Жёлтая роза

Скажу сразу — не всем понравится то, что я сейчас спою. Эту песню многие знают, но именно таким был первоначальный текст, и его когда-то пели, чтобы посмеяться над моими предками. И даже в других текстах «жёлтыми» называли людей смешанного, чёрного и белого, происхождения. А вовсе не предков той, для кого я сейчас буду петь. Желающие ругаться в комментариях — welcome. Но, по-моему, если песню писали, чтобы издеваться над нами — то мы по полному праву можем забрать её себе. Слышали про «N-word privileges»? И к тому же, эта песня — для неё одной. Лайза! Ты тоже пела, когда я тебя впервые встретил... There's a yellow girl in Texas That I'm going down to see; No other darkies know her No darkey, only me; She cried so when I left her That it like to broke my heart, And if I only find her, we never more will part… * * * В тот день он сначала услышал её песню, а потом уже увидел её саму. На STX Comic Con в городе Брайан, штат Техас, Дэн пришёл играть в настольные игры. У него была неплохая колода Magic: The Gathering. Он так бы и провёл этот день, выкладывая карточки на стол и сражаясь с виртуальными монстрами противников — если бы не заблудился, возвращаясь после ланча. Но он заблудился. И прошёл мимо зала с концертом песен из аниме. На этом всё и было решено. Хотя японская песня была задушевной и нежной, этот голос почти что сбил Дэна с ног. oitsu kenai kimi wa itsudemo... Я уже просмотрел весь сериал Macross Delta. И знаешь, Лайза, твоя песня действовала именно как в каноне. Когда Фрейя запела, враги дрогнули, а главный герой, Хаяте, забыв обо всём, со внезапным рвением бросился в драку. Дэн тоже забыл про MtG. Он развернулся и почти вбежал в зал, заметив при этом несколько недоуменных взглядов. Всё-таки конвент, да ещё анимешная его часть — не такое место, где много негров. А на сцене была крохотная… японка. Кажется, настоящая, хотя на самом деле Дэн не отличил бы японку от китаянки. На входе было написано про фанатский концерт, а не про гостей конвента. Это, похоже, не могла быть заезжая японская звезда, несмотря ни на то, насколько она сильно пела, ни на её внешность и платье. Сомнения окончательно разъяснил ведущий, который после завершения этой песни и ещё одной объявил — «аплодисменты Лайзе Тайрелл!» Дэн редко отличался наглостью. Да и умением убеждать — тоже. Поэтому он сам поразился тому, насколько резво он сорвался к сцене и оттуда — за кулисы. А уж когда через час он обнаружил себя в Старбаксе напротив Лайзы Тайрелл, его удивлению не было предела. Это, к счастью, не особо волновала Лайзу. Немногословие Дэна и его не совсем внятный вопрос, сводящийся, после трёх слоёв попыток вежливости, к «откуда ты такая взялась», она поняла по-своему. И ему посчастливилось услышать своеобразную историю. * * * Семейство Танака жило, конечно, не в Техасе. Что японцам делать в Техасе? Впрочем, отдельные смельчаки пробовали выращивать там рис. Но сельское хозяйство никогда не было коньком главы семейства, почтенного Дэйки. Дэйки интересовался торговлей. У него был маленький магазинчик в большом городе Лос-Анджелес, куда они с супругой приехали с Гавайских островов ещё молодой парой. За много лет они обзавелись не только уважаемым, пусть и небольшим, бизнесом, но и многочисленными связями и знакомствами. Среди всего прочего, в магазине Танаки регулярно появлялись привезённые из Японии статуэтки, которыми обзавёлся даже кое-кто из чинов полиции. Стауэтки каким-то образом продолжили появляться даже после того, как , «эти идиоты в Токио» (как называли их на семейных ужинах в доме Танака) сбросили бомбы на Пирл-Харбор. Именно от верного покупателя Дэйки и узнал, что другие «эти идиоты», в Вашингтоне, думают «что-то сделать на тему» лиц японского происхождения в прибрежных штатах. Так что об указе, заставлявшем их покинуть «особую военную зону, семейство», Танака знало задолго дней до его публикации. Впрочем, подобные меры периодически обсуждались в газетах, и многие японцы уже планировали потихоньку продавать свои дома и бизнес и куда-нибудь переезжать. Дэйки, однако, благодаря знакомым в чинах и погонах знал и кое-что другое — то, о чём газеты тщательно молчали. Многие жители соседних штатов, на которые военный запрет не распространялся, отнюдь не горели желанием приютить «вражьи отродья». Готовились кордоны на границах штатов и прочие неприятности. А на вопрос «куда же их тогда деть» понемногу появлялся страшный ответ — «в лагеря». Пока что он звучал тихо, шёпотом, но этот шепоток уже можно было разобрать в губернаторских кабинетах, а возможно — и в Белом Доме. Действовать приходилось решительно. К счастью, у семейства Танака пока что хватало денег. На банковские счета японцев наложили ограничения, но из-за всяческих «негласных» сделок в магазинчике водились наличные и немного золота. 19 февраля 1942 года маленький Тенши Танака не явился в школу. Все остальные «япончики», — а их была треть класса — шумели и галдели. Именно сегодня вышел указ президента, позволяющий военным определять свои «особые зоны» и «удалять» из них «нежелательные личности». Но Тенши с родителями уже «удалились». Ранним утром неторопливый поезд пересёк границу штата и теперь уносил семейство с чемоданами куда-то на восток, через аризонские прерии... Деньги были спрятаны в разных чемоданах, а золото — в самом потрёпанном и неприметном. И магазинчик, и дом пришлось бросить, чтобы успеть выскочить из закрывающейся ловушки. Благодаря и знакомствам, и потомственному чутью крышку ловушки Дэйки видел над собой очень чётко. Билетов прямо до восточного побережья не было — да и что там делать, было пока неясно. Семья перебиралась из поезда в поезд, из одного вагона третьего класса в другой. Тратить деньги на роскошь они не могли себе позволить. Следующую ночь мальчик провёл, положив голову на колени матери, на полустанке где-то в Нью-Мексико. А утром, на посадке в очередной поезд, кондуктор у входа в вагон задумался. — Это — техасский поезд, сэр, — пояснил он, отведя семейство в сторону. — По законам Техаса этот вагон — для белых, через три вагона — такой же для чёрных. Но я не уверен, к кому относить вас. Дэйки осмотрелся. Впрочем, не только ему, но и Тенши было нетрудно заметить злобные взгляды из окон «белого» вагона. Япошки, враги... И он решительно направился к «чёрному» вагону, увлекая за собой жену и сына, а вдогонку улыбался кондуктор, тоже чёрный: — Да-да, сэр, вы правы! Я вспомнил, по закону тот вагон — «для цветных». Вагон оказался полупустым, и чем дальше ехал поезд, тем меньше было народу. Тенши дремал на жёсткой скамейке. Сквозь сон он заметил, как на скамейку напротив уселся чёрный молодой парень — даже скорее подросток, — накрыл лицо широкополой шляпой и задремал. Тенши задремал и не знал, сколько прошло времени... и проснулся от шума. В почти пустом вагоне его отец Дэйки обеими руками держался за чемодан — тот самый, облезлый, с золотом. Крепкий чёрный мужик одной рукой не отпускал чемодан, а другой врезал «япошке» по лицу и уже замахнулся для второго удара. Поезд как раз подъезжал к станции, и вор был готов отбросить хозяина чемодана и ретироваться с добычей... Прогремел выстрел. Мужик взвыл, грязно выругался и обернулся. Тот самый подросток в шляпе сдул дым со ствола пистолета и вновь направил оружие прямо на него. Вор, держась за раненое плечо, быстро отступил и выскочил из поезда. Очухавшись от шока, Дэйки и его жена стали наперебой благодарить стрелка. Предлагали ему и денег. Но он отказался. — Вы ведь из Калифорнии едете? Те только кивнули. — Я примерно в курсе, что там. Не надо. Лучше... — тут он недобро усмехнулся, — Попробуйте-ка устроиться работать к Джонсу. И если он откажет, скажите — вы обещали Тэдди. Хотел бы я взглянуть на его лицо в этот момент! Итак, пересаживаетесь на другой поезд через... Денег Тэдди так и не взял, но перед самой станцией, где семейству Танака теперь предстояла пересадка, согласился принять подарок — небольшую японскую статуэтку, которую можно было подвесить на веревочке, как амулет. У Джонса оказалось большое ранчо. Он сначала удивился, с чего «узкоглазые» появились у его дверей. Но, как ни странно, сработала ссылка на Тэдди. «Этот наглый ниггер...» — прорычал хозяин и... спросил у Дэйки, что тот умеет. Дэйки умел торговать и счетоводить. И вскоре выяснилось, что толк с него очень даже есть. Так что Джонс не пожалел о ветхом домишке, выделенном семейству Танака. И даже, наверное, о том странном обещании, — но что это было за обещание, ни Дэйки, ни Тэнши так и не узнали. Но зарплаты Дэйки еле хватало, чтобы как-то прокормиться. А денег в спасённом чемодане было не очень много, — и часть из них понадобилась, чтобы привести в порядок домик. Кроме того, местная школа для белых была довольно далеко, и там не жаждали видеть узкоглазого мальчика. А школы для чёрных именно в этих местах почему-то не было вообще, да и не факт, что там Тенши нашёл бы место... Но Тенши место нашёл. В лесу, в поле. Через месяц он уже ходил за стадом. Через полгода уверенно держался на лошади. Ковбои посмеивались насчёт маленького шпиона, а он и в самом деле учился замечать каждый листик, каждую травинку вокруг... И осенью сорок третьего заметил странные радужные разводы на какой-то лужице. Похожие на бензин или солярку — вот только ни автомобили, ни даже трактора именно в эти дебри не забирались. Тенши доложил хозяину, у того внезапно загорелись глаза, и он тут же, не дав даже передохнуть, отправил мальчика верхом в город с запиской. К счастью, ещё в Калифорнии Тенши достаточно хорошо выучился читать, чтобы прочесть и найти адрес. На следующий день из города явился инженер с рабочими, и через две недели они нашли нефть. Джонс не был неблагодарной скотиной, и теперь у семьи Танака стало побольше денег. Мальчик смог учиться, но успел полюбить поля, стада, лошадей... * * * — Знаешь, Дэн, белых ковбоев можно увидеть в любом фильме. Чёрных ковбоев реже, хотя я знаю — их было много. Но никто не слышал о ковбое-японце. И тем не менее, мой дед был именно таким, представляешь? Вот было у Толкина — «Придумать зеленое солнце легко; трудно создать мир, в котором оно было бы естественным». Никто бы не поверил, что ковбой из Японии — это естественно. Ну, разве что некоторые мангаки... — она печально успехнулась. — И тем не менее, он был. Он так всю жизнь и ходил за коровами, и не потому, что других вариантов не было. Он просто полюбил это. Как, наверное, любой... — тут она откровенно спародировала тягучий деревенский говор, — reeeal cooowbooy. Придумать такой мир и вправду непросто, Лайза. Но мы в нём живём. Смотри, я откидываю куртку... Этот амулет — наследство от моего деда. Тот самый. Японский. Тэдди оставила без родителей Великая Депрессия. А без работы — война. Прежнего работодателя призвали на фронт, а его ферму купил Джонс и нанимать Тэдди отказался. Хотя тот отлично понимал в скотине, великолепно держался в седле, а как он стрелял — ты знаешь. «Клянусь, я скорее найму грёбаного япошку, чем буду иметь дело с поганым ниггером!» — выпалил тогда он. И Тэдди уехал... Он не нашёл новую работу. Зато удалось приписать себе пару годков и пойти в армию. Когда он вернулся, — хотел поступить в колледж, благо вроде бы для солдат были льготы. Вот только для чёрных этих льгот почти не было. Он перебивался мелкими подработками несколько лет. Потом вернулся в армию. Был ранен в Корее, но, к счастью, вернулся. Женился и нашёл работу на стройке в городе Брайан — тогда местный колледж, Техасский Агромеханический, стал университетом и расширялся. Среди строителей было много чернокожих, а вот первого чёрного студента туда приняли только в 1964 году — как раз когда родился мой отец... Первым в семье смог поступить в колледж именно я. Всё в тот же Университет A&M в Брайане. Одна мечта деда сбылась, а теперь пришла очередь и другой мечты. Узнать, что всё-таки вышло с теми японцами... Я знаю, ты сейчас в Бостоне. В MIT. Но ты вернёшься. Или — я к тебе приеду. Там, в твоей любимой Macross Delta, тоже похоже вышло — оказалось, что именно отец Хаяте когда-то подарил маленькой Фрейе плеер с музыкой. Той музыкой, из-за которой она захотела петь, вырвалась с планеты и... из этого вышел весь сюжет. Хаяте Фрейю не оставил. И я тебя не оставлю, Жёлтая Роза Техаса. Oh, I'm going now to find her, For my heart is full of woe, And we'll sing the songs together That we sang so long ago. We'll play the banjo gaily, And we'll sing our sorrows o'er, And the yellow Rose of Texas shall be mine forever more.