Гость

Вечер был тоскливым и серым, до отвращения похожим на сотни других вечеров, которые Мэллит проводила в одиночестве. Она грустила и злилась — на холодную дождливую погоду, на изматывающую работу, на себя саму, безвольную и безгласную. Ей не стоило браться за организацию дня рождения Селины. Чем, в конце концов, плохи те бордонские пироги, что они заказывали на Весенний Излом? Но эрэа Луиза попросила приготовить для дочки «что-то совершенно особенное», а Мэллит, как и всегда, не сумела ей отказать. «Не сумела, дурочка, — вот и возись теперь с этой курицей до рассвета!» — обругала она себя, с удвоенной силой опуская молоточек на будущую отбивную. Поморщившись, Мэллит повела сведенными плечами, покачала головой, разминая затекшую шею, взглянула на окно — и едва не закричала. С улицы на нее кто-то смотрел. Она всегда запирала двери на все замки, давно подключила квартиру к системе сигнализации, держала в гостиной перцовый баллончик, в кухне — ножи, в прихожей — биту, а в спальне — травматический пистолет, но ко вторжению через окно была не готова. Кому придет в голову лезть на четвертый этаж?! Только безумцу, а против них, как известно, защиты нет... Неужели ее и вправду приметил маньяк?! На лице за окном появилась дружелюбная улыбка, и от этого стало еще страшнее. Но спустя пару секунд шок сменился осознанием — лицо было знакомым, и принадлежало оно эру Савиньяку, соседу по лестничной клетке, изысканно вежливому и доброжелательному человеку, владельцу не менее вежливой и доброжелательной собаки. Конечно, он при всех своих достоинствах мог быть маньяком, но отчего-то верить в это не получалось. Или не хотелось. Савиньяк неловко махнул рукой и чуть сместился вправо. Мэллит, уже больше заинтересованная, чем испуганная странным появлением соседа, поудобнее перехватила молоточек для мяса. В конце концов, у нее было преимущество — она находилась в квартире, а не стояла на узком скользком карнизе на высоте четырех этажей. Девушка глубоко вздохнула, подошла к окну и распахнула его. Свежий ветер, пахнущий сиренью, бросил в лицо колкие капли дождя. — Добрый вечер! — Савиньяк смотрел весело и слегка смущенно. Мокрые пряди светлых волос липли к лицу, вода капала с ворота рубашки и с закатанных манжет. — Простите за беспокойство, я не хотел вас напугать. — Добрый вечер, — дрожащим голосом произнесла Мэллит. — Вы нисколько меня не напугали. Могу я вам помочь? Как глупо, должно быть, это прозвучало! — Думаю, справлюсь сам. Мне всего-то нужно добраться до своей кухни, она рядом с вашей. Представляете, вышел покурить и забыл ключи, а дверь захлопнулась, не войти. Хорошо, окно приоткрыто, сумею забраться. Оторопев, Мэллит посмотрела налево — там, отделенная от ее окон еще одной квартирой, располагалась пожарная лестница. Похоже, Савиньяк именно по ней и влез, прошел мимо соседских окон и предстал ее глазам. Ничего необычного. Ничего страшного. — Что ж, желаю удачи, — отстраненно произнесла Мэллит и быстрым движением прикрыла окно. Чувствуя, как колотится сердце, она со вздохом вернулась к многострадальной курице. Но первый же удар о разделочную доску заставил разрозненные мысли выстроиться в строгий логический ряд, а ее саму — похолодеть от ужаса. Дождь. Скользкие каменные стены. Четвертый этаж. Голый асфальт внизу. Отбивная... — Стойте!!! Она стремглав бросилась к окну и, перегнувшись через подоконник, едва не столкнулась носом с доморощенным городским альпинистом, который почти не продвинулся на своем нелегком пути. Тот вздрогнул, опасно пошатнулся и удержался чудом, ухватившись рукой за раму — но на лице его не дрогнул ни один мускул. — Эрэа, если вы все же решили отправить меня в полет до Заката, не напрягайте ваш чудесный голос. Лучше воспользуйтесь этим... инструментом, — Савиньяк кивнул на молоточек для мяса. — Выйдет гораздо тише и надежнее. Мэллит почувствовала, как краска заливает лицо, и смутилась еще сильнее. Она знала, что краснеет весьма неэстетично — минуя цвет очаровательной розы, из бледной репы сразу же превращается в багровую свеклу. — Я вовсе не хотела... вас убивать. — Отрадно слышать. — Вам нельзя дальше! Вы упадете и свернете себе шею... вообще все свернете! Позвольте мне вызвать рабочих, они откроют дверь, и вы войдете. — Отличная идея, эрэа! Мне подождать здесь? — сосед красноречиво вскинул бровь. Мэллит четырежды прокляла себя за глупость. — Заходите, пожалуйста, — виновато произнесла она, отходя от окна. — Вам помочь? — но нежданный гость, не дослушав вопроса, подтянулся на руках и уже через мгновение спрыгнул на пол рядом с ней. С его волос и одежды капала вода, а руки мелко подрагивали — наверное, от напряжения. Заметив это, он тут же спрятал их за спину. — Благодарю вас, эрэа, вы меня спасли, — по озорным темным глазам не понять было, искренне он благодарит или просто посмеивается над доверчивой девушкой. — Могу я узнать ваше имя? — Мэллит Вейзель. — Мое почтение, — гость чуть склонил голову. — Лионель Савиньяк. — Очень приятно, — пролепетала Мэллит, чувствуя себя глупо и неловко. — Вам нужно согреться и обсушиться, иначе вы заболеете. Я принесу одежду брата, вы почти одного роста. И чай... Ладонь, коснувшаяся плеча, была ледяной, но Мэллит показалось, будто от нее по телу разлился приятный щекочущий жар. Она вздрогнула, и Лионель тут же опустил руку, сжав ее в кулак. — Прошу меня извинить, — поспешно произнес он. — Я лишь хотел попросить вас не волноваться так сильно и не суетиться. Мокнуть мне доводилось и раньше, а видеть такое участие — никогда. — У нас принято заботиться о гостях, — успокоенная теплотой в голосе Лионеля, Мэллит нашла в себе смелость поднять глаза и улыбнуться. — Проходите же! *** За время, пока гость приводил себя в порядок, Мэллит успела вспомнить три любовных романа, пять мелодрам и десяток сюжетов криминальной хроники, которые начинались с появления на пороге (в ее случае — на подоконнике) прекрасного незнакомца. Рука уже тянулась к телефону, где на быстром наборе стоял номер приемного отца, командира подразделения спецназа, но тут Лионель вышел из ванной. — Благодарю вас за телефон и за одежду, — он чуть тряхнул головой, и мелко вьющиеся светлые волосы, тяжелые от влаги, рассыпались по плечам. — У моего друга есть запасные ключи, но ему добираться сюда чуть больше получаса. Мэллит вдруг захотелось, чтобы этот друг встал в пробку. На час. А лучше на два. Девушка глубоко вздохнула, усмиряя разыгравшееся воображение, и улыбнулась — как она надеялась, приветливо, а не подобострастно. — Эр Савиньяк... — Прошу вас, просто Лионель. — Хорошо, тогда я — просто Мэллит. — О Кабиох, как же нелепо она выглядит! Все-таки нужно было взять у Cэль ту книгу о «Соблазнении для новичков». — Какой чай вы предпочитаете? — Из рук моей спасительницы — любой. Мэллит искренне надеялась, что Лионель не заметит, как дрожат упомянутые руки и сколько чая проливается мимо кружек. Но он молчал, смотрел тепло и открыто, и от этого на душе становилось легко и свободно. Тревожил ее лишь стол, накрытый недопустимо скудно: всего три вида сыра, лепешки, копченая курица — и к ней лишь две подливы! — пирожные с яблоками, пирожные с медовым кремом, пирожные с изюмом да немного фруктов. В древнем Агарисе за такое угощение от девицы отреклась бы семья. О Кабиох, что же мешало Лионелю забраться к ней на час позже, когда приготовились бы отбивные?! Мэллит едва успела расставить блюда на столе, когда из-под дивана, на котором сидел гость, выскользнула маленькая темная тень. Цокая коготками по паркету, она описала по кухне стремительный круг и вдруг с разбегу прыгнула сначала на подлокотник, а потом Лионелю на колени. — Разрубленный Змей!.. Простите, Мэллит. Это... — Энни! Фу! Плохая собака! — От стыда за маленькую паршивку впору было сгореть. Правильно мама говорила, мало ей газетой влетало! — Фу! — Какая прелесть... — Лионель, справившись с минутным изумлением, осторожно поглаживал Энни по пушистой спинке и позволял внимательно себя обнюхивать. — Что за порода? — Гоганская сторожевая, — чувствуя, что краска не сходит с лица, ответила Мэллит. Гость, казалось, с трудом подавил невежливый смешок. — И хорошо она вас сторожит? — Вопрос казался вполне уместным: Энни была не длиннее его предплечья, а весила немногим больше курицы, пущенной на отбивные. — На самом деле талигойцы неправильно перевели название этой породы. На нашем языке она называется «оберег». По легенде, Флох, уходя на битву со Злом, опасался за свою смертную возлюбленную, ибо ни один из существующих талисманов не мог защитить ее достаточно надежно. И тогда он зачерпнул огня из камина и сотворил собаку, которая отпугивала бы Зло от домашнего очага, — Мэллит видела, как насмешка в лукавых темных глазах гостя уступает место искренней заинтересованности, и радовалась ей, как неожиданной и почти незаслуженной похвале от строгого наставника. — Восхитительный напиток, — произнес Лионель, пробуя чай, — и очень занятная история. Признаюсь, мне даже стало неловко за моего простого пса — его совершенно точно произвело на свет вполне земное существо. Родословная у него, правда, длиннее моей, но вряд ли это доказывает божественное происхождение. — Грато очень милый, — радуясь, что сумела вспомнить имя, сказала Мэллит, — и очень храбрый. Помню, как он поймал в подъезде огромную крысу. Она меня так пугала, я из дома выйти боялась!.. — Это была шиншилла, сбежавшая у эрэа Урфриды с третьего этажа. — Ой... Все равно, очень неприятное существо! — О ком вы? Хотя можете не уточнять, они друг друга стоили. Мэллит не удержалась от смеха и с замиранием сердца отметила, что Лионель смеется вместе с ней. Незнакомое прежде щекочущее чувство оживало в ее груди, и это было и приятно, и немного страшно. Оно напоминало прогулку по замерзшей речке в погожий зимний день, когда воздух искрист и светел, разум и тело переполняет легкость и жизнь кажется упоительной и сладкой — но стоит лишь по глупости шагнуть на непрочный подтаявший лед, и восторг сменится мертвенным холодом. Мэллит отчаянно боялась что-то сказать или сделать неправильно, разорвать незримые нити, протянувшиеся между ней и нежданным гостем. А тот лукаво смотрел из-под густых ресниц, улыбался краем губ и рассеянно водил рукой по шерсти задремавшей собаки. — Эр... Лионель, Энни не любит, когда ее трогают за хвост. Она может укусить. Лионель тут же отдернул руку: — Хвост?! Гм, я думал... Впрочем, неважно. Ваша питомица такая пушистая... Это ввело меня в заблуждение. Мэллит вновь прыснула и тут же одернула себя. Подумать только, она жеманничает, как глупая школьница! И почему разговор прервался? Наверное, Лионелю с ней совсем неинтересно, она и двух слов связать не может... Как непривычно и неприятно! — Предлагаю следующую кружку чая поднять за вас и вашу доброту, — тост вышел таким непринужденным, словно и не было неловкой затянувшейся паузы. — Мэллит, а вы спасаете всегда и всех? Или я — приятное исключение? — Вы, несомненно, исключение. Обычно мои подопечные — женщины, которые, по мнению следствия, превысили пределы необходимой самообороны или совершили другое правонарушение, спасая себя и родных. Можно сказать, я защищаю право защищаться. — Так вы адвокат? — в голосе Лионеля звучало очень лестное восхищение. — Да, работаю в «Талигойских сестрах» — это кризисный центр для женщин, попавших в беду. Может быть, вы слышали о деле Габриэлы Борн? Мы занимались им. Мэллит вдохновенно, с упоением рассказывала о своих непростых буднях. Лионель слушал, не отводя внимательного взгляда, кивал, расспрашивал, улыбался и изумлялся. Лед, на который было так страшно ступить, становился все прочнее. *** Печальная скрипка вывела последнюю дрожащую ноту и замолкла. Ойген Райнштайнер выключил плеер, поднялся из кресла, с наслаждением потянулся, разминая затекшие мышцы, и глянул на часы. В последнем, впрочем, необходимости не было: он прекрасно помнил, что Третий концерт Гроссфихтенбаума для фортепиано с оркестром длился ровно сорок пять минут. Сорок пять минут. Вполне достаточно, чтобы произвести впечатление на девушку и недостаточно, чтобы утомить ее своим присутствием. Пора. Ойген надел ботинки и пальто, повязал шарф, взял зонт, на который для пущей достоверности побрызгал водой из пульверизатора, вышел из квартиры и позвонил в соседскую дверь. Через пару секунд на пороге появилась очаровательная рыжеволосая девушка с невинным румянцем на щеках. За ее спиной маячил виновник переполоха, довольный до отвращения. — Добрый вечер, эрэа, — церемонно произнес бергер, — меня зовут Ойген Райнштайнер. Спасибо, что выручили моего друга, я теперь перед вами в долгу. — Что вы! — воскликнула девушка, покраснев чуть сильнее. — Мне только в радость... — Вы очень любезны, — кивнул Ойген. — Лионель, я тебя жду. Дверь хлопнула прямо перед его носом, и лишь спустя долгие три минуты Савиньяк, сияя как начищенный талл, все же соизволил выйти. В его глазах горело Закатное пламя, наводящее на мысль о том, что положенное по законам гостеприимства чаепитие плавно перешло в дегустацию гоганских национальных спиртных напитков. — Договорился! — выпалил друг, едва закрыв дверь родной квартиры. — В «Солнце Кагеты»! На следующей неделе! Двадцатого! Ну не молодец ли я? Взгляд, полный гордости и уверенности в собственной правоте, заставил Ойгена дать волю чувствам. — Разрубленный Змей, Эмиль! Как я вообще позволил тебе затеять эту авантюру, да еще и сам в нее ввязался?! — Рыжий Фульгат, пес Эмиля, дремавший на диване, вскочил, бросился к обожаемому хозяину и встал между ним и Ойгеном, негромко рыча. Серый Грато величаво поднял голову от лежанки, посмотрел на спорящих долгим взглядом, но решил не вмешиваться. — Тише, хороший мой... — Эмиль потрепал Фульгата между ушами. — Все очень просто, любезный друг: ты, как и я, хочешь спасти моего брата от одинокой старости, но понимаешь, что если за спасение возьмемся мы с Арно, у Ли высоки шансы до нее не дожить. Он мне дорог, тебе — симпатичен, Мэллит — тоже симпатичен... — Ты ведь понимаешь, что эта симпатия разной природы? — быстро спросил Ойген. — Скажем так, я на это надеюсь, — с лукавой усмешкой парировал Эмиль. — Так вот, все мы хотим для Ли только лучшего — любви, женского тепла, домашнего очага и прочих прелестей, которые, возможно, отсрочат его безвременную кончину от истощения. — Или приблизят ее, если ты ошибся с выбором девушки. — У меня безупречный вкус, счастливый брак и двадцать лет жизни под одной крышей с Ли, и ты все еще мне не доверяешь? — Как бы сказать, чтоб не обидеть... — Я уже обиделся. Но ты ведь не отрицаешь, что Лионелю нужна женщина? А у него вечно командировки, презентации, испытания... Времени, чтоб произвести впечатление на кого-то, кроме деловых партнеров, вообще нет. Вот я и сделал за него половину работы, ему осталось лишь закрепить успех. — Эмиль, я не думаю... — Вот и правильно! Не думай. Просто доверься любящему братскому сердцу. Кстати, у тебя ужин ушел... Фульгат, воспользовавшись тем, что на него не обращают внимания, рыжей молнией метнулся к столу, поставил на него лапы, ловко стащил отбивную с тарелки Ойгена и так же быстро вернулся на противоположный конец кухни, где на лежанке чинно дремал Грато. Почуяв запах курятины, он встрепенулся, ткнул Фульгата носом в щеку, и спустя секунду из угла раздалось дружное довольное чавканье. Выдержав паузу, Ойген сказал: — Если Лионель вернется, а Грато продемонстрирует ему манеры Фульгата, он убьет тебя и пустит им на корм. — Ты ему не позволишь, — фыркнул Эмиль. — Меня тебе, конечно, не жаль, но ты не допустишь, чтобы Ли сел в тюрьму за убийство. Это же пустит прахом весь ваш бизнес! — Глупостей не говори, — почти сердито бросил Ойген. — Прекрасно знаешь же, как я к вам обоим отношусь. Потому и не в восторге от того, что ты решил лезть по карнизу в такую омерзительную погоду, будто нет иных способов... — Хватит, хватит! — Эмиль вскинул руки, точно сдаваясь. — Любое благое начинание извратишь и романтику изничтожишь. Давай оставим эту тему и просто выпьем, — он вытащил из навесного ящика наполовину пустую бутылку «Девичьей слезы». — За благие начинания? — Душный ты, Ойген... За любовь!