Мечтают ли омники об электроовцах?

      Молодой монах потом думал о многом. О наличии желаний, о том, что именно «душа» дает их. Как и чувства. О смерти, о паринирване, о переживаниях. О страхе смерти в нем самом.       О том, что он почувствовал это сразу.       Связь ли с Айрисом, перманентная ли подключенность к мировой сети? Омнетическая связь, встроенная в них при производстве? Или та загадочная «человеческая» связь между близкими?..       Об этом монах будет гадать потом.       Сейчас почувствовал. Узнал. Просто понял.       Кого-то очень близкого и дорогого больше нет. Сознание даже боится называть его имя, не хочется слышать в таком контексте. Сознание сопротивляется, его застилает страх и держит в тряске до появления первого секундного воспоминания с Мондаттой.       Всё. Это всё.       Все механическое тело горит и стынет одновременно. И кровоточит. Определенно кровоточит. Где-то в центре, в дыре вместо привычной металлической пластины. И болит.       Очень по-человечески.       У него нет «по-человечески» нервных окончаний, чтоб переживать боль как люди — так подробно, так тяжело, трагично. Так страшно.       Нервы оказались не нужны, чтоб чувствовать физически разрыв внутри.       Очень хочется быть бездушной машиной. Очень странно чего-то хотеть. Что-то испытывать так сильно и искренне.       Но душа определенно есть. Она не в безразличии, не в просветлении, не в единении с мыслью о бренности смерти, как должна.       Душа есть. Она болит. Горит. Кровоточит.       Скорбит.       — Учитель!       Генджи влетел неожиданно, вырвав из мыслей. Неожиданно вовремя, чтоб подтвердить, что уже ненавистное Дзеньятте чувство правильно. Ненависть, злоба. Слишком много человеческих чувств.       Тяжело.       Шимада не произнес ни слова более. Отдышавшись, он присел на пол. Не в привычную позу для медитации: просто оперся о стену и съехал по ней. Затих. Тяжело дышит и ждет, когда понадобится помощь. Мозг подсказывает, что не должна, но чувствуется, что он здесь нужен. Дзеньятта ощущается явно потерянным, словно раненным. Раненным, для которого рана ощутима. И болит.       — Знаешь, о чем я сейчас правда жалею, Генджи?       Голос омника в силу конструкции речевого аппарата дрожать не мог, но очень медленный, медленнее обычного, темп речи его выдавал. Он переживал. По-настоящему. Горечь и раздор. Сожаление. Страх.       Серьёзно, да? Даже омники?       Генджи так и не дал ответа — он не был нужен. Тишина — это лучший собеседник для скорбящего.       — Жаль, что я не могу плакать.