Междуфандомные войны

      Я возглавлю революционное движение! Я так решил, так оно и будет.       Солнечные лучи, словно непоседливые зайцы, прыгали с блестящих витрин на стекла машин и окна домов, заставляя жмуриться и постоянно отводить глаза. Обычно меня это не раздражает, но только не сейчас, когда я на пороге великих переворотов! Совсем скоро этот мир, продукт дешевого капитализма, со всеми его странами и городами, разделенными сетками нечищеных улиц, падет у ног социалистической революции! Мир постигнут небывалые преобразования: грузные машины, постоянно отравляющие воздух и не дающие зиме спокойно укрыть землю толстым слоем снега, заменят на новые, работающие от электрического аккумулятора. Правда, нужны будут станции подзарядки, но это не беда. Ведь бюджет страны будет целым, а деньги больше не будут прилипать к рукам чиновников!  — Грёбанная утопия, — тихо ругнулся я и посмотрел на своё отражение в витрине, игнорируя взглядом расположившиеся там уже несвежие фрукты и овощи. Кто я такой, чтобы повести за собой массы? Невзрачный паренек семнадцати лет, толком ничего не добившийся. Мало того, что меня упорно считают рыжим, а я на самом деле русый, так я еще и очкарик. Слишком много прочитал в свое время… Но я ни капли об этом не жалею. Пусть мои одноклассники проводят время за приставками и компьютерами. Я живу не для их одобрения.       Мимо прошла якобы счастливая пара. Молодая девушка, стройные ноги которой еле передвигались на высоких каблуках и кое-как помещались в обтягивающие джинсы. Плотная спортивная куртка ярко-красного цвета, явно не собственноручно сделанный макияж. И почти такой же молодой человек. Исключение составляет лишь отсутствие косметики. «Как думаешь, Федь, таким что-нибудь нужно?» — спросил я своё отражение, услышав их разговор о том, кто кому и где написал, какой смайлик поставил. «А сможешь ли ты заинтересовать таких, как они?»       Сзади прошла женщина лет тридцати, громко разговаривающая по телефону. Держа сотовый одной рукой, другой она как-то умудрялась держать и пакет с вещами, и дамскую сумку. «Ты думаешь, что сможешь переубедить тех, у кого есть свое мнение? Ты думаешь, легко воздействовать на умы людей, проживших дольше, чем ты?» — вновь спрашивал я у себя, глядящего на себя в реальность блеклыми голубыми глазами, под которыми расцвели синяки — верный признак недосыпа и ночной работы.       Много раз я пытался брать пример с революционеров 1917 года. Кто они были перед царем, перед властью? Однако же они пошли. Одной сплоченной массой. А сейчас… сейчас все научились привыкать к тому, что всё решают за них. К этой «стабильности», если ее можно было бы так назвать, хотя все сводится к тому, что все наоборот скатывается по наклонной вниз. А эти люди пытаются этого не замечать, «жить дальше». Вот только какая это жизнь, без прав и свобод?..       Я свернул за угол и оказался аккурат во дворе, окруженном двумя домами, один из которых построили углом, а в другом жили мы с сестрой. До квартиры, располагавшейся на первом этаже, оставались считанные шаги. За это время нужно было запихнуть «планы юного реформатора» в дальний угол памяти, достать оттуда улыбку и позитивный настрой. Иначе…  — Насть, я дома, — крикнул я, запирая тяжелую металлическую дверь. Ботинки, местами порвавшиеся, но живые, я просто кинул на какие-то другие и прошел в комнату, на ходу снимая ветровку. — Опять допоздна читала?       Я вздохнул и мягко взял из её рук книгу. Светло-русые чуть кудрявые волосы обрамляли бледное лицо с уставшими, в некоторых местах красными от полопавшихся капилляров карими глазами. Настя лишь зевнула, встав и потянувшись, разминая отекшие конечности и потерев уставшие веки.  — Сам знаешь, при интересном сюжете остановиться никак не могу, — слабо улыбнулась она, а потом одной рукой оперлась о свой бок. — А ты где был на этот раз? Я проснулась, а от тебя ни слуху, ни духу, как обычно.  — Да там… — я неопределенно пожал плечами. — В библиотеке был. С проектом размахнулся, а не выполню — сама понимаешь, ректор выставит.  — Ну да, точно, — девушка размяла шею, вспоминая о заданном ей докладе на какую-то громоздкую тему. Как там она называлась?.. Ах да, кажется… опять забыл название! Тишина между нами нарушалась лишь мерным тиканьем кухонных часов. За окнами слышались звуки заезжающих и выезжающих со двора машин, изредка издавали трель птицы, послышался звук от капель, упавших с голых веток рядом стоящего дерева прямо на стекло окна.  — Ладно, я пойду, хоть оденусь нормально, — сказала Настя, нахмурившись и осматривая свою пижаму. — Если, мало ли, захочешь поесть, то вся еда в холодильнике, можешь чайник поставить. Я есть не хочу, я уже ела, — она взяла некоторую одежду и отправилась в ванную переодеваться.       Я машинально чирикнул спичкой и поставил на плиту огромный чайник, проходивший по наследству и дошедший до нас аж с довоенного времени! Впрочем, не только эта посудина совершила долгий путь «сквозь время и пространство». Наша скромная однушка на совершеннейших тигулях Ульяновска буквально прошлась по рукам, начиная от прапрадедушки, зажиточного купца, владеющего винными заводами по всей России, заканчивая нашими «обожаемыми» родителями, которые два года назад, едва исполнилось мне восемнадцать, решили колесить по миру, бессовестно спихнув Настю на меня, толком ничего не умеющего безработного студента. Пособия, если можно так назвать десять тысяч, приходили каждый месяц с неизвестных и разных адресов. Однако даже они не могли сделать эту халупу немного лучше. Хотя человеку ведь немного надо для нормальной жизни…  — Федя, ты чего?       От неожиданности я подпрыгнул и обернулся. Настя, уже натянувшая старый домашний сарафан цвета крови дохлой мухи, молча выключила уже свистевший чайник. Тот отозвался облегченным фырчаньем с призвуками еще кипящей воды.  — Что ты на меня так смотришь? — одернув уже грязноватый свитер, я уставился на Настёну.  — Ты опять сам с собой разговариваешь, — проговорила она, смотря мне прямо в глаза. Ах да, я же обещал, что при ней не буду.  — Прости, я…  — Увлёкся, — закончила за меня сестра и выбросила труп повесившейся мыши из холодильника.       Иногда я ненавижу родителей. Когда Настя начала замыкаться в себе, полились бесконечные жалобы от учителей на странное поведение, плохую успеваемость. Конечно, куда проще убежать от проблем, чем взять и решить их как следует. Куда проще свалить свой же долг на кого-то другого. Неужели они ни капельки нас не любили?..  — Они любили и любят деньги, шик и лоск, — покосилась на меня Настя, заваривая один пакетик на двоих. Опять не заметил. — На остальных им плевать.       Я окинул взглядом её худенькое тело, вгляделся в не по возрасту задумчивые глаза. Если бы ты только рассказала мне, что творится в твоей без сомнения светлой и искренней душе.       Тем временем сестра уже заварила себе и мне чай, после чего, взяв свою кружку, отправилась в комнату, или читать, или доделывать уроки. В последнее время она делает так постоянно, я даже и не помню, когда мы хотя бы ужинали вместе. С каждым днем мы будто бы уходим друг от друга, с каждым разом все дальше, а общение заключается на вопросах «как дела?», «что делаешь?», «где был (а)?» и прочих похожих. Постоянно между нами возникает какое-то неловкое молчание, мы не знаем, о чем поговорить друг с другом. Впрочем, она хотя бы интересуется моими делами, самочувствием, да и когда кто-то из нас заболевает, мы помогаем друг другу. А потом снова молчание…       Впрочем, я ее понимаю. Я постоянно вижу на ее лице какое-то смущение, она иногда прячет от меня глаза, а потом я слышу за стенкой тихий плач. Она всегда была очень чувствительной, часто принимала все близко к сердцу, а первое время, когда мы только-только начинали жить без родителей, она всегда ходила с опухшими от слез веками. Пару раз я видел, как она задумчиво рассматривает нож, держа его в руке. Мало того, что у нее были депрессивные мысли из-за школы, где учителя считали ее ни на что не годной из-за оценок, так еще и от родителей была очень слабая поддержка, а потом они уехали… От этого Настя заперлась в себе полностью, она мало что рассказывает о себе. Если раньше в ней был какой-то огонек, она старалась исправить те же самые оценки, то сейчас она с этим смирилась и воспринимает, как должное. Ее самооценка сильно занижена, я бы даже сказал, чересчур. Она, безусловно, умна и талантлива, все понимает, но когда начинаю ей об этом говорить, она лишь отмахивается. Говорит, мол, если бы я была умной, то и с оценками было бы все хорошо. И от этой несправедливости, что в школах, что в доме, огонь революции во мне разжигается только сильнее.

***

 — Борис! — недовольное личико моей ассистентки появилось рядом с явным намерением испортить мне обед. Сердито откинув длинную светлую косу, Алёна вновь уставилась на меня. На секунду мне показалось, что эти глаза цвета свежей травы в один миг прекратят моё существование.       Я со вздохом глянул на тарелку с остывающей котлетой и рагу.  — Дай поесть, — буркнул я, запихивая в себя обед.  — Тебе идти скоро, тебя ждут в оборотном цехе, а ты сидишь, прохлаждаешься! — блондинка скрестила руки на еле угадывающейся под теплой меховой курткой груди и фыркнула. — Ты ведешь себя, как маленький ребенок!  — Я и ефть рефенок, — наскоро прожевав остатки пищи, я взял поднос с пустой тарелкой и отправился к мойке. Самообслуживание у нас в почете. Не поможешь себе сам — никто не поможет. — Тебе напомнить, во сколько лет я сюда попал?  — И напоминать не надо! С тех пор ты не сильно изменился, — ворчала Алёна, не отставая от меня ни на шаг.       Я лишь закатил на это глаза, потому что продолжать с ней спорить было бесполезно. Сколько ее помню — всегда такой была. И ведь не перестанет, пока не надоест.  — Слушай, — прервал я ее тирады о моей безответственности и прочем. — И без тебя прекрасно знаю, что меня там ждут, и что мне туда нужно, чего ты меня гонишь?  — Да потому что без пинка для ускорения ты все делаешь до жути медленно! — сказала она мне с совершенно каменным лицом. — А теперь быстро, беги, ты уже опаздываешь! — сказала Алёна, когда я уже стоял в дверях, поэтому мне не составило это большого труда.       Придя в оборотный цех, я увидел группу людей в очках и с папками бумаг. «Комиссия» — вспомнил я, мысленно ударяя себя по лбу и впадая в холодный пот. Те же, ничуть не поменяв деловое и занятое выражение лица, обернулись ко мне. Казалось, их взгляды могли прожечь меня насквозь.  — Борис, надо же, вы пришли как раз вовремя, — сказал один из них, поправив очки и показав пальцем на квадратный циферблат своих наручных часов. Я нервно сглотнул, но постарался направить на себя более непринужденный вид. — Вы готовы? Можем приступать? — спросил он у меня, на что я тут же кивнул.       Наш оборотный цех занимается тем, что позволяет человеку выбрать какого-нибудь другого человека или существо из параллельной вселенной, в которое он может переместиться. Все это обеспечивает специальное оборудование, представляющую из себя длинную консоль с разноцветными рычажками, кнопками и переключателями, активирующими порталы. Загвоздка в том, что это — один из важнейших цехов в нашем мире, потому что, если его не станет, то не смогут вернуться в родную вселенную люди, все остальные цехи будут бесполезны, да и потом, как же нам тогда сражаться со Сьюхами, если порталы не работают? Поэтому в мои обязанности входит следить за оборудованием и периодически ремонтировать его еще до того, как что-нибудь сломается. Ну, а комиссия как раз должна проверить, как добросовестно я выполняю свои обязательства. Но все равно, как бы не был честен я с начальством, страх от проверок меня пробирает до костей…  — Мы закончили, — сказал тот же мужчина, деловито посматривая на сделанные записи. — Поломок не найдено, все работает прекрасно и идеально. Благодарим, что позволили нам осмотреть цех, — он пожал мне руку. Я лишь кивнул, едва сдерживая глубокий вздох облегчения.       Впрочем, комиссия не только ко мне наведывается сегодня. Надеюсь, Василий из соседнего аммуниционного цеха тоже не подкачает.       Я же сел в кресло перед пультом управления, невольно начиная вспоминать, как очутился здесь в первый раз.  — Борь, тебя начальство зовет, — вновь тронула меня Алёнка за плечо. — Надо решить вопрос с новенькими. У нас Егор скоро вернется, надо кого-то еще туда.  — А знает ли твое начальство, что я уже на пенсию собрался? — чуть не взыв, спросил я. — Я на них лет сорок с хвостиком батрачил, все, на покой хочу.  — Ты это Инге скажи, а я посмотрю, — фыркнула девушка.       Поворчав для приличия, я все же поднялся и, с видом уставшей от папарацци кинозвезды, отправился в кабинет Инги — главной в русском отделе Междуфендомья или в РОМе.  — Борис Кириллович, — тут же начала она, едва я переступил порог ее кабинета. — Вы же в курсе, что у вас в отделе не хватает людей? Вы собираетесь как-то решать этот вопрос? А то у вас единственного новенькие поступают как-то неохотно, — она сложила на столе руки в замок, выжидательно смотря на меня.  — Кхм, Инга Григорьевна, — откашлялся я. — Ну сами же знаете, что работа в моем отделе более опасная, чем в других. Да и потом, мы и нашей компанией неплохо справлялись все это время.  — Это, конечно, хорошо, — она коротко кивнула, — Но этот вопрос все же необходимо решать. Нужно таки расширяться, а то у вас отдел один из самых маленьких, по числу работающих в нем людей.  — Инга Григорьевна, я еще кое за чем пришел, — сказал я решительно. Начальница вопросительно посмотрела на меня. — Я хочу уйти на пенсию. Я проработал здесь уже сорок с лишним лет и хотел бы заняться другим видом деятельности, если можно так выразиться.       Директриса озадаченно посмотрела на меня, приподняв одну бровь. Она нервно постукала по столу ручкой, а потом нехотя произнесла:  — Хорошо, раз это Ваше осознаное решение. Только тогда для начала решите этот вопрос с наличием людей в вашем цехе, и будете полностью свободны. Все ясно?  — Да, — выдохнул я. Видимо, не скоро они еще отпустят меня. Я «откланялся» и вышел оттуда, пытаясь придумать решение этой проблемы. По сути, у нас была хоть и маленькая, но дружная команда опытных ходоков-профессионалов, и пускать, а уж тем более обучать кого-то новенького откровенно не хотелось. Нервы под старость были совсем не в радость. А с другой стороны — кто будет со Сьюхами бороться? Уйти сейчас — отдать им фендом лично в руки.  — Йоу, Борис, ты чего такой грустный? — нагло усмехнулся мой напарник Серёга, едва я вошел в кабинет нашего отдела. Серому было далеко за тридцать, хотя и выглядел он, как двенадцатилетний недоросток и порой вел себя также. Единственное, что осталось неизменным с его первого появления здесь — светлая легкая челка, закрывающая один глаз, коротко стриженная половина головы, серьга в ухе да любимая пара изношенных, но еще совсем не умирающих ботинок. Остальное — удобную куртку из настоящей кожи и темно-синие джинсы — он приобрел на первую и последующие зарплаты.  — Я не грустный, я задумчивый, — пробормотал я, устало опускаясь в удобное мягкое кресло за моим рабочим столом. Хах, вот ведь дилемма: не сказать, что я обычный офисный трудяга, но и не сказать, что я на всю голову путешественник.  — И об чем задумался? — Серый вспомнил правила приличия и, наконец, убрал ноги со стола.  — Да вот за новенькими посылают. Не знаю, куда их направить, чтоб Сьюхам не попались. Где безопаснее. Да и так, чтоб перехватить легко было, — поделился я.  — Гоголя не очень любят эти напичканцы, — проговорил Серега после некоторого раздумья. — «Тарас Бульба» вполне подойдет. Я распоряжусь, чтоб отследили и отловили, а ты пока готовься.       Я кивнул, вспоминая, куда убрал свое обмундирование и прочее оборудование, приготовил все это, настроил некоторые функции, и отправился рыться в своем небольшом сундуке, где лежало мое оружие и приборы.

***

      День облачался в темные одежды, таинственно поглядывая на людей еще не яркими звездными глазами, и вскоре смог с гордостью называться ночью. Улицу осветили проснувшиеся фонари, отчего редкий мнительный прохожий уловил бы в каждой тени и полутёмных кустах странную фигуру или даже шорохи. Монолитные стены домов засверкали огоньками окон, будто ненадолго просыпаясь, чтобы вскоре уснуть вновь.       Из открытой форточки спокойствие нарушал шум проезжающих машин, цокот каблуков, будто отбивающий ритм ночной жизни города, неразборчивая ругань местных пьяниц, однако проветрить было нужно. Собственно, для этого я и встал со скрипящей кровати. Это удалось мне особенно трудно, потому что Настя спит чутко и может проснуться от любого шороха. Но, вуаля! и я уже аккуратно открываю маленькую форточку, рама которой покрыта белой облупленной краской.       Я уже снова хотел провернуть свой трюк с бесшумностью, как вдруг я услышал странный звук, который до этого я ни разу не слышал: он был громким, но не резал слух, прямо как прибывающая электричка в метро. Внезапно я увидел, как в потолке постепенно увеличивается круглая дыра, через которую было видно черную пустоту, но в этот же момент комнату озарил яркий, слепящий свет, а из дыры пошел сильный поток воздуха, который сильно трепал мои волосы и простенькую ночную рубашку. Я почувствовал, как меня за запястье схватила вскочившая со своей кровати Настя. В этот же момент нас стало отрывать от пола, затягивая уже в пугающую своей всепоглощающей чернотой дыру, которая разрослась за это время по всему потолку. Я обхватил руками тело сестры, чтобы, мало ли, ее ничем не задело, а что было потом, я помню смутно…