Капитуляция

Обшарпанная стена подъезда разъедает кожу хлором. А он пахнет магнолией. Даже не смотря на то, что курит. крепкие. сидя на подоконнике. Ты понятия не имеешь как пахнет магнолия. Но он пахнет именно так. Как «Песня Америки» от Лорена. Должно быть, у его подружки хороший вкус. Солнце катится вниз и налево, когда официально испытание заканчивается. Твои силы тоже. Но вы как своего рода неотложка — когда говорят «стоп», это вовсе не значит, что вам можно спокойно расходиться по домам. Слишком легко. И если ты не знаешь как начать — ты всегда можешь «прийти по делу». — Там есть что-то черное. Сгустки энергии. Заметил? Соседи и вся эта обстановка в доме. — Это все их настрой. Сейчас станет спокойней. — Безэмоционально. Удостаивает ответом. Мол, «не придумывай то, чего нет». — Но мы могли бы почистить. Он морщится, стряхивая пепел. — Что за безрассудное желание ввязываться всюду? Даже там, где тебя не просят. Это всё из-за отсутствия опыта. Пройдет. Перехватывает сигарету губами и противно улыбается. Издевается. — Куда будешь сбрасывать потом? Бегать за Зуевой и кричать: «помоги, у меня адские головные боли, мне снятся покойники — интересно, с чего бы это?!»? Ты смотришь внимательно, дослушиваешь и даже не моргаешь. Якобы бесстрашная. Но этот сосредоточенный взгляд прямо в глаза может говорить (ему) только о том, что ты не свернешь. Вопрос же был в другом. Ключевое «мы» он, разумеется, пропустил. «Я все равно пойду, и если ты отказываешься — это немногое поменяет». Психует. Ожидаемо. — Блядь! Если ты так этого хочешь — пожалуйста, иди, устрой там генеральную уборку. — Спасибо, что разрешил. Сама любезность. — Складываешь руки на груди, но не поднимаешь. Не сдаешься. Он корчит гримасу а-ля «не стоит благодарности». — Вместе мы смогли бы больше, разве ты не видишь? И ты не (с)только об испытании. — Прости, я не привык работать в команде. «Я одиночка. И тебе стоит держаться подальше». Но и он не об испытании. Порой ты вынуждена констатировать: вы очень хуёвые экстрасенсы. Раз не видите очевидных посылов космоса: в этом столетии нерешительным ракам и львам, идущим напролом — точно не сойтись. Ну или хуёвые любовники, раз верите в чушь из гороскопов. Вы слишком сильно дуете на воду и всегда теперь пьете своё молоко холодным. Тебе бы закурить. И после него плотная сизая дымка твоих любимых сигарет витает не рассеиваясь у пожелтевшего стекла и рамы с грязными кляксами жевательных резинок на чешуе облупившейся краски. Но ты ведь бросаешь. Тебя зовет долг — сегодня с прекрасным лицом девы из съемочной группы. Ты идешь на фронт добровольцем. Кажется, он преследует тебя везде — ты снова чувствуешь задиристую магнолию. Эта маленькая девочка тоже пахнет ей… Большие глаза. Слишком худая. Грустная. — Не надо бояться. - Больше себе, чем ей. Они так любят его обнимать. Всё проще, чем кажется. Ты успокаиваешь ее и успокаиваешься сама. Иногда ты думаешь: тебе было бы комфортнее быть героем, чем участником. Вместе со всеми восторгаться этим аланцем — куда легче, чем делать то же самое в одиночестве, на публике затачивая копья. И бесплатные объятия прилагаются как что-то примотанное скотчем в супермаркете к твоей покупке — два по цене 1 или подарок. Иногда ты думаешь — ты уже герой. Если воюешь с признанными гениями. Проблема необъятна как повисшее на проводах небо в желтеющем стекле — ты не хочешь воевать. Восхищаться — твоё всё. Примотанная к тебе карма.

***

Твой водитель по-питерски угрюм. Ваша шкода пролетает на красный. Но ты не спешишь и не опаздываешь. Так какого вы так несетесь… И в директе миллион непрочитанных. А зеленая кнопка мессенджера угрожающе горит настойчивой, навязчивой, удушающей двойкой. Алой. Как у тебя в дневнике пыльными сентябрями. Ты не сдала нормативы физруку. Не пробежала стометровку, не влезла на канат, пропустила важный пас. И сейчас то же самое. Только всё одновременно. Стёртые ноги и очередной урок. Который будет длиться вечно и до перемены — как до весны. Но тебе так нужны перемены… Физрук из выпускного 11 А, естественно, считает свой предмет главным. И спуску Егоровой не даёт. Нынешний диктатор— считает главным себя. Но делает всё то же самое. Ты пытаешься не реагировать. Ты думаешь, что справишься. Что-то ёкает внутри — ни-ху-я. Пролетаешь мимо в коридоре, как та самая шкода, обронив такое общее «привет» всем собравшимся. Даже чехол с платьем становится тяжелым. Пол — пластилиновым. Ты вязнешь. Но бежишь. Но ведь ты не опаздываешь. Скрываясь за дверью, бросаешь его на первое попавшееся кресло. Трёшь виски. Сколько сообщений ты не прочитала…. Недовольство на небритом лице ты успела заметить и краем глаза. — Кто тебе сказал, что для того чтобы понравиться мужчине, его нужно игнорировать? Заставляешь себя повернуться. — Кто тебе сказал, что я хочу понравиться? Снова усмешка — он смотрит на платье, как следователь смотрит на окровавленное орудие преступления. Потом на тебя. И вам с убийцей глупо говорить: «это не моё». — Тебе следует выбирать менее кричащие цвета. Его указательные пальцы так легко помещаются в петлях твоих джинсов, словно были созданы именно для этого. Совсем рядом с кромкой черной футболки. Пряные "задиг и вольтер" пока в летуале скидки минус пятьдесят — на душе столько же … но к черту сладкую магнолию. И ты хочешь, чтобы он услышал. Ты другая. К черту магнолию. Ты пахнешь по-другому. К черту всех девочек. Ты хочешь, чтобы он понял. — Ты неправильно выбрала врага, Соня. Я не хочу с тобой воевать. Он поднимает тебя одним движением — на лице ни признака усилий. Только глаз дергается. У тебя. Эмоции: «видишь, ты всего лишь кукла. Я легко могу доказать. Ты безоговорочно моя и будешь делать так, как я скажу». Каблуки сдаются первыми — покорно открываются от пола. Ты зависаешь — как подростки на вписках. как виста в твоем старом ноуте. как звездная пылинка в безграничном космическом пространстве. Ты теряешься. Как песчинка над бескрайней Сахарой, не опускаясь. Ты особенная. Одна из семи миллиардов. Раз он выбрал именно тебя. «Правда?». — Тогда чего же ты хочешь? — Тебе нужно смотреть в глаза. Но они — твоя зараженная зона. Инфицированные иглы. Твой инсулиновый шприц с чем-то запрещенным. И тебе глупо говорить: «это не моё»…когда вас накрывает. ФСКН или кайф… всё равно. Не отвертеться. Блядь... — Я хочу с тобой дружить. Ты слышишь как в комнате тикают часы. Но в комнате нет часов. Он опускает тебя на землю. В прямом и переносном. И ты даже грустно улыбаешься — не видела в жизни ничего ироничнее… На раскаленный песок. Волна опустошенности проходит кипятком по пояснице. И исчезает. Ты почему-то еще стоишь. И земля не ломается на части — всё это такая ерунда. Ты — всё-таки песчинка. Дыши. Соня. Этот прибой оставляет только тину отрешенности на твоих берегах. Твой шприц оказывается с воздухом. Никаких зависимостей. Только эмболия. — Выйди. ... — Мне нужно переодеться. В голове хоровод. Раз за разом проводя щеткой по волосам, ты пытаешься найти ответ — но не находишь. Всё путается. Локоны не держатся, ты поливаешь лаком — и в облаке мечтаешь задохнуться. «Так ли все на самом деле?». «Только дружить»? «Ты был прав, моему будущему мужу действительно не повезло». «Тогда почему ты все еще пытаешься (им не стать) — меня обмануть? Это невозможно. И вот еще что — я не верю гороскопам. — Ну что ж, давай подружим. — Твоя улыбка в зеркало получается по-голливудски будоражащей и по-ведьмински зловещей. Ты киндер-сюрприз. Два в одном. Тебе чертовски идет красный. И верхняя пуговица на алом лифе наряда (окей, две) оказываются лишними. Но так лучше … дружить, разве нет? Облегчает понимание. ...Определенно. Сильная рука сжимает тонкое предплечье с позолоченным браслетом за пять минут до того, как двери в зал открываются. Осветители уже выставили оборудование, операторы включили камеры. Все ждут только вас. — Может, застегнешь пуговицу? Приподнимаешь идеальные бровки, словно не понимаешь в чем, собственно, дело. — Напомни, кто ты мне? ... — Ну же. Смелей. Господин «Соня, я хочу дружить с тобой». — Зачем ты меня дразнишь? Все ваши коллеги входят внутрь, вы задерживаетесь, пропуская их вперед. А вы всё переглядываетесь. Перешептываетесь. Мечете молнии, принимаете удары. Улыбаетесь. Покрываетесь мурашками. Вы дружите так, что в разряженном воздухе летают искры. Ты толкаешь его к стене, за тяжелую дверь, пользуясь временным уединением. — Накажи меня. Назначь отработку. Запиши на факультатив. — Тянешься, шепчешь на ухо: — И я приду без шпаргалок. Чистая. А потом стремительно ретируешься, не давая возможности ответить. Кокетливо поправляя волосы, вбегаешь в зал, навстречу красным огням камер и острым лучам ламп. Пытливым, подозрительным взглядам экстрасенсов, устремленным прямо на тебя. Всё, что ты можешь — только улыбнуться. Собственной дерзости. Смелости. И вашей дружбе. Константин входит несколько минут спустя. И молча встает рядом. По обыкновению он внешне выглядит суровым (верен образу), немного растерянным — но ты замечаешь — внутри он улыбается вместе с тобой. Улыбается тебе. Ты так часто смотришь на него — и думаешь, никто не заметит. Нет, ты вообще ни о чем не думаешь в этот момент. Мозг в отпуске или коме. Но ты жестко палишься. Ты не можешь скрыть радость — когда думаешь, что в конверте вы вдвоем. Ничья — то, чего бы вам двоим так не хватало. Он бы понял, что ты не промах, а ты бы еще раз гордилась им. Для тебя это было бы своего рода знаком. Тебе нравится белый цвет. Марат заставляет понервничать. Ты не можешь скрыть легкую досаду — когда первыми из конверта достают не ваши фотографии. ... А потом ты снова счастлива.

***

Вы выходите последними. Теперь ваша фирменная привычка. И никто из коллег не мешает, не лезет с вопросами и не ждет никого из вас, давно махнув рукой: «всё с ними понятно». Ты благодарна. — Я хочу пригласить тебя. — Его голос в полутемном коридоре, который оба успели изучить вдоль и поперек, красиво отражается от стен. Ты поворачиваешь голову с немым вопросом в глазах. Он отвечает молчанием. — Могу считать это свиданием? — Играешь. Крутишь локон в пальцах. Как школьница весной. Ты дождалась перемен (ы). Последнего звонка. Поворачиваешься, идешь спиной — знаешь, он контролирует каждый твой шаг. Физрук никогда не даст тебе упасть. — Можешь. Ты слишком красива сегодня … — Он пробегает по тебе глазами сверху вниз, делая акцент на чуть выглядывающей черной чашке бюстгальтера. — Для своего такси и дурацких вопросов в эфирах. Ты же этим собиралась заняться вечером? — Нет, хотела устроить генеральную уборку. Дома. Знаешь, постирать бельишко, вымыть полы. — Жду тебя внизу. В конце тоннеля не было света. Но больше тебя это не пугало. Садясь в его машину, ты рассчитывала минимум на «вайт рэббит» или новиковский «чипс». Ведь «ты слишком красива сегодня» для чего-то обычного и предсказуемого. Ты хотела шикарного вечера с шикарным мужчиной… но ты и представить не могла каким образом ты получишь желаемое. Когда вы останавливаетесь у заведения фастфуда — ты не знаешь как описать свои чувства. Твое недоумение на лице вызывает у Гецати усмешку. Будто он этого и ждал. — Идём. «Надеюсь, ты шутишь». Он он не шутит. Битое бутылочное стекло и холодный асфальт хрустят под подошвами твоих туфель в промышленном районе столицы. Затарившись нехитрой провизией, вы огибаете здание и словно переходите черту — скрываетесь от прохожих, сбегаете с наводненных улиц, идете через безлюдные дворы, потом через какую-то стройку. Хорошо, если здесь есть хотя бы пара фонарей. Ты смотришь по сторонам, заправляя волосы за уши, но не разжимаешь руку — в ней его рука. Он просит тебя быть аккуратней и смотреть под ноги. Но тебе так темно, а все вокруг такое урбанистическое и неприветливое — что выполнять просьбы весьма трудно. Слышен лай собак напополам со свистом ветра. — Нас не посадят, Гецати? Улыбаясь, спрашиваешь ты, когда он вскрывает какие-то двери, а ты, обнимая себя за плечи и переступая с ноги на ногу от холода, чувствуешь себя тебя тем членом банды, который стоит на стрёме. —Ну, ты же умеешь быстро бегать. Будешь носить мне передачки. — Он открывает поддавшуюся дверь и как джентльмен приглашает тебя первой. — Ха! Размечтался. — Ты жутко замерзла, поэтому спешишь войти, толком даже не зная куда. Он светит телефоном, пока внутри заброшенного здания вы поднимаетесь на несколько пролетов по необорудованной балясинами лестнице, а затем выходите на что-то вроде террасы. Во всяком случае, по задумке архитектора это должна была быть она. Ну или очень большой балкон. Ты замираешь у хлипкого парапета, глядя на горящую Москву, дыша на пальцы. Ты вздрагиваешь, когда он обнимает твою талию. Ты согреваешься. Есть вишневые пирожки из Макдональдса, сидя на металлической пожарной лестнице в красивом длинном платье и созерцать ночную столицу, угадывая любимые места, показывая пальцем — не об этом ли мечтает каждая девушка? Разумеется, нет. Но Соня ведь не «каждая» и обычной ее можно назвать с натяжкой. Как и ее спутника. Как и ее свидания. А потом он становится зелёным. А ты розовой. Синей. Бордовой. Астры звезд вспыхивают на вас и раскрывают крупные бутоны. На стену дома у которой вы сидите падают лучи лазера, а собравшиеся внизу москвичи и гости столицы пришли посмотреть световое шоу. И все смотрят на вас. И все вам хлопают. Но никто не видит. Вы пылинки в безграничной вселенной. Просто две точки. Неопознанные объекты. В бирюзовом-оранжевом-фиолетовом свете. Ваша вода в пластике окрашивается красками, разлетается брызгами. Каждую секунду вы разные — лазуревые, изумрудные, амарантовые. Но губы…губы вишнёвые. — Я ошибся. — ... — Я не хочу дружить с тобой. — Значит, война? Он качает головой, прижимая к себе сильно. — Полная капитуляция. Ты стоишь спиной к городу, пока разноцветные лучи протыкают тебя насквозь. Руки на пальто синие. Синие. А потом красные. Руки под пальто тёплые. Когда расстегивают оставшиеся пуговицы на твоем платье.