Доспехи рыцаря

      - Боже мой, что это?       Агент Галахад морщится от боли в простреленном боку, приподнимается на локте и втягивает тонкими ноздрями пар, исходящий от протянутой ему кружки. Янтарная жидкость имеет резкий запах специй, которые он просто не выносит. Отпрянув от напитка, как от удара, он падает обратно на жёсткую подушку, стиснув зубы так, что о чётко очерченные скулы можно порезаться. Только не закричать, Галахад, только сохранить достоинство. Его глаза, устремлённые на второго человека в этой комнате, лихорадочно блестят от боли и злости.       Гэри Анвин зол на себя, на Кингсмен и на весь этот долбаный мир, который устроен так, как устроен. А ещё он злится на Роксану Мортон, которая сидит рядом с его неудобной кроватью на шатком стуле и устало смотрит на него поверх своих очков в роговой оправе. Она смотрит на него так, как мать смотрит на капризное чадо, не желающее пить лекарство – с терпением, жалостью и укором. Он знает, что Ланселот смертельно устала. Но вместо того, чтобы лечь спать, она со смиренным видом выхаживает его, терпит его невыносимое занудство, которое он подцепил не иначе, как от Гарри, и молчит. И его это бесит.       Было бы лучше, если бы она кричала на него, проклинала и угрожала по внутренней связи Мерлину своей отставкой в случае, если он не разведёт их пожизненно по разным миссиям после всего, что случилось сегодня. Но вместо этого она размыкает покрасневшие обветренные губы и спокойным тоном произносит: - Это имбирь.       Рокси отводит кружку с чаем подальше от лица Эггси, опасаясь, что он может пролить на себя её содержимое. Ей нравится запах имбиря, и обычно она с удовольствием пьёт имбирный чай, но сейчас её мутит, и от одной мысли о еде скручивает желудок, а к горлу подступает тошнота.       Под глазами у Рокси – синие круги от усталости и чёрные разводы от туши. Она касается рукой лица и чувствует под пальцами тонкую корку запёкшейся крови в уголке губ. Сейчас бы в душ – согреться, смыть въевшуюся в кожу косметику и грязь, вымыть, в конце концов, волосы. Она со вздохом поправляет растрёпанный хвост и плотнее запахивает чёрный кардиган, пытаясь сделать так, чтобы в глубоком вырезе не было видно красного бюстгальтера. Её футболка натянута на единственную, сильно потасканную подушку, лежащую под головой у Анвина. В заброшенной хижине в глубине норвежского леса нет постельного белья.       - Я не смогу это выпить, - Эггси упрямо поджимает губы, от чего они превращаются в одну тонкую бледную нить. Он не в силах смотреть Рокси в глаза, поэтому старательно буравит взглядом стену над своей кроватью.       Ланселот опускает голову, умещая все свои эмоции в одном тяжёлом вздохе. Приподняв очки, она сжимает переносицу большим и указательным пальцем правой руки, сидит так какое-то время, а затем возвращает очки на место и поднимает на Эггси красные раздражённые глаза.       - Ты смог выйти из окружения и остаться в живых. И чай ты тоже сможешь выпить.       Она протягивает руку с кружкой остывающего чая и замирает. Эггси медленно переводит глаза со стены на кружку, скользит взглядом по маленькой сгорбившейся фигурке напротив и снова утыкается в стену. Он не может перебороть себя и пойти ей навстречу – слишком сильно в нём чувство вины.       - Чёрт возьми, Анвин, выпей же его наконец!       Внезапный крик Рокси разрезает наркотическую тишину зимней ночи и застревает в верхушках заснеженных елей, обступающих дом со всех сторон. Кружка раненой птицей бьётся в её руках, роняя на пол и на одежду ещё горячие капли.       Она тяжело дышит, хватая ртом воздух - так бывает при панической атаке, когда лёгкие похожи на лопнувший шарик, который невозможно надуть снова. Бледное лицо за одно мгновение наливается краской и конкурирует по цвету с кружевным бельём, всё - таки выглянувшим из-под разъехавшихся в разные стороны краёв кардигана. В её глазах бушует пламя, и линзы очков только усиливают этот огонь. Эггси принимает реакцию Рокси за ярость, в то время, как на самом деле ей хочется разрыдаться от собственной беспомощности.       Ожидание, когда Мерлин найдёт способ достать их из этой задницы, может затянуться, а у неё нет ничего, кроме походной аптечки агента и скудных остатков чьих-то припасов в хижине. Зато есть раненный Эггси, который в лучшем случае отделается воспалением лёгких в добавок к пуле, прошившей насквозь его левый бок. Всё, что она сейчас может сделать – это напоить его чаем с природным антисептиком и всю ночь следить за тем, чтобы не открылось кровотечение. Однако, этот заносчивый засранец, которого она какое-то время назад считала своим лучшим другом, не собирается ей помогать.       - Почему ты даже сейчас ведёшь себя, как последний мудак? – срываясь с места, кричит Роксана. У основания тонкой белой шеи от напряжения вздуваются лиловые вены.        - Серьёзно, Мортон?! Может, потому, что так ведут себя все не аристократы? Все те, кому забыли воткнуть при рождении серебряную ложечку? – Скандалить из горизонтального положения сложно, но у Эггси получается.       - Так ведут себя все мудаки, не зависимо от происхождения!        Дрожащий указательный палец упирается в твёрдую грудь молодого Галахада и несколько раз бьёт с такой силой, словно хочет пробить мышцы и достать до сердца. Внезапно всё замирает, будто кто-то нажал на паузу. Эггси больше не кричит в ответ, пытаясь оправдаться, пряча за агрессией стыд. Рокси приходит в себя и понимает, что ещё немного и она накинется на поверженного Анвина с кулаками. Сердце делает сальто и скатывается куда-то в район желудка. Она отдёргивает от него руку и прячет ладони в карманы брюк, чтобы он не видел, как она впивается в них ногтями до кровавых полумесяцев.       И он действительно этого не видит, потому что не смотрит на её руки. Эггси не может отвести взгляда от её глаз. Карие глаза Роксаны Мортон напоминают ему глаза Бэмби – широко распахнутые, растерянные, испуганные. Агент Ланселот, «девушка с яйцами», как нарёк её предатель Артур, ещё два часа назад хладнокровно раздающая налево и направо смертельные удары и щедро угощающая свинцом своих врагов, теперь стоит посреди звенящей тишины старой лачуги, не в силах скрыть свои страх и отчаяние.       Эггси уверен, что у неё всегда есть план – на день, на выходные, на внезапный отпуск, на очередное задание, на безвыходную ситуацию, на случай не срабатывания предыдущего плана. Она всегда знает, что нужно делать, а если не знает, ищет ответ в своём ноутбуке или просит совета у всемогущего Мерлина, но это - на крайний случай. Только сейчас она выглядит дезориентированной и беззащитной девчонкой, которой она и была бы, не случись в её жизни Кингсмен. Эггси становится гадко от самого себя – ему ещё предстоит проделать над собой огромную работу, чтобы наконец научиться признавать свои ошибки. Гарри, со всей присущей ему деликатностью, четвертовал бы его за это скотское поведение.       Эггси кажется странным, что Мерлин до сих пор не вмешался в их ссору. Единственное, что способно оторвать его от мониторов, когда кто-то из агентов находится на задании – это кома или смерть. Но Анвин не может знать, что эфир уже давно разрывается от криков Мерлина, призывающих Роксану успокоиться самой и постараться успокоить Эггси, которому категорически нельзя напрягаться – его очки, поврежденные и бесполезные, валяются на груде вещей, в спешке сваленных у изголовья кровати. Рокси же, кажется, не слышит своего координатора, продолжая пребывать в глухом ступоре. Остекленевшими глазами она смотрит на сбитые носки своих тёплых ботинок, Мерлин наблюдает то же самое на своём мониторе и замолкает, сбитый с толку внезапно образовавшимся затишьем. Он не видит Эггси, грузно привалившегося спиной к холодной деревянной стене и молча наблюдающего за Роксаной, закусив кулак с разбитыми в кровь костяшками. И эта застывшая картинка вкупе с гробовым молчанием заставляет Мерлина нервно ёрзать на стуле и маниакально проверять все кабели и микрофоны, чтобы исключить технические неполадки.       Наконец, изображение меняется. Роксана вновь опускается на стул, и Мерлин видит сначала тёмную дощатую стену, затем, буквально на мгновение, напряжённое лицо Эггси, полулежащего в неудобной странной позе, а потом долго наблюдает худые колени, обтянутые лыжными брюками, и лежащие на них сцепленные маленькие руки, сплошь усеянные ссадинами, синяками и царапинами. У лишённого всяких эмоций Мерлина болезненно сжимается сердце при виде этих крохотных птичьих лапок, изуродованных морозом и рукопашным боем, и он гонит от себя мысли о том, как может выглядеть её лицо и тело после прорыва через плотное кольцо окружения. Он никогда никому не признается, что по-отечески любит их обоих. Ему, безусловно, жаль подстреленного Эггси, но как, чёрт возьми, он зол на этого самонадеянного мальчишку, который поставил важнейшую операцию под угрозу срыва и подверг себя и Роксану смертельной опасности! И ему ещё хватает наглости так вести себя с ней после всего, что она для него сделала! Была бы его воля, он вылил бы этот чай ему за шиворот. Но он всего лишь хладнокровный Мерлин, который устало откидывается на спинку кресла и закрывает глаза, чтобы избавиться от ощущения, будто он подглядывает в замочную скважину. Если бы Гарри был жив, всё было бы гораздо проще.       Разглядывая свои руки в мерцающем свете очага, Рокси вспоминает родительский дом и уроки этикета, на которых её учили, что у истинной леди всегда должен быть безупречный маникюр. Ещё её учили держать голову высоко поднятой, а спину – прямой. А ещё – подбирать шляпки под платье и туалет соответственно случаю. И для чего, думала Роксана. Чтобы в итоге отправить её в Кингсмен, где она первым делом научилась сквернословить, драться наравне с парнями и прыгать с парашютом, затянутая в специальный костюм, а не в шелка и шифон?       Руки начинают дрожать от нервов и от обиды. Лучшая во всём, она постоянно оказывается недостаточно хороша для всех, кто ей важен. Таких людей можно пересчитать по пальцам одной руки, и от этого так больно, что хочется кричать.       Каждый вечер она входит в свою спальню, закрывает массивную дверь и оставляет Кингсмен за её пределами. Вместе с идеально скроенным костюмом Роксана снимает маску стервы и часами сидит на полу душевой кабины под обжигающими струями воды, смывая с себя тренировки, задания, непонимание и кровь – чужую и свою. Когда стрелки переваливают за полночь, она облачается в белую сорочку с кружевом по краю и ложится в огромную холодную постель. Эта белая девичья сорочка, как и красное бельё, что надето на ней сейчас – её безмолвный протест, её последняя зацепка за «нормальность»; всё, что у неё осталось от обычной человеческой жизни. И эти тряпки, которые даже никто не может увидеть, дают Роксане силы день за днём подниматься с кровати и выходить из комнаты. А ещё сил ей придаёт Гэри Анвин, которого она каждое утро встречает за завтраком в общей столовой. Он единственный, кто не позволяет ей окончательно слиться с толпой безликих и бесполых агентов в серых костюмах. Важная поправка – не позволял. Именно так, в прошедшем времени, потому что Роксана не в состоянии конкурировать с развязной шведской принцессой за его внимание. Потому что секс в обмен на спасение не для неё.       Кажется, что она сидит, погружённая в свои невесёлые мысли, целую вечность. Так кажется не только ей: Мерлин, замерший на своём посту, и Галахад, вжимающийся в промёрзшую стену, думают так же.       Мерлин ещё думает о том, как жалко несчастную девчонку, умудрившуюся влюбиться в этого прохвоста и ради него подставляющуюся под пули. Это сильно напоминает ему одну плохо закончившуюся историю из его жизни и тревожит его.       Прохвост во все глаза смотрит на Рокси, игнорируя охватывающий голову и тело жар, будто видит её впервые.       Долгие месяцы их кровати стояли рядом, пока они были курсантами, и они каждую ночь трепались о разной ерунде, пока с других коек не прилетали подушки разбуженных сослуживцев, а он только сейчас заметил, что волосы у неё на затылке образуют непокорный вихор, который выбивается даже из тугого хвоста.       Они сидели напротив в самолёте, готовясь к прыжку, Эггси забалтывал Рокси, чтобы та не думала о страхе; он нёс первое, что приходило ему в голову, а она смотрела на него с безоговорочным доверием в карих глазах, внимая каждому слову, но он не заметил даже этого.       Они были в одной связке и держались за руки, когда в воздухе он понял, что это у него нет парашюта, а ему и дела не было до того, какие маленькие и узкие у неё ладони, подходящие скорее для вышивания или игры на пианино, чем для оружия.        Рокси встала между ним и Чарли, когда тот исполнил свою идиотскую шутку с водой. Она загородила его собой от Хескета, который был выше её на полторы головы, но тогда Эггси даже не обратил внимания, насколько она хрупка и беззащитна на фоне тренированных мужланов.       Да что он вообще знает о ней, о Рокси, о Роксане Мортон, которая несколько часов назад откровенно рисковала собой, прикрывая его задницу? Смогла бы так его шведская принцесска, с которой у него нет, в общем-то, ничего серьёзного, кроме разнообразного секса? Без долгих раздумий он отвечает на свой вопрос отрицательно.       Рокси уже не сидит на стуле рядом с ним. Она ворошит догорающие головешки в очаге и подкладывает в огонь новые дрова, затем, переместившись к столу, методично перебирает медикаменты. Брови сведены к переносице, на скулах – чёрная паутина теней, отбрасываемая ресницами. Она забывается и больше не поправляет свой кардиган, поэтому ничто не мешает Эггси любоваться её маленькой грудью в пене красного кружева. Благоговейное любование проходит сразу, как только он понимает, что тёмные пятна на грудной клетке – это не тени, а синяки. В глазах темнеет от злости, а головная боль, усиленная пульсацией прилившей крови, грозит расколоть череп пополам. Он сглатывает вязкую слюну и тяжело вздыхает, на мгновение опуская веки и тут же чувствуя у себя на лбу холод её руки.       - Ты весь горишь! Почему ты ничего не сказал? Сейчас я дам тебе жаропонижающее… - Роксана обеспокоенно бормочет себе под нос, забыв всё, что произошло между ними сегодня. Она поднимается с колен, уже повернувшись всем корпусом в сторону аптечки, как горячие пальцы берут в кольцо её руку.       -Рокс, - Эггси хватает её за запястье и не даёт уйти.       Глаза Рокси почти чёрные из-за расширенных зрачков. Она впервые за вечер не отводит взгляд, и Эггси читает его, как по нотам.       - Рокс, - выдавливает он из скованного болью горла, - если бы меня убили, ты бы расстроилась?       Он всегда был мастером идиотских и неуместных вопросов, и сейчас не собирался уступать свою пальму первенства. Роксана щурится, будто с трудом пытается понять смысл сказанных им слов.        - Анвин, ты такой идиот, - она прижимает ко рту тыльную сторону ладони и качает головой.       Стальные латы несокрушимого Ланселота с грохотом падают на землю.       Нет ничего более странного и более естественного как то, что голова Галахада покоится на груди Ланселота, на белеющем в темноте треугольнике кожи в вырезе окончательно распахнувшегося кардигана. Он лежит на спине, повернув голову на бок и не шевелясь – пулевое ранение отзывается болью при малейшем движении. Глубокий вдох в его положении заканчивается темнотой в глазах и жаркой волной, обдающей с головы до пят, поэтому он не двигается и молча слушает, как бьётся сердце рыцаря, оставшегося без защиты.       Лекарство не спешит действовать, но ему больше нельзя – Рокси и так пришлось превысить дозировку, чтобы эффект наступил быстрее. Она гладит его своими маленькими, обманчиво хрупкими руками по спутанным волосам, плечам и груди, потому что это всё, чем она может ему помочь. Но ему оказывается достаточно и этого, чтобы забыть о боли. А ещё этого достаточно для того, чтобы забыть о страхе, стыде и злости. О гневе Мерлина, который с убийственным спокойствием растерзает его, как только он окажется в штабе. О Тильде, которая наверняка оборвала ему телефон, оставленный перед заданием на тумбочке в спальне. Это даже позволяет не думать о смерти Гарри, что случается с ним впервые с того момента, как он своими глазами видит небо Кентукки через треснувшие очки Харта.       Спокойствие пахнет вербеной и проклятым имбирём, который больше не раздражает Эггси. Он многое хочет сказать, но не решается, боясь напутать что-то в лихорадочном мозгу. А Рокси, продолжая прядь за прядью пропускать сквозь тонкие пальцы его отливающие золотом волосы, напротив, говорит без умолку.       Пока не видно её лица, Роксана решает, что самое время рассказать всё начистоту. Быть может, когда всё закончится, Эггси уже никогда не будет к ней ближе, чем сейчас, и не воспользоваться этой возможностью просто глупо. Пусть он узнает, что он лучший - как друг, агент и вообще. Пусть будет в курсе, что одним фактом своего существования он делает возможным существование самой Рокси. Пусть… Да, чёрт возьми, пусть он в конце концов услышит от неё признание, которое каждый раз вертится на языке, когда Эггси появляется в её поле зрения, и она мается от желания озвучить свои мысли и от страха быть отверженной. Только сейчас она не боится – первобытный страх за его жизнь вытеснил все прочие страхи. Разве могут быть какие-то слова страшнее, чем возможность его потерять? Нет.       Утром Рокси надевает свои очки и первым делом выслушивает занудную тираду Мерлина по поводу безответственного поведения и нарушения всех мыслимых и немыслимых пунктов устава, а так же игнорирования элементарных правил приличия. Она осторожно выбирается из-под отяжелевшего во сне Эггси под красноречивое молчание координатора, немедленно смекнувшего, что к чему, при виде изображения с её очков. Мерлин деликатно покашливает, напоминая о своём присутствии, когда спящий Галахад слишком долго не сходит с экрана его монитора.       - Ланселот, по моим подсчётам, вертолёт за вами прибудет через один час сорок минут, плюс-минус пять минут с поправкой на ветер.       - Хорошо, мы будем готовы через полтора часа, - коротко кивает Роксана и хочет отключиться, но с сожалением констатирует, что не имеет права.       - Как прошла ночь?       Ей кажется, или Мерлина интересует не только состояние здоровья Эггси?       -Сносно. Могло бы быть и хуже.       - Это уж точно, - Роксана уверенна, что сейчас Мерлин прячет ухмылку в кружке крепкого чая с сахаром.       - Если Вы не против, Мерлин, я бы хотела начать сборы.       - Не смею мешать, - ему пора бы научиться скрывать свою иронию как-то иначе, потому что старые приёмы уже не работают.       Агенту Ланселоту стыдно за Рокси. Это всё усталость и ночь, твердит она про себя. Утром её сердце разбивает грудную клетку от одной мысли о том, как ей жить дальше после всего, что она наговорила Эггси.       Роксана старательно находит себе занятия в часы ожидания помощи, чтобы не говорить с ним и не встречаться взглядом, боясь увидеть в глазах Галахада вполне оправданное осуждение. Когда Рокси ведёт его к вертолёту, он пытается с ней заговорить, но она, честное слово, не слышит его из-за бешено вращающихся лопастей машины.       Полёт проходит в тишине. Роксана смотрит вниз на сменяющие друг друга европейские пейзажи, а Эггси смотрит на неё, даже не стараясь этого скрыть. Он может только догадываться о причинах метаморфоз её поведения, но если это то, о чём он думает, он знает, что с этим делать.       Из вертолёта они выходят последние. Роксана быстро вышагивает в сторону величественного особняка Кингсмен, не дожидаясь Эггси, который отказался от носилок и теперь идёт медленно и осторожно, опираясь на встречающего их Мерлина. Она отдаляется от них, но у неё такое чувство, как во сне – словно она бежит изо всех сил, но остаётся на месте, как ни старайся. - Рокс! Рокси, постой!       Она оборачивается через плечо. Мерлина уже нет, только вертолёт, одиноко стоящий посреди зелёного поля, поблёскивает начищенными боками в лучах полуденного солнца. Эггси щурится, козырьком прикладывая ладони ко лбу. Поколебавшись с секунду, она возвращается назад.        - Рокс, всё, что было ночью – это правда?       Она закусывает губу и шумно выдыхает. Нет никакого смысла врать.       - Правда.       Сердце вдребезги. Все слова, подтверждённые при свете дня, имеют теперь юридическую силу.       - Знаешь… - начинает Эггси и резко замолкает.       Роксана зажмуривается, готовясь встретить правду Эггси как хлёсткую пощёчину. Сейчас он скажет, что они друзья и коллеги, что она в общем-то очень хорошая, но у него ведь есть Тильда, и что…       А ведь нечто подобное он и говорит, только смысл его слов не доходит до её сознания.       - Что, прости?       - Я говорю – давай сходим куда-нибудь, когда меня подлатают? Куда-нибудь, что не будет похоже на координаторскую, спортзал или комнату для совещаний. На твоё усмотрение.       - А что на это скажет Тильда?        - К чёрту Тильду, - Эггси улыбается, и от зелёных кошачьих глаз бегут тонкие лучики морщин.       Цепи рвутся одна за другой. Рокси растерянно улыбается, пока Эггси не подходит к ней вплотную и не заключает в крепкие объятия. Крепкие настолько, насколько возможно терпеть боль в левом боку.       Ланселоту больше не нужны доспехи. По крайней мере, в присутствии сэра Галахада