Грустная Канарейка.

Нам, молодым демонам, всегда говорят, что люди — существа плохие. А ещё добавляют, что с ними столько мороки... Уж лучше не связываться. По красоте своей — внутренней, разумеется, — они превосходят всякое существо в этом мире. Только уж больно любят привязывать к себе... А я так же как и мне подобные существа, ещё не достигнувшие совершеннолетия — хотя бы по человеческим меркам, — пытаюсь разузнать всё о людях, окружающих нас. Уже неделю я лежу в больнице. Пока я в человеческом облике, мне свойственны обычные человеческие заболевания. Например, элементарная простуда. И вокруг меня полно людей. Они все со своими историями, мыслями, душами, чувствами — все они различны. И меня неумолимо тянет к каждому из них. Но вот каждую ночь я кое-что слышу... Я слышу плач из соседней палаты. Обладая прекрасным врожденным слухом, который позволяет мне слышать и за несколько километров, я готов вздернуться на люстре, висящей надо мной, только заслышав всхлипы. Девчушка в этой палате ревёт каждую ночь. На вид ей не больше пяти лет. Поначалу я думал, что она всего лишь боится врачей, лекарств, уколов, да и самой больницы. А может быть то, что родители не приходят к ней, заставляет слёзы катиться градом по её щекам. Но позже выяснилось, что у девочки и родителей-то нет... Каждую ночь я слышал этот плач. Все эти семь дней стали для меня настоящей пыткой. Я бы сам заплакал, если бы мог. Но каждый раз, вслушиваясь в ее тихие всхлипы, я постепенно начинал к этому привыкать. И все эти звуки за стеной становились для меня настоящей песней, которую исполняла птичка. Такая маленькая, голосистая канарейка. Но о чем поют птицы? Конечно же, о свободе. Вот только песня девчушки была вовсе не об этом. Грустная песня... Я и сам не заметил, как начал называть ее Грустной Канарейкой. — Послушай, — сказал я однажды, зайдя к ней в палату, — почему ты плачешь? Она подняла большие глаза, покрасневшие от ночных слез и переживаний, и удивлённо уставилась на меня. Я провел рукой по ее волосам и сел ближе. — Не бойся. Расскажи мне, что тебя тревожит. Она покачала головой и, как мне показалось, снова бы расплакалась, если бы я не гладил её по голове, стараясь успокоить. Одинокая... Маленькая... Несчастная. Я смотрел на нее, боясь даже заикнуться про родителей. В этот миг я вдруг почувствовал, что готов перевернуть весь мир, чтобы она улыбнулась. — Я хочу тебе кое-что подарить, — в этот момент я достал из кармана широких пижамных штанов маленькую шкатулку и протянул ей. — Что это? — теперь девчушка смотрела на меня с любопытством. — Здесь есть то, что поможет тебе, — сказал я, положив ей на колени расписную зеленую шкатулку, оставленную мне в наследство от покойного прадеда, прожившего более трех веков. Она открыла крышечку. Внутри находился маленький светящийся комочек, ёрзавший на месте, словно бы живой. Девочка засмеялась, её глазки радостно заблестели, но прикоснуться к шарику она не решалась. — Ну же, бери! Не бойся! — я аккуратно вложил шарик света в её крохотную ладошку, и она сжала его покрепче. В испуге раскрыв ладонь, моя Канарейка обнаружила, что комочек исчез. — Я его раздавила? — грустно спросила она. — О, нет — я, улыбаясь, покачал головой и поставил девочку на её кровать. — Чудеса только начинаются. Она недоумённо взглянула на меня, а я только лишь улыбался, зная, что может творить эта вещица. Как только я встал рядом с девочкой, пол в этой палате стал таять, превращаясь в воду. Канарейка испугалась и прижалась ко мне, тыкнувшись курносым носиком мне в живот. Тем временем другие кровати стали расширяться, расходиться к стенам, превращаясь в поросшие густой изумрудной травой и разноцветными цветами берега, а наша же приобрела форму плота. Белый потолок начал осыпаться, превращаясь в лёгкие белые облачка. Отдельные куски штукатурки, что успели достигнуть воды, превращались в белоснежных лебедей, кружившихся вокруг нашего плота. Окно с треском взорвалось, а его осколки, собравшись воедино, образовали гигантское стеклянное солнце, освещающее нам путь. Пока на улице бушевала февральская метель, лихо закручивая холодные снега, в нашей комнате было лето. Девочка вдруг рассмеялась. Так громко, так задорно и весело, что я сам чуть было не залился счастливым смехом. Наконец-то, наконец-то она была счастлива. Мы сошли на берег, чтобы набрать цветов. Девчушка с улыбкой собирала в большую охапку ромашки и одуванчики, гвоздики и колокольчики, она умудрилась даже найти на полянке подснежники. — Ой, смотри! — взвизгнула девочка, передавая мне букет и ручонкой указывая куда-то вдаль. Обернувшись, я заметил, что к нам, искрясь, мчится волшебный комочек. Он приземлился прямо в раскрытую ладошку моей спутницы. И вдруг всё, что сейчас было, тут же исчезло. Время, которое остановил этот шарик, чтобы отправить нас в сказочную страну, вновь пошло. — Береги его, — сказал я, наклоняясь и целуя девочку в макушку. — Когда тебе будет плохо, то загадай любое место, в котором бы ты хотела очутиться, и твоя грусть исчезнет. Будь счастлива, Канарейка.