Сухость

Кто бы мог подумать? — Натаниэль Куртцберг курит. Медленно затягивается, жмурится от удовольствия и неохотно выпускает дым. Кто бы мог подумать? — Натаниэль Куртцберг, который два года назад рисовал комиксы, где спасал Маринетт от злых акум, может быть очень приятным собеседником. Кто бы мог подумать? — у Натаниэля есть чувство стиля. Хлоя никогда бы не подумала. Но факты играют против неё. Натаниэль носит фиолетовую рубашку и красный галстук. Его рыжие волосы отросли и потускнели. Длинная чёлка скрывает блеск бирюзовых глаз. Хлою это раздражает. Приходится подолгу вглядываться в его лицо, чтобы понять, о чём он думает. Голос у него тихий и хриплый. Он молчит почти постоянно. Хлоя думает, что его речь — всего лишь галлюцинация, которая появляется в самые дурацкие моменты её жизни, чтобы подбодрить и успокоить. С тех пор, как Хлоя поселилась этажом выше Натаниэля Куртцберга, прошло полтора года, и Хлоя думает, что ближе этого художника для неё никого в целом свете нет.

***

Всё заканчивается так быстро, что Хлоя не успевает и глазом моргнуть. Вот они с Сабриной заходят в очередной модный бутик. Сабрина с ног до головы увешана картонными пакетами, её безвкусный берет с бежевым бантом сбился, огненные волосы растрепались. Хлоя старается на неё не смотреть, представляет её очередной клушей из штата прислуги. Вот Хлоя протягивает платиновую карту кассиру в красном смокинге и белых шёлковых перчатках. Тот принимает её с вежливой улыбкой и лёгким наклоном головы. Хлоя на него не смотрит тоже, она неуловимым движением поправляет причёску и придирчиво рассматривает свой маникюр. Вот она вводит пин-код, и… — Что это значит?! Кассир едва заметно дёргается от её громкого голоса, но сохраняет каменную маску доброжелательности на лице. «Запрос не удовлетворён.» Или какая-то другая страшная надпись высвечивается на экране терминала. Хлоя даже не пытается прочесть. — Прошу прощения, мадемуазель, но перевод выполнить не удалось, — кассир грустно улыбается. — Возможно, у вас есть другая карта? — Хлоя, если хочешь, я оплачу за тебя! — шепелявит Сабрина, неловко поправляя очки онемевшей от тяжести сумок рукой. Как жаль, что Хлоя их уже не слышит! Она ловит звуки репортажа Надьи Шамак. На экране плазменного телевизора за спиной кассира появляется изображение мэра города, её отца, и больше ничего не существует для королевы Парижа, кроме противного голоса корреспондента. «…материалы дела против мсье Буржуа будут переданы в суд. Теперь уже экс-мэр отправляется под стражу, все его счета будут заблокированы в ближайшее время. Мы напоминаем, что политик является главным подозреваемым по делу о пропаже средств, выделенных на реставрацию музейного комплекса…» Пластиковая карточка выпадает из ухоженных рук. Хлоя чувствует, как по спине бегут холодные капельки пота. Щебетание Сабрины становится невыносимым. Хлоя резко разворачивается, одаривая подругу озлобленным взглядом. — Заткнись! — шипит она, будто позабыв о том, как громко на самом деле может кричать. — Ты меня бесишь! И вот свергнутая королева Парижа срывается с места, выбегает из модного бутика, скидывает туфли на ходу, чтобы не мешали двигаться быстро. Вот она забегает в какой-то переулок и кричит заветные слова превращения, не слушая нравоучения жужжащей квами. Вот приземляется за углом отеля и прямо как есть, босиком, выходит под прицелы плотоядных камер беспощадной прессы. Хлоя даже не удивляется, что и Адриан — её милый Адриан! — уже тут, она видит жалость в его изумрудных глазах и кривит губы. Адриан пытается прорваться к ней сквозь толпу навязчивых журналистов. Хлоя даже представлять не хочет, как будет улыбаться ему и, гордо вскинув нос, уверять давно уже не лучшего друга в том, что всё в порядке. Шум в рядах журналистов усиливается, когда из стеклянных дверей здания выводят мсье Буржуа. Хлоя не верит своим глазам и хочет, чтобы кто-нибудь её ущипнул и вытащил из этого кошмара. Адриан наконец подходит совсем близко и успокаивающе хлопает по плечу, обещает, что не оставит её одну и что Габриэль уже выслал за ними машину. Хлоя не хочет его слушать. Она встречается глазами с папой, тот смущённо приподнимает вверх уголок губ и шевелит губами. — Прости, Хлоя… — нетрудно было догадаться о значении беззвучных слов. Отец выглядит раздавленным. Полицейские наручники весело сверкают на его запястьях. И вот Хлоя стоит у входа в отель и глупо хлопает глазами. Она понимает, что её счета теперь заблокированы, её платья, вероятно, теперь конфискуют, а комната-люкс на самом верхнем этаже отеля отныне будет пустовать. Тот самый момент, когда даже затуманенному рассудку становится понятно — это конец. Королева Парижа чувствует себя оплёванной и обруганной. Ей очень хочется размазать тушь по чьей-нибудь одежде, и чтобы кто-нибудь прижал крепко-крепко и сказал, что всё будет хорошо. — Эй, Хло, не волнуйся, — Агрест обращается к ней, как к расстроенному ребёнку. — Мы поможем тебе. Всё наладится, вот увидишь! Может быть, хочешь немного прогуляться? Я отпущу машину. Он осторожно дотрагивается пальцами до её опущенной ладони, но Хлоя вздрагивает и отстраняется. Она поворачивает голову и видит растерянного одноклассника, пытающегося прикрыть жалость уверенной улыбкой. Хлоя чётко осознаёт, что давно уже не ребёнок, и сладкая конфета не поможет забыть позорный арест отца. Ей нужна надёжная поддержка. Ей нужен человек, рядом с которым можно разреветься и грязно выругаться. К сожалению, милый Адриан Агрест мог и не выдержать её истерики, а все жалобы посчитать глупыми капризами. Закатывать глаза Хлоя прекрасно умеет сама, а обещаниями о лучшей жизни она сыта по горло. И Хлоя бежит прочь с оживлённой улицы, наплевав на дружелюбного Адриана, от благородности которого сейчас почему-то тошнит, плутает по узким переулкам, прячется за какими-то ящиками и коробками, чтобы наконец облачиться в жёлтый костюм пчелы и взлететь над этим шумным неблагодарным городом. Она носится над Парижем, как обезумевшая, до самой темноты. И потом находит уютный балкончик где-то в спальном районе — тут тихо, и Эйфелева башня немножко видна, — и с тяжёлым вздохом снимает трансформацию. Поллен не жужжит над ухом, как обычно, и Хлоя оборачивается в поисках верной соратницы. Поллен пребывает в лёгком шоке и огромными глазами смотрит на рыжего парня, который наблюдает за ними из окна. Так Хлоя Буржуа впервые наносит визит Натаниэлю Куртцбергу.

***

— Тебе лучше не шевелиться. Хлоя лишь послушно замирает. В этот раз ЛедиБаг справилась без Супершанса, и потому ни о каком чудесном исцелении речи быть не могло. И по какой-то нелепой случайности именно сегодня КвинБи умудрилась на полной скорости влететь в стеклянную витрину. Натаниэль уверенными движениями, как будто делал это каждый день, с помощью пинцета избавляет её лицо от противных осколков. Благо, латексный костюм защитил всё остальное тело от ужасных порезов, но от синяков всё-таки избавиться было невозможно. Поэтому Хлоя сидит в плетёном кресле и терпит тупую, ноющую боль и даже не хочет представлять, как сейчас выглядит. Необходимость отправиться на бой с акумой застала её уже в постели, и кроме нижнего белья и старой растянутой футболки на Хлое ничего не было. Не перерывать же, в самом деле, всю комнату в поисках одежды, пока разъярённое нечто носится по улицам Парижа, желая мести? Так и блондинка кинулась на помощь двум героям, позабыв о внешнем виде, о чём сейчас очень жалела, пряча глаза от рыжего художника и пытаясь натянуть футболку хотя бы до колен. Натаниэль видит её смущение, но упрямо молчит. Поллен активно жуёт яблоки, стараясь сдерживать своё недовольство по поводу отсутствия апельсинов, потому что прекрасно знает, что если эти двое раскошелятся ещё и на апельсины, сами останутся, как минимум, без хлеба. Солнце постепенно поднимается, палитра парижского неба скуднеет. Натаниэль наносит на раны заживляющую мазь, края особо серьёзных порезов склеивает лечебным пластырем. Хлоя зажмуривается, боясь посмотреть в лазурные глаза. — Вот и всё, — произносит художник, собирая аптечку, которая за последний год значительно прибавила в весе и теперь могла похвастаться разнообразием содержимого. Хлоя разлепляет веки и вдыхает носом холодный воздух. Запахи утреннего города отрезвляют, она обнимает себя руками и трёт плечи, желая хоть немного согреться. Натаниэль относит аптечку в комнату, откуда выходит уже со своей старой толстовкой. Небрежно кидает предмет гардероба королеве Парижа и облокачивается об ажурные перила балкончика, который со временем стал слишком мал для них двоих. Хлоя ловит толстовку и поспешно в неё заворачивается. Становится теплее. Она чувствует запах красок и старого одеколона соседа, который тот давно сменил, и продолжает наблюдать за ходом солнца. Натаниэль неспешно закуривает, отворачиваясь от девушки. Его наполняет теплом, и парень удовлетворённо улыбается. Такие утренние посиделки он очень любил. Дым белым облаком вылетает из его рта. Нат украдкой смотрит на притихшую Хлою Буржуа, которая всего полтора года назад ворвалась в его размеренное существование и превратила его в кипящую чувствами жизнь. Он запоминает черты её лица, которое считает эталоном красоты и без всякой косметики, сплетение изящных рук, изгиб ног, блики солнца на платине распущенных, водопадом растёкшихся по плечам волос. Запоминает, чтобы потом запечатлеть на холсте, увековечить в красках, превратить в шедевр очередной пустой лист. Или — оставить в голове приятным видением только для себя, чтобы никто больше не смог увидеть этот восхитительный момент, чтобы только он один мог вдоволь насладиться этой красотой. Хлоя делает вид, что не замечает изучающих взглядов, и думает о том, что очень хочет прервать молчание, чтобы слушать тихий хрипящий голос, чтобы спорить с его обладателем и ловить снисходительные усмешки в свой адрес, которые разбивают в пух и прах её уверенность в собственном превосходстве, но всё не может начать разговор. Натаниэль отводит взгляд и глупо улыбается, вспоминая их первую встречу на этом балконе. Хлоя испуганно прижималась к перилам и была в шаге от того, чтобы броситься вниз, но необходимость сохранения тайны наталкивала её на мысль броситься всё-таки на Натаниэля. Нат поднял руки вверх, показав готовность сдаться. Хлоя была готова испепелить его взглядом, и если бы не Поллен, которая тогда проявила настоящее благоразумие, художник уже был бы побит, связан и ещё раз побит. Когда одноклассница отошла от края балкона, Натаниэль, взяв себя в руки, открыл стеклянную дверь непрошенным гостям и приглашающим жестом впустил в дом. От него не укрылся усталый и даже обречённый вид самопровозглашённой королевы Парижа, она даже не стала морщить нос, оказавшись в отнюдь не благоухающей цветами мастерской. Когда Нат спросил, что же случилось, Хлоя как-то странно посмотрела на него, потом на Поллен, а затем расплакалась. Художник опешил от такого исхода событий. Хлоя Буржуа посреди его мастерской — это ещё полбеды, но плачущая Хлоя Буржуа посреди его мастерской — это натуральный конец света! Пока Натаниэль судорожно соображал, как бы привести в чувство дочь мэра, жужжащее создание ввело его в курс дела, попутно представившись и попросив хранить секрет её незадачливой подопечной. Переваривая новую информацию и пытаясь принять её как часть существующей реальности, рыжий оттеснил Хлою к диванчику в углу комнаты, освободил место от альбомов и набросков и усадил девушку там, а сам упал рядом, внимательно наблюдая за гостьей. Самое интересное, Хлоя и не думала успокаиваться. Она размазывала косметику по лицу, превращаясь в панду, яростно проклинала журналистов, полицейских и вообще французов, временами срываясь на крик, вскакивала и вновь садилась. Натаниэль терпел долго, но когда Хлоя пришла к выводу, что это всё из-за неё, и начала обзывать себя последними словами, не выдержал и развернул её лицом к себе. Посмотрел в покрасневшие злые глаза, обозвал девушку дурой и прижал к себе. Та затихла. А потом вцепилась в его футболку тонкими пальцами и заревела пуще прежнего. Натаниэлю ничего не оставалось, кроме как поглаживать истеричную блондинку по спине и приговаривать, что она сильная, она справится, и вообще всё будет хорошо. А потом была кухня, остывающий чай и долгие разговоры. Говорила в основном Хлоя, жаловалась на перевернувшуюся в одночасье жизнь, Натаниэль просто понимающе кивал. Он и в самом деле её понимал: она не хотела поселиться в особняке Агрестов не потому, что привыкла к другим интерьерам, как говорила сама, а потому что не хотела ловить сочувствующие взгляды и ощущать себя жалкой; она хотела теперь избегать журналистов не потому, что они тупые, а потому, что не знала, как оправдать отца не то что перед ними, а перед собой; она не хочет встречаться с «этой дурой Сабриной» не потому, что она её «достала», а потому, что боится смотреть ей в глаза после грубых слов. Натаниэль сидел на светлой кухне и смотрел на хорохорящуюся Хлою Буржуа, одетую в его старую застиранную майку, и видел не несносную гордячку, а запутавшуюся девчонку, которая хотела казаться сильнее, чем она есть на самом деле. Он и сам не понял, как предложил ей снимать комнату этажом выше и как дал денег взаймы вместе с телефоном соседа. Но именно так начались самые интересные полтора года в его жизни. Натаниэль медленно выкуривает сигарету и думает о том, чтобы закурить ещё одну. С этой пчёлкой никаких нервов не хватит. И почему нельзя, как всем порядочным пчёлам, опылять цветы, а не бросаться в самый эпицентр битвы, чтобы потом еле живой прилетать на балкон и живым трупом разваливаться на его любимом кресле? Хлоя не замечает, как засматривается на рыжего соседа. Ему бы волосы в хвост собрать, чтобы было видно глаза. Эта мысль испаряется из уставшего сознания, когда эти самые глаза начинают смотреть на неё. Хлоя широко улыбается и получает скромную улыбку в ответ. Поллен улетает в комнату и тихо клянёт нерешительность этих двоих. — Браж-жника на них нет, так до старости лет и будут сидеть в одной квартире, ж-ждать у моря погоды! Квами не вмешиваются в людские судьбы. Но квами прекрасно всё понимают.