенько мне кусал, и не давался гладить. А когда Джей гонялся за облезлым, соседским котом, ты говорила, что им очень весело вместе. И сколько я тебе, дурехе, не говорил, что кот с собакой не могут весело проводить время, так как это совершенно разные, враждующие животные. Ты смеялась и называла меня дурачком. - Это люди - соряться, враждуют, ненавидят, а в их мире все по другому. Там нет ненависти, есть инстинкт выживания и поэтому — соперничество. А я улыбался. Кто знает, может ты и права. Ты всегда видела незримое для других, слышала то, что не подвластно услышать другим. Своими зелеными глазами, ты так проникновенно смотрела на темное, ночное небо, словно где-то там, в бездне, что покрыла мир темной вуалью, что-то есть. Я научился говорить твоим языком, рассказывая тебе о мире, что нас окружает. Ты всегда внимательно слушала о реке и солнце, о звездах, людях. Но иногда ты резко вставала и говорила, что я лгу. И описывала мир совсем другим. Я всю вою жизнь провел рядом с тобой, научился принимать все твои причуды, но так и сумел понять мир, в котором живешь ты. Почему твой мир, совсем другой, ты ощущаешь его по-другому, он говорит с тобой другим языком, почему ты слышишь и видишь больше чем другие? Как ты это делаешь, сидя в инвалидной коляске и будучи совсем слепой? Сестра, в каком же мире ты живешь?