А если там, под сердцем, лёд, То почему так больно жжёт? Не потому ли, что у льда Сестра — кипящая вода, Которой полон небосвод?
Мы взрослые. О боги, мы на самом деле взрослые! Я и ты, Малфой, окончательно и бесповоротно больше-не-школьники. Я стою в кабинете Макгонагалл, и меня накрывает это осознание, практически сбивая с ног, заставляя судорожно ухватиться за спинку кресла. — С вами всё в порядке, Гермиона? — директриса обеспокоенно подаётся вперёд и предлагает мне присесть. Ты прожигаешь меня ненавидящим взглядом, удерживая привычную презрительную усмешку на лице. Я понимаю тебя, Малфой. Ей богу, понимаю. — Спасибо, Минерва, — мы позволяем себе вольность звать друг друга по имени. — Всё хорошо. — Мистер Малфой, присаживайтесь. — Я постою. — Ты напряжён и собран, но понятия не имеешь, зачем вызвали именно тебя. Твой сын — очень воспитанный парень, в отличие от моей Ариадны. Она всегда будет моей Ариадной, слышишь? Всегда. Мне хочется сказать тебе что-то едкое, что-то острое и колкое, чтобы защипало язык, а в горле собралась вся горечь, испытываемая мной последние шестнадцать лет. Хочется открыть тебе глаза, ткнуть носом и швырнуть в угол, как нашкодившего котёнка. Хочется накричать, обвинить в незнании, проклясть за трусость, за бегство на материк, за твою мелкую душонку, боящуюся осуждения, за моё одиночество, за бесконечные вопросы дочери об отце, обо мне, о прошлом... Но ты был со мной предельно честен, когда всё это начиналось, поэтому винить мне некого. Только себя. "Если я не уеду, Грейнджер, то застряну на какой-нибудь третьесортной должности помощника заместителя второго заведующего пятым отделом в архиве". Вторить тебе: "Да, конечно, Драко, так будет лучше". Убеждать: "Нет, Драко, ты абсолютно прав". Напоминать себе: "Естественно, это должно было закончиться". И, заперев за тобой дверь навсегда, сползти по стенке, держа руку на ещё не округлившемся животе. — А, это вы, мисс Грейнджер, проходите. Ты и бровью не ведёшь, что вполне ожидаемо. Вот ещё — оборачиваться и приветствовать бастарда. Дочь зазнайки Грейнджер, которую она принесла в подоле от какого-то маггла. Мерлин, Драко, я бы не хотела, чтобы ты думал иначе! На самом деле, мне бы хотелось, чтобы все думали так же. — Добрый день, — Ариадна подходит к директорскому столу такой уверенной походкой, что я начинаю сомневаться, не зря ли нас вызвали. Виновные так себя не ведут, по крайней мере, в её возрасте мне было бы страшно от самого факта вызова "на ковёр". — Мама. Дочь сухо кивает мне, даже не взглянув в твою сторону. Эта чопорность при посторонних в ней от тебя, Малфой, я уверена. Эта напыщенность и претенциозность, сквозящая в каждом движении моей малышки (Мерлин, ей уже шестнадцать!) точно передалась с твоими генами чистокровных снобов бог-знает-в-каком-поколении. — У Скорпиуса зельеварение только закончилось, он скоро придёт. — Она подходит ближе к моему стулу и становится рядом, бок о бок. Я краем глаза замечаю, как ты удивлённо вскидываешь бровь, когда Ариадна упоминает твоего сына по имени, ничуть не смутившись. Мне не нравится тень брезгливости в твоём взгляде. — Что ж, тогда подождём, — Макгонагалл встаёт из-за стола и отходит к буфету. — Чаю? Три отрицательных кивка, она поджимает губы. Интересно, о чём она думает? Знает ли? Догадывается? Сомневается уж точно, если я достаточно хорошо её знаю. Даже Гарри и тот порой слишком пристально всматривается в цвет ариадниных глаз. Как-то он рискнул спросить, знает ли отец о существовании Ариадны, на что получил самую лучшую гневную тираду из моего арсенала, и больше никогда не задавал подобных вопросов. Только Джинни пару раз пыталась применить Фините Инкантатем к тяжёлым каштановым кудрям моей дочери, но, убедившись в их реальности, оставила тщетные попытки. Единственным, кто никогда не лез не в своё дело, был Рон. Когда я объявила друзьям о своей беременности, он молчал, только посмотрел так пристально и тоскливо, что внутри всё перевернулось. В тот момент мне показалось, что он обо всём знает: о тебе, о нашем случайном романе, о ребёнке... Я уже тогда решила, что назову дочку Ариадной, и ни разу не пожалела об этом. Небо в ночь её рождения было самым звёздным, что мне приходилось видеть, а центральная звезда Северной Короны светила так ярко, что мне подумалось: "Если есть такая красота на небе, неужели нельзя быть такой красоте на земле?" Стоило мне произнести её имя вслух, как я ощутила первый сильный спазм. Словно Ариадна только и ждала этого момента. Тихий нерешительный стук в дверь кабинета вырывает меня из воспоминаний. Я оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с твоим сыном — худым, бледным и до смерти напуганным первокурсником. Его галстук лежит на плече, мантия перекручена, а волосы всклокочены, словно он не расчёсывался пару дней. Мальчишка тяжело дышит и смотрит затравленно, мне даже немного жаль его. Особенно после того, как ты холодно поджимаешь губы и отворачиваешься. В чём твоя проблема, Малфой? — Проходите, мистер Малфой, — Макгонагалл указывает ему на стул рядом со мной, но Скорпиус останавливается, осторожно глядя на Ариадну. Ища у неё поддержки? Дочь ободряюще улыбается ему, и это не проходит мимо твоего внимания. Сжав набалдашник трости так, что костяшки пальцев белеют, ты встречаешься с ней взглядом. И замираешь. Маска напыщенного самодовольного ублюдка всего на один миг слетает с твоего лица, обнажая подлинные эмоции, но мне и этого хватает, чтобы понять: мы только что перешли точку невозврата. А как могло быть иначе, Малфой? Несмотря на тёмные волосы и карие глаза, она почти полная твоя копия — от чуть впалых скул до тонких бровей. У неё твой острый подбородок, прямой нос, бледная кожа без единой веснушки, длинные пальцы, тонкие губы. У неё бешеный блэковский нрав, и, будь ты не таким трусом, она бы и в этом походила на тебя. А так... — Вы понимаете, зачем вас вызвали, мистер Малфой? Мисс Грейнджер? Ариадна привычно поводит плечом и едва слышно фыркает. Ты заходишься в приступе кашля, и я знаю почему. Точно так же реагировала Нарцисса в нашу первую встречу, на чемпионате мира по квиддичу: тот же равнодушный взгляд, поворот плеча и тихое "Пф!" Если бы ты внимательно смотрел на Ариадну, когда она входила в кабинет, то узнал бы в ней свою мать. Прямую, уверенную, несгибаемую миссис Малфой. Ариадна реагирует молниеносно, она вратарь слизеринской сборной, и реакции ей не занимать: наливает воду без магии и подаёт стакан тебе. С абсолютно спокойным и участливым лицом она ждёт, пока ты возьмёшь воду. Не знай я её лучше, сказала бы, что она выглядит доброжелательно, искренне пытаясь помочь. Но нет. Когда ты, совершенно опешивший, принимаешь стакан из её рук, она разворачивается и, проходя мимо Скорпиуса, смотрит ему в глаза. И вот теперь я вижу настоящее участие во взгляде. — Спасибо, — еле выдавливаешь из себя, пока мы с Макгонагалл, словно поражённые громом, сидим на своих местах. Ариадна снисходительно кивает, чуть повернув голову в твою сторону. Ты делаешь судорожный глоток. * * *Кипит гранит, вертится ось, Ведь так отроду повелось, Что всем клинкам и кораблям Дают девичьи имена — Что ж остаётся делать нам?
Боялась ли я этой встречи? Ужасно. Ещё тогда, первого сентября, впервые встретив вас с женой на перроне, я тряслась как осиновый лист, благодаря всех богов за то, что дочь уже вошла в вагон. И что ты, Малфой, вернулся только спустя семнадцать лет. Кто бы сказал мне в самом начале, что я буду рада твоему отсутствию, твоему побегу? Кто бы поведал мне, не спящей ночами, вкалывающей на двух работах, баюкающей простуженную дочь на руках, что я буду с облегчением выдыхать каждое первое сентября, не обнаружив на перроне твою белобрысую макушку? Потому что одно дело, когда девочка на тебя похожа. И совсем другое — когда она твоя копия. Я надеялась, что с возрастом Ариадна изменится, всё-таки мои гены в ней тоже есть. Но совершенно зря: с каждым годом она всё сильнее и сильнее напоминала тебя, и я не знала, что с этим делать. Однажды, где-то за неделю до начала занятий, мы с Ариадной прогуливались по Косому переулку. В это время толпы учеников и их родителей ещё не осаждали магазины, и нам удалось сделать необходимые покупки без очередей и подольше побыть в книжном. Выбор мантий мы оставили на другой день, потому что Ариадна очень щепетильна в этих вопросах и обычно ходит к мадам Малкин без меня, я попросту не выдерживаю (я никогда не видела, как ты выбираешь себе одежду, Малфой, но уверена, что и в этом вы схожи). Выходя из "Флориш и Блоттс", Ариадна зачиталась очередной книгой по Прорицаниям (говорят, у тебя в этом талант?) и нос к носу столкнулась с Нарциссой. Тогда я впервые заметила сходство. Одновременно извинившись, обе одинаково подобрали подол своей мантии, опустились на корточки, собирая книги и пакеты с покупками, виновато друг другу улыбаясь. Наверное, тогда я выглядела так же, как ты сейчас, и тоже не сводила глаз с моей дочери. Всегда только моей дочери. — То, что произошло вчера в кабинете зельеварения, недопустимо, мисс Грейнджер, мистер Малфой. Это могло повлечь за собой трагические последствия. — Скорпиус ни в чём не виноват, — Ариадна смотрит прямо на директрису. — Я научила его этому заклинанию. — Но его применил я, — молчавший до того мальчишка вскидывает голову и решительно поворачивается в сторону Макгонагалл. — Это всё моя вина. Минерва устало вздыхает. Ни я, ни ты, насколько я могу судить, не понимаем, в чём дело. На мой вопрошающий взгляд директор лишь машет в сторону детей: пусть сами объясняются. — Ариадна, — я беру дочь за руку, заставляя посмотреть на меня, — что произошло? Она молчит. Сверлит каменный пол своими карими глазищами, упрямо избегая моего взгляда. Бледные скулы покрывает почти лихорадочный румянец — краснеет она так же легко, как и я. Только вот на моей коже это почти незаметно, а дочку это выдаёт с потрохами. — Ариадна, нам нужно знать, зачем нас вызвали в кабинет директора. Это не шутки. — Это я виноват, мисс Грейнджер, — Скорпиус делает шаг в мою сторону, но ты удерживаешь его за плечо, заставляя вернуться назад. — Ада лишь помогла мне, но… это я виноват. Я удивлённо смотрю на мальчика, пытаясь сообразить, о каком заклинании идёт речь. Не Аваде же, в конце концов, она его обучила?! Скорпиус хмурит русые брови, сдерживая обиду. Ему есть что сказать, я уверена — у него есть ответы на все вопросы, которые мы хотим ему задать, но он молчит. Пухлые щёки, сливочная кожа, русые волосы с тёплым золотым отливом. Горящие от непролитых слёз глаза, взгляд, осуждающий несправедливость. Я не знаю, на кого из твоей семьи он похож, но точно не на тебя, Драко. Ты холодный стеклянный постамент, покрывшийся инеем. Ледяное изваяние прошлого, смесь презрения и неоправданных надежд. А Скорпиус — живой и дышащий, чувствующий и светящийся от внутренней силы ребёнок. Он заключённый в золотую клетку феникс, сжигающий сам себя в надежде возродиться из пепла где-то не здесь. У меня кружится голова от всех этих мыслей, и я прикрываю глаза. — Скорпиус, могу я называть тебя по имени? — Он кивает. — Хорошо. Мы здесь не ищем виновного. Мы просто хотим понять, что произошло и почему Ариадне понадобилось обучить тебя заклинанию, которое ты использовал. Мальчик поражённо замирает. Кажется, будто для него это впервые. Он растерянно сдвигает брови к переносице и смотрит на Ариадну. За всё время, что мы находимся в этой комнате, твой сын ни разу не взглянул на тебя, Малфой. Что происходит? — Оппуньо. — Что, прости? — я удивлённо смотрю на подавшую голос Ариадну. — Я научила его накладывать Оппуньо. Заклинание, атакующее противника мелкими предметами. Слышу, как ты холодно хмыкаешь. Бросаю на тебя презрительный взгляд и вижу, что не только у моей дочери алые щёки. Ваша поразительная схожесть — как наказание за мою глупость. — Ну и в чём тогда дело, госпожа директор? — твой голос пропитан ядом. Я физически ощущаю, насколько ты раздражён, и с трудом представляю, что ты можешь чувствовать что-либо кроме шока и удивления. На твоём месте я бы слова из себя выдавить не смогла, а ты вон даже снова нацепил свою вечную бесите-вы-все-маску. — А дело в том, мистер Малфой, — Макгонагалл встаёт и, опершись на стол, чуть подаётся вперёд, — что в кабинете зельеварения слишком много мелких и острых предметов, таких как, например, скальпели и разбитые стеклянные колбы. Краска сходит с твоего лица так же быстро, как прилила до этого. — Никто, к счастью, не пострадал, — продолжает Минерва, — но только лишь благодаря прекрасной реакции мисс Грейнджер. Ты резко поворачиваешься в мою сторону, недоумевая. Когда до тебя доходит, о какой именно мисс Грейнджер говорила директор, я улавливаю очень тихое ругательство. Похоже, Ариадна тоже его слышит, потому что бормочет что-то себе под нос. Разочарована ли я тем, что ты так быстро смог взять себя в руки? Не знаю. Наверное. Если только чуть-чуть. Я ведь и вовсе не хотела этой встречи?.. — Зачем ты научила его этому заклинанию? — я стараюсь найти логический довод, но пока это плохо удаётся. — Я попросил. Удивлённо поворачиваюсь к твоему сыну, ожидая продолжение рассказа. — Просто... — мальчику явно стыдно говорить об этом, но я вижу, как мужественно он берёт себя в руки и через силу продолжает: — Просто гриффы меня задевают иногда. — Не иногда, а постоянно, — Ариадна довольно категорично перебивает Скорпиуса. — Эти неотёсанные болваны постоянно цепляются к Скорпиусу. — Мисс Грейнджер! — предупреждает Макгонагалл. — Следите за речью! — Он в состоянии разобраться с этим сам, мисс… Грейнджер, — ты стараешься придать голосу холодность, но получается неуверенно и с вопросом. — Ему не нужны защитники. Ариадна сужает глаза и, чуть склонив голову на бок, пристально всматривается в твоё лицо. — Когда трое на одного, мистер Малфой, — твоё имя она говорит с нажимом, — это не очень справедливо, вам так не кажется? Вижу, как ты осекаешься от такой наглости и напора в попытке подобрать удобоваримый ответ. Ариадна, сама того не зная (или зная? Я начинаю сомневаться в её неведении), давит на больное: на Крэбба и Гойла за твоей спиной, на наши бесконечные стычки в Хогвартсе, на застарелую межфакультетскую вражду, оскомина от которой до сих пор сводит скулы. Макгонагалл сидит в своём кресле, молчаливо наблюдая за происходящим. Мне кажется, или я вижу знакомую дамблдоровскую улыбочку на её лице? — Почему они к тебе пристают, Скорпиус? — я вижу, что от тебя поддержки сын точно не получит, поэтому стараюсь хоть как-то компенсировать твоё равнодушие. Но мальчик молчит. Он упрямо смотрит себе под ноги, не произнося ни слова. — Скорпиус... — Потому что он Малфой. Тихий, но уверенный голос Ариадны вспарывает тишину кабинета, как заправский моряк — рыбье брюхо. Презрение, с которым она выплёвывает эту фразу, эту идиотскую причину травли твоего единственного сына, кажется, оглушает всех присутствующих. — Я же просил, Ада! — Прости, но это несправедливо. Ты не виноват, что... Она замолкает, понимая, что продолжать не стоит в любом случае. Но вместо моей дочери предложение заканчиваешь ты, Малфой. И это ввергает меня в ещё больший шок. — Что его отец — бывший Пожиратель? — надменность и лёд в твоём голосе пробрали бы до костей кого угодно. Ты хочешь показать девчонке её место, но и Ариадна в долгу не останется. Драко, не забывай, чья она дочь. — Что ему не повезло с фамилией, — поправляет тебя Ариадна. Она видит разницу между другими детьми бывших Пожирателей и Скорпиусом. Даже я понимаю, что дело не в твоём прошлом, а в том, как ты воспитываешь своего сына. Твоё пренебрежение и равнодушие, твоя заносчивость и душевная скупость, твой мерзкий характер и завышенные требования… Скорпиус боится тебя разочаровать, поэтому просто ни о чём тебе не рассказывает. Ты пытаешься вырастить собственную копию, Драко. Неужели нет никого рядом, чтобы сказать тебе об этом? Макгонагалл "отмирает" и поправляет очки на переносице. Молчание затягивается, напряжение в комнате достигает своего пика, и нужно что-то с этим делать: я прекрасно её понимаю. — Еще одна такая выходка, и вы оба будете исключены. Всё ясно? Дети синхронно кивают, и мы с тобой почему-то им вторим. Ариадна подходит к Скорпиусу, игнорируя вопрошающие взгляды троих взрослых, и, положив руку ему на плечо, выводит из кабинета. Когда за ними закрывается дверь, одна из многочисленных колб за твоей спиной лопается, издавая жалобный треск. — Надеюсь, не нужно пояснять, почему межфакультетская вражда всё ещё существует? — устало спрашивает директор и, получив от нас невнятное "м-м-м", встаёт из-за стола. — У меня сейчас пара у четвёртого курса. Вы можете обсудить возникшие вопросы здесь. Я скоро вернусь. — Директор, — твой голос звучит сухо и напряжённо, — почему старшекурсница была на уроке первокурсников? Минерва замирает в дверном проёме и небрежно бросает через плечо: — Ариадна ассистирует новому преподавателю зельеварения, — и, выждав ещё пару секунд, добавляет: — У неё талант. Я ощущаю себя нашкодившим подростком, которого поставили в угол. Ты, по всей видимости, чувствуешь себя не намного лучше, потому что твои зубы сцеплены с такой силой, что я скоро услышу их скрежет. — И да, мистер Малфой, — уже на выходе Минерва оборачивается, — постарайтесь больше ничего здесь не разбить. — И уходит, оставляя нас в растрёпанных чувствах. * * *Вслепую вновь перелистай Пергамент нам доступных тайн — Лёд, раскалённый докрасна, Любовь страшнее, чем война, Любовь разит верней, чем сталь.
— Ты не замужем. Поразительный вывод! Как ты догадался? — Нет. — И у ребёнка твоя фамилия. Я поражена твоими дедуктивными способностями! Ну прямо Шерлок Холмс! — Моя. — Хм. — Ты садишься в соседнее кресло, старательно избегая моего взгляда. Я хочу спросить, где ты был всё это время. Я хочу спросить, почему ты вернулся. Я хочу спросить, не жалеешь ли ты, что уехал. Но я слишком устала, чтобы заводить все эти разговоры: о предательстве, трусости, попытке сбежать от самих себя, невозможности забыть, нежелании простить... — Шестой курс? — Что, прости? — Ари...адна, — запинаешься, словно с трудом выговариваешь её имя, — на шестом курсе, как я понимаю? — Ах это. Да, — и зачем-то добавляю: — Следующий — выпускной. — Скорпиус на первом, как ты уже поняла, — говоришь, будто оправдываясь. — Я решил… Мы решили, что ему лучше учиться в Хогвартсе. — Чем тебе не угодил Шармбатон? Я слышала, твоя жена — француженка. — Он для девиц, — намеренно игнорируешь мою подколку. — А Дурмстранг? — Он… Не для Скорпиуса, скажем так. — Плохие ассоциации? Ты молча киваешь, смотря на багровеющий за окном горизонт. Прикусываешь губу (каюсь, этому ты научился от меня), вздыхаешь и, словно сдавшись, опускаешь голову и прикрываешь глаза. — Ей шестнадцать. — Да, — это был не вопрос, скорей констатация, но мне почему-то захотелось ответить. — И родилась она... — Третьего мая, — я-не-хочу-это-говорить! — Девяносто девятого. Шумный выдох. Оказывается, ты задерживал дыхание. "Если я не уеду, Грейнджер, то застряну на какой-нибудь третьесортной должности помощника заместителя второго заведующего пятым отделом в архиве". "Да, конечно, Драко, так будет лучше". — Ты должна была сказать. Наверное… может быть… не знаю. Я была так обижена на тебя, Драко, так обозлена. Я так боялась самого факта беременности, что, прости, было совсем не до этической стороны вопроса. — А зачем? Удивление, отражающееся на твоём лице, заставляет и меня приподнять брови. Собственно, я никому ничего не должна. И никогда не была. И то, что ты выбрал учёбу, мнимое благополучие и побег от реальности, — только твои проблемы. — Ты могла бы мне написать. Послать сову или маггловское письмо. — У меня не было твоего адреса. — У тебя есть Патронус. Я просто не хотела, Драко. Я не считала нужным портить тебе жизнь, привязывая к себе и к Англии. Мне нужно было твоё добровольное согласие, твоё искреннее желание остаться. Мне нужен был один-единственный вопрос. Хочешь, я останусь? Конечно да. Но он так и не прозвучал, и я ещё очень долго слышала звук твоих удаляющихся шагов. — Она знает? — Нет, конечно. — Ты уверена? — твой тон лишь подтверждает мои сомнения. — Не знаю. Я никому не говорила. — Но это видно... — ...с первого взгляда. Непривычное, давно забытое ощущение близости отзывается где-то на самом дне похороненных воспоминаний: привычка заканчивать друг за другом фразы и притворяться, что всегда угадываем, даже через годы срабатывает на ура. Ты смущаешься и тянешься за стаканом с водой. Замешкавшись лишь на секунду, осушаешь его одним глотком. — Слизерин, значит? — Староста и вратарь. — Это потому, что ты боишься мётел, Грейнджер, — говоришь оживлённо, а я лишь искоса на тебя поглядываю. — Если бы твоя фобия не подпортила мои гены... — Кто сказал, что в Ариадне твои гены? Я резко встаю, не в силах больше это терпеть. Мрачная решимость раз и навсегда всё закончить — здесь и сейчас — зрела во мне с первой встречи на платформе в сентябре. Злобный червь горьких воспоминаний уже порядком подточил моё нутро, оставив лишь самые стойкие подпорки. Всё семейство Уизли не выводит меня из себя так, как ты умудряешься одной неполной фразой. — Повторяю, — теперь я смотрю на тебя снизу вверх, потому что ты успел вскочить со своего места и весь пышешь гневом. — Кто тебе сказал, Малфой, что в моей дочери твои гены? — Ты... Ты... — Нет, — я холодно усмехаюсь, скрестив руки на груди. — Я ничего такого не говорила. — Грейнджер, не доводи до греха... — Ариадна — моя дочь. Её отец — маггл, с которым я познакомилась в Австралии в то самое послевоенное лето... — Не могла, в то лето мы... — Я всё лето провела в Австралии, а чем был занят ты в это время, мне неведомо. Если ты помнишь, мы никогда не общались. — Грейнджер, Грейнджер! — в твоих глазах боль, о которой я не смела и мечтать в первые месяцы после твоего ухода. Твои руки трясутся, грудь ходит ходуном, шея и скулы алые от прилившей к ним крови. — Не смей так говорить. Не смей! Я отшатываюсь, когда ты резко придвигаешься ко мне, и выставляю вперёд руку с палочкой. — Ты уехал в университет, Малфой, — холоду моего голоса позавидуют льды в Антарктиде. — А я отправилась на поиски родителей. Твои плечи опускаются, а рот приоткрывается в немой мольбе. — Грейнджер, ну же, ты ведь... — тебе трудно говорить, слёзы вот-вот покатятся из глаз, но я не знаю, что заставляет меня всё так же стоять, равнодушно наблюдая за твоими мучениями. Наверное, я скверный человек, Драко, раз даже твой сломленный вид не производит на меня должного впечатления. — У тебя есть Скорпиус, у меня — Ариадна. Пусть всё так и остаётся. — Ты ведь не плохой человек. Сокрушённый. Вот каким я тебя вижу, последний раз обернувшись в дверях. * * *Ничего не останется от нас, Нам останемся, может быть, только мы, И крылатое бьётся пламя Между нами, И любовь во время зимы.
— Мама? Ариадна подходит ко мне, и я, словно после долгой разлуки, обнимаю её изо всех сил. Никто её не заберёт. Никто и никогда не заберёт её у меня. — Всё нормально? — дочь обеспокоенно отодвигается, пытаясь заглянуть мне в глаза, но я не успеваю ничего ответить, потому что в коридоре появляешься ты и я снова впадаю в ступор. Ты выглядишь... Спокойным. Цельным. Абсолютно не таким, каким я оставила тебя в директорском кабинете. Драко Малфой, ты не просто колдун. Ты — сущий дьявол. Ты проходишь мимо, ни разу не взглянув в нашу сторону, горделивой и уверенной походкой человека, имеющего в этой жизни всё. Я бы хотела уметь так же. — Скорпиус не его ребёнок, — говорит Ариадна — больше самой себе — и спокойно смотрит, как ты скрываешься за углом. — Ты о чём? — Мистер Малфой, его отец, не может иметь детей, мама, — она поворачивается ко мне, и я отчётливо замечаю светло-серые вкрапления в самом центре радужки её карих глаз. Они всегда появляются, стоит Ариадне разволноваться. — Скорпиус — его приёмный сын. До меня не сразу доходит смысл сказанных ею слов. — Я просто хочу ему помочь, понимаешь? Он совсем один. Собственный отец и тот ни во что не ставит, а тут ещё и эта слава сына Пожирателя, ты же знаешь... — Я не понимаю тебя, малышка. Ариадна внимательно смотрит на меня, будто решая, можно ли мне доверить тайну. — Малфой-старший попал в аварию, когда уезжал на континент. Ты же знаешь, что ему были запрещены магические перемещения сразу после войны? Киваю, не в силах вымолвить ни слова. — Он ехал в такси, и что-то там случилось — Скорпиус точно не понял, он вообще подслушивал родительскую ссору, когда узнал это, — и они врезались в грувз… грузво… — …грузовик. — Да, точно. Мистер Малфой был парализован около полугода, лежал в госпитале во Франции, пока состояние не улучшилось. Колдомедики, конечно, научили его заново ходить, но серьёзные проблемы всё же остались... Знаешь, — Ариадна пожимает плечами и отворачивается к окну, — верно говорят, что магия не всесильна. Перед глазами внезапно темнеет, а стены почему-то резко меняются местами с потолком. Я чувствую шершавый камень позади себя и медленно сползаю по стене вниз. "Ты ведь не плохой человек". Нет, Драко. Я не плохой. Я ужасный человек. Обеспокоенная Ариадна мечется вокруг меня, наколдовывает воду с помощью Агуаменти, порывается даже применить Энервейт, но я вовремя останавливаю её, осторожно отводя руку с палочкой. После родов я стала слишком чувствительна к перепадам давления, и потерять сознание для меня теперь — обычное дело. — Мама, ты как? — Лучше, — киваю, поднимаясь на ноги. — Спасибо. — Ты так побледнела, будто привидение из прошлого увидела, — говорит Ариадна, старательно отводя взгляд. Смотрю на неё пристально, пытаясь прочитать хоть что-то на её бледном красивом личике, но натыкаюсь на стену. Глухую стену доброжелательности и участия. Очередное подтверждение вашей с ней схожести прошивает сердце тупой иглой. — Ты тоже меня напугала. Вы оба — там, в кабинете. — Прости. — Как вы подружились со Скорпиусом? Я знаю как. Рано или поздно это должно было случиться. От судьбы не уйдёшь. — Он был такой забитый, мама. Такой скованный, втиснутый в эту мантию, в эти рамки и нормы приличия, правила. Ещё и эта "многовековая история" чужого для него рода… — Ариадна говорит мне всё это о Скорпиусе, но я вижу только её. Испуганную, зажатую первокурсницу. Девочку, не знающую своего отца. Ребёнка, у которого было много вопросов: "Как звали папу? А почему он не живёт с нами? А он ушёл из-за меня?" Ариадна продолжает рассказывать о том, как Скорпиусу тяжело, как на него всё это давит, как ей стало его жаль и она впервые предложила ему руку. — Понимаешь, он всегда думал, что мистер Малфой — его отец. А потом услышал эту ссору, о которой не может ни с кем поговорить. — Он ничего не сказал родителям? — Я не удивлена. Скорпиус не побежит жаловаться, он не ты, Драко. — Нет, он боится расстроить маму. Я лишь тяжело вздыхаю, не зная, чем помочь. Чужая семья — не мои заботы, тут в своей бы разобраться. На горизонте маячит "призрак прошлого", и Ариадна слишком любопытна, чтобы оставить всё как есть. Вот только… Готова ли она услышать правду? Готова ли я рассказать ей? Дочь обнимает меня в несвойственном ей порыве и утыкается носом в макушку. Она высокая и худая, и вся будто из воздуха и металла — порой мне кажется, что тебя в ней гораздо больше, чем меня. И с каждым годом это становится всё очевидней. — Прости меня, — говорит Ариадна и сильнее сжимает объятия. — Представляешь, каково это — в один миг потерять близкого тебе человека? Я хотя бы никогда не знала отца, но Скорпиус… — Хочешь, мы пригласим его на ужин с семьёй? — этот вопрос срывается с моих губ раньше, чем я успеваю себя остановить. Ариадна шокированно смотрит на меня первые пять секунд, ожидая, что я сейчас откажусь от своих слов. — Мне казалось, вы с мистером Малфоем не ладите… — У нас старые счёты, — я беру её под руку и продвигаюсь к выходу из замка. — Но мы взрослые люди и сможем их преодолеть. "Ради вас", — хочу добавить я, но разумно умолкаю, потому что дочь останавливается и, глядя мне прямо в глаза, говорит, как сильно меня любит. Я счастливо улыбаюсь, чмокая её в белоснежную щёку. Да, Драко, внешне она очень похожа на тебя. Возможно, в Ариадне есть твои раздражающие привычки и манеры. Например, она отстранённая и холодная с чужими людьми, часто уходит в себя, не склонна впускать в свой мир кого-либо. Но то, как светятся её глаза в особые моменты, как она улыбается, когда думает, что её никто не видит, как сияет, когда занимается любимым делом, будь то полёты или зельеварение… Если ваше воссоединение сделает её хоть чуть-чуть счастливее, чем она есть сейчас, если в её глазах снова появится искра — я согласна пойти на это. В конце концов, мы же взрослые люди. Милосердие — важнее справедливости. …Кажется, я всё-таки не плохой человек, Драко. Потому что завтра, когда ты получишь письмо, двери нашего дома будут для тебя открыты. * * *