A tout prix

Буржуа около 19 лет, она работает официанткой, ее все совершенно задолбало, а лучший друг женился. Хлое грустно, печально, одиноко, и вообще она не желает больше так жить. — Хватит ныть, дура. Актриса, блин, провинциальная, а строчки из сценария выучить не может. Так и проходит уничтожающая минута ее жизни. Затем девушка грустно смотрит на пустой кошелек. Из того, что можно потратить, лишь пару монет. На них можно купить лишь пару чашек кофе в дешевом кафе. — Конечно, печально, что у тебя закончились деньги, но этот коридор такой же узкий, как и твои моральные принципы, потому не могла бы ты мне дать пройти? У девушки задергался глаз от злости. Ишь, умный какой, про мораль шутит. — Если ты не заметил, то есть еще один выход, где коридоры столь широкие, что хватит на всю твою неразделенную любовь. Натаниэль скривился — Хлоя это чует всем, что у нее есть: начиная от конского хвоста, от которого ужасно болит голова, заканчивая дорогущими туфлями, главная польза которых состоит лишь в создании мозолей на ногах. Девушка оборачивается, но видит она лишь уходящего в другую сторону парня. Справедливости ради, стоит отметить то, что Буржуа чуть-чуть жаль бывшего одноклассника, но она первоклассная стерва. И работать как со стервой, так и с Хлоей нужно уметь. Но о настоящей Хлое никто не узнает, даже если ей придется изрезать все рисунки и фотографии, как-либо связанные с тем, кто это узнает. — Может, ты все-таки меня пропустишь? Хлоя недоуменно посмотрела Куртцберга, забыв на минуту о своей стервозности. Когда она это осознала, было поздно — он уже смотрел на нее подозрением. «Ладно, авось забудет…» — надеется Хлоя. — Ты же вроде уже ушел. Лицо у одноклассника уже вытянулось до пола, а глаза сжались в маленькую щелочку. «… Или нет.» — понимает Хлоя с огорчением. — Я вроде уже вернулся. Так ты пропустишь или нет? Ладно, выбора нет — придется пропускать. — Да, конечно, проходи. — Зеленый экран потихоньку падает, сгорая, словно александрийская библиотека, а образ стервы тает, как лед на солнце. — Спасибо. Он уходит — Хлоя слышит удаляющиеся шаги, своим, несомненно, идеальным музыкальным слухом. Она разворачивается, надеясь уже наконец попить кофе в самом дешевом кафе Парижа, но спотыкается о собственную упавшую сумку. — Сегодня определенно не мой день.

***

Вполне довольная качеством кофе (для таких денег, конечно), Буржуа абсолютно не рассчитывает на нарушение собственного одиночества. — Сабрина, я, кажется, говорила, что сегодня хочу побыть одна. «Сабрина» сзади удивленно кашлянула. — Ты еще и болеешь! Кыш домой, я вечером к тебе загляну. Шаги приблизились поближе к столику. — Ты, да без лакея? Еще скажи, что ты пешком ходишь и пьешь дешевый кофе. Хлоя уже начинала злится. Он ее преследует или она поменяла имя и внешность? А он может просто уйти? — Ты, да без бумаги? Еще скажи, что ты иногда не рисуешь. Парень закатывает глаза. — И долго ты будешь так отшучиваться? Это слегка надоедает. Буржуа чувствует нарастающее раздражение. — Может, ты не заметил, но я вроде как не Дюпен-Чен или как там ее. — Девушка задумалась, но все же решила сделать ход конем. Художники, вроде, чувствительные. — Я не запоминаю имена рабов, извини. Натаниэль, как ей сначала показалось, обиделся. Но затем — где-то между миллисекундами сменами настроения этого недоделанного Ван Гога ломаются все надежды все надежды Хлои на то, что он уйдет, — выражение лица художника меняется, он начинает улыбаться. Вот и верь теперь в чувствительность творцов! — Неплохо, но как сказал Станиславский… — Он ухмыляется, черт его дери! — Графика, конечно, ничего, да и талант у тебя на уровне, но если ты знаешь суть фокуса, он не впечатляет. Буржуа смотрит на него как на пьяного бомжа. — Напомни мне, зачем ты здесь? Парень вздыхает. — Действую тебе на нервы. Хочу отомстить за все мои моральные мучения.

***

Нет, ну это уже слишком. Мало ей, что этот несчастный художник преследует ее даже когда она выкидывает мусор, так он еще и рядом с ней квартиру снял, и в связи с этим он приходит к ней каждый чертов день, считай живет в ее квартире, а она, словно ей это все действительно нравится,молчит и не протестует. Со временем спотыкаться о сумку Куртцберга стало ритуалом на удачу, а убирать его вещи — ежедневной заботой. Не сказать, что ей нравятся данные обстоятельства, но зато Хлоя теперь может не готовить и не фотографироваться. — Ты иждивенец. Натаниэль, поедая брокколи, пробурчал что-то про то, что половину налогов платит он, но Буржуа, конечно же, все равно. — Почему ты вообще живешь здесь? Он снова бурчит что-то неясное, однако суть вполне понятна лишь Хлое. — Про нас слухи ходят. Парень, дожевав овощи, загадочно улыбается. Иногда бывшей однокласснице кажется, что его подменили инопланетяне, а потом она снова видит портрет Маринетт среди кучи своих, и все становится на свои места — он ей просто мстит. — Ну и что ты улыбаешься? Между прочим, эти слухи даже неправда. — собеседник начал открывать рот. — Нет, как и месяц назад. — Тогда зачем ты заново начинаешь этот диалог? Хлоя поживет плечами — она и правда это не понимает. Ну, понимает, но он об этом не узнает. Когда в жизни Буржуа появилось хоть что-то постоянное, ей очень хотелось это сохранить. Она каждую неделю говорит себе, что выгонит к чертям этого наглого коллегу, но по итогу получается подбирание одной и тоже выкрашенной в охру сумку. А еще — так, плюсом — невыученный сценарий к дешевой, как кофе, пьесе, дальше нагоняй от режиссера, но так как иногда это совпадает с припадками ипохондрии жены сценариста, потому достается в основном последнему. — Черт с тобой. — Хлоя вздыхает — и с женой сценариста. Натаниэль тоже вздыхает: он ведь сам себе каждую неделю клянется, что вот еще чуть-чуть, самую малость, и он съедет. Но потом все заканчивается одинаково: он приходит с двумя дешевыми чашками кофе, бросает сумку, и начинает рисовать два рисунка. Один — Маринетт, которую он видел последний раз лет пять назад, ибо на свадьбу он не попал из-за пробок в Париже (Он уверен, это проделки Агреста), а второй — Хлои, которую от видит каждый день, ибо теперь у них много общего. Слишком много. — И с ним тоже? — И с ним тоже. На кухне воцаряется тишина. «Молчание ягнят какое-то…» — думает Хлоя, разглядывая очередной сценарий, интересующий только таких дешевых актрис, как она. Еще одно слово «дешево» в ее жизни — и она купит такого же качества веревку с мылом или заведет такой же роман. Хотя роман у нее уже есть, что уж там, но это вклад в будущее, не считается. Тут у нее начинает болеть голова — как же, не считается. Только это, мать его, и считается! У Хлои Буржуа сраная, невозможная и — честное слово, лучше амфетамин или алкоголь — затягивающая зависимость от ее соседа. Она не знает, что уныло глядящий в тарелку с остатками брокколи сосед также чувствует неправильность их связи (Блок бы позавидовал их отношениям, скажем, с Маринетт — вот это Прекрасная дама во всей красе. Только во сне и видит). Хлоя далека от Мадонны — тут и Санти повесится, ее образ более мягкий и размытый, как бы это дико не звучало, больше похоже на Ренуара с его размытыми контурами. Только даже если и сравнение с этим художником катируется, но его копия крайне дешевая. Как и их роман, само собой. И они оба готовы - любой ценой - сохранить этот эффект.