Цена ошибки

      Люси знала, что он вернется. Люси жила ожиданием, но не потому, что скучала, а потому что только в перерывах между этими ночами она вдруг чувствовала себе окрыленной. Его нет рядом — значит пока что счастье возможно.              Люси думала, что так будет всегда. Люси думала, что её ненависть, её страх, её отвращение будет вечным. Но все прошло.              Он пришел в очередной раз, и, честно говоря, несчастная даже не знала, какой по счету была эта встреча. Девушка просто уже привыкла, что на лестнице, ведущей в её крошечную комнату, раздаются громкие шаги и шорох ткани, а потом дверь открывается. Люси знала, что он специально топает погромче, переминается на одном месте, потому что чаще передвигается бесшумно, как ночной охотник, сотканный из самой материи ночи.              — Ну здравствуй, Люси, — голос у него низкий, неприятный, но иногда он может показаться бархатистым, как у прекрасного уличного музыканта, — ты скучала по мне?       Девушка в ответ лишь глупо улыбнулась. Врать опасно, но цена правды и вовсе равняется жизни. Так что приходится молчать, глядя прямо в хитро прищуренные глаза. Но он готов ждать ответа до последнего. Ждать, кривя губы в грубой улыбке. Может ли это лицо, отчего-то кажущиеся таким прекрасным в некоторых ракурсах, выражать другие эмоции? Теплые, нежные…?              — Ты, наверно, будешь рада, когда узнаешь, что мне нужно будет уехать… — наконец, он снова заговорил, небрежно приближаясь. И в каждом жесте, в каждом взгляде эта чертова наигранная слабость, будто он, правда, пришел сюда лишь отдохнуть душой и телом. Снял шляпу, опустил её на стол и мельком глянул в зеркало на растрепанные грязные волосы и щетинистый подбородок, улыбнулся отражению. Сделал еще шаг вперед и рывком скинул плащ. — Мне с моим другом нужное будет кое-что уладить, — ледяные руки легли на плечи, ссутуленные, холодные от волнения. — Ты рада?              Молчать нельзя. Он склонился, проводя носом по щеке, и жесткие волоски, казалось, могли правда поцарапать кожу.              — Нет, Эдвард, что ты, — Люси всегда прячет взгляд, прячет глаза, выдающие её мысли и чувства, когда он так близко, обжигает уши горячим дыханием.       — Лжешь! Я вижу, что ты мне лжешь! — он кричал, срываясь почти на звериный вопль и крепче прижимая к себе. Девушка почти чувствовала возбужденный трепет его тела.              У Люси было много партнёров. И постоянных клиентов в том числе. Только Спайдер их не терпел. Он любил деньги, но был собственником от и до. Его работники принадлежали только ему. Несчастный сутенер, низкорослый, мрачный и вовсе не примечательный, растворялся в тени славы красивых юношей, роскошных девушек, но готов был биться за них. Люси видела это. Один джентльмен однажды безумно влюбился в Нэлли, хотя едва ли можно назвать любовью безумную привязанность к одной лишь телесной оболочке. Но он приходил изо дня в день, щедро платил Спайдеру, но того это больше не радовало.       Сутенер ревновал.       Он боялся, что у него уведут работниц. А сейчас, в случае с Эдвардом Хайдом, боялся, что он убьет Люси. Ну конечно, она ведь приносила столько денег.       Подобные размышления забавляли Люси.              Но у Люси было много партнеров. Самых разных. И в дрожь бросало не только от Эдварда. Но только он являлся так часто. Но только он ждал от нее… верности?       И это тоже забавляло Люси.              — Какая же ты порочная, — голос Эдварда оторвал девушку от размышлений, хотя именно в них она могла спастись от жара его прикосновений и приторной сласти мужских духов. Но рано или поздно это должно было произойти. Люси и сама знала, что с ним она делает все слишком отточено, без страсти или нежности. Пока Эдвард сам не попросит. Не словами, конечно.              Он поднял девушку с колен, на которые та уже опустилась, прижавшись холодным губами к напряженному прессу. Ноги стали ватными, не слушались. Такое иногда бывало. Иногда сотый раз очень похож на первый. Эдвард окинул взглядом молодое тело, задержался на шее, где в артериях билась крови, скользнул выше, и только потом встал со стула, на котором сидел, вытянув перед собой ноги в дорогих туфлях, запачканных грязью трущоб.              — Ты даже не представляешь, какая это опасная игра, — глухо рассмеялся мужчина, развернув Люси на месте. Она прижалась спиной к его груди. Она не видела его лица. И от того было еще страшнее. Только его жадные руки бродили по телу, сжимали грудь, неприятно царапали недлинными ногтями бедра, обтянутые сетчатыми колготками.              Люси снова улыбнулась, с лживой похотью во взгляде.              Девушка запрокинула голову, поймала взгляд зеленых глаз, и отшатнулась. Что-то блеснуло в них нехорошее. Такое тепло-теплое и потому еще больше пугающее в сочетании со звериным оскалом и грудным, грубым смехом. И не менее грубым жестом…              Эдвард поймал её.               И Люси сама не знала, что следует иметь в виду под этим выводом. Он прижал её к себе. Он заманил её. Девушка не могла противиться животному зову, который заставлял её прижиматься губами к его пылающей коже, солоноватой на вкус, обводить языком напряженные мышцы и таинственные шрамы, игриво царапать коготками грудь, скользить вниз и едва-едва задевать ремень, дразня. Но он был ей противен. И Люси разрывалась, сжигаемая изнутри противоречиями.              Эдвард манил её силой, опытом, умом и глазами, в которых, на самой глубине, сверкало знание, смешанное со жгучей болью. Что нес этот человек? Что было у него на душе? И была ли душа у этого монстра, позабывшего законы морали, но отчего-то так часто рассуждавшего о ней. Эдвард был загадкой, и вряд ли кто-то знал ответ.              А еще он был непредсказуем. Вот, например, уже почти расшнуровав корсет, притянул девушку к себе за талию. Это было похоже на… танец? Эдвард молчал, только его шумное, будто даже нездоровое, дыхание гудело в тишине. Так что Люси осталось только подчиняться, так же безмолвно, словно каждое слово могло порвать хрупкую связь. Хотя мужчина и ухватил её за волосы, оттягивая до боли, до слез в уголках глаз. Но это было привычно… Так делали все.              Но далеко не все при этом так вглядывались в лицо несчастной, точнее, так не делал никто. Только Эдвард щурился, словно что-то высматривал. Он ловил губами соленые слезы, едва уловимо улыбался и снова вел вперед. Это было страшно. Каждую ночь, при каждом визите Люси сгорала и рождалась заново, когда Эдвард закрывал дверь. Он был таким… странным. Притворяя в жизнь каждое желание девушки, мужчина оставался зверем без жалости и сострадания.              И в этот раз было так же. Теперь Люси припоминала, что прошлой их ночью она призналась, что мечтает станцевать с дворянином. И вот сейчас они кружились по темной комнатушке. Темп был быстрым, рваным, от него в груди спирало. Горячий воздух больше не спасал. От жара по шее тек соленый пот, усталость царапалась в горле. И спасения не было.              — Ты зажгла те свечи, которые я принес в тот раз? — Эдвард вдруг остановился и принюхался, поводив длинным носом с легкой горбинкой.       Люси замерла. Дышать было тяжело и даже немного больно. Грудь саднило, и сердце сжималось. Дрожащим бедром прижавшись к клиенту, девушка обвила руки вокруг его шеи в поисках поддержки. Он её не оттолкнет. Не её.       — Д-да, ты же так хотел этого, — Люси облизнула сухие губы, чувствуя неприятный привкус ярко-алой помады, бледные следы которой усеяли всю кожу мужчины, как сыпь. — Я не забываю твоих просьб.       — Правда? — Эдвард отвернулся от подсвечника и посмотрел на девушку с непривычным, каким-то особенно сильным жгучим недовольством во взгляде. От него по спине шел холодок.       — Правда, милый… — поцелуй украдкой в острую скулу, потом легкое прикосновение к шее и груди. Так, что по коже, его коже, прошлись мурашки.              Мужчина сделал жадный вдох. Даже его бледное, почти мраморное, лицо стало розоватым от духоты. А затем он приник к красным губам, требовательно сжимая их, прикусывая и оттягивая. Люси наигранно громко стонала, цепляясь коготками за его плечи, все, как учил Спайдер. Сейчас она, кажется, начала понимать, что в состав свечей было что-то добавлено, и от того таким свирепым вихрем сейчас рвалось в ней возбуждение, перебарывающие остатки отвращения. Потому девушка и ответила на поцелуй, размыкая чужие губы.              Перед глазами заплясали неясные белые пятна…              Люси подумала, что от похотливого желания еще никогда не было так душно. Она высвободила одну руку, потерла глаза, но стало только хуже. Как во время страшного гриппа. Сердце ускорило темп. Что же это такое? Непонимание, смешанное с подкатившей паникой, ударило в голову, но не протрезвило её. Стало только хуже. Мысли сплетались в единый комок, разобраться в котором не дано никому.              А Эдвард всё целовал её. Кажется, нижняя губа была прокушена, неприятно жгло. Горячая капля сбежала по подбородку, и хищный зверь поймал её почти в последний момент. Он жадно слизнул её, оставляя на коже влажную дорожку розоватой слюны. Наверно, мужчина так и не заметил, как повисла, повинуясь его мертвой хватке, жертва. Она уже не билась в бессильной попытке сделать хоть глоток воздуха, но и не подчинялась, как прежде, вылизывая и выцеловывая липкую кожу. Девушка прижалась к Эдварду, сцепила руки в слабеющий замок за его шеей и позволила себе прикрыть глаза.              Люси никогда не была глупой, хотя и могла такой показаться ради привлечения клиентов. Вообще в борделях глупые девушки долго не держатся, он пропадают, растворяясь в грязи чужих особняков. Но яд витал в воздухе, травил несчастную изнутри, и ей почему-то подумалось, что если она закроет глаза, то скоро станет легче. Но все произошло совершенно иначе. Люси задохнулась в собственном сне. Жар вдруг накатил со всех сторон, тисками сжал виски, но очнуться от этого кошмара было уже невозможно. Веки слиплись.              — Пожалуйста, — одними губами, на выдохе, но слова застряли в горле, царапая его, как ножом.              Кстати о ноже. Будто проблеск рассудка… Люси подумала о лезвие, спрятанном в голенище сапога. Дотянуться бы… но что тогда? Что она сможет сделать? Ведь руки, покрытые каплями пота, так дрожат… Уж лучше уснуть, не чувствуя ничего. Или попытаться продолжить переговоры.              — Я прошу, Эдвард… — получилось еще тише, чем в прошлый раз.              Но он услышал. Мужчина издал низкий, гортанный звук, похожий на смех. В любой другой момент это бы напугало, но бояться было уже поздно. Люси сдалась. Она не чувствовала боли, когда Эдвард снова царапал её бедра, разрывая сетчатые колготки. От ногтей оставались розоватые полосы, кожу щипало и жгло. Казалось, что этот хищник пытался вырисовывать странные угловатые фигуры. Вдруг художник отстранил жертву от себя, издав очередной рык. Она повисла. Не в её силах было даже удержать голову, которая теперь безвольно повисла. Сквозь едва-едва приоткрытые глаза она увидела собственные голени, облаченные в высокие кожаные сапоги. И рукоятку ножа.              — Моя девочка устала? — прошипел Эдвард, проводя жесткой ладонью по лбу девушки. — Хочешь поспать?              И Люси вдруг почувствовала, как земля уплывает из-под ног. Она лишилась последней поддержки и опоры, только руки то холодные, то горячие — девушка не могла определить их температуры — касались кожи. Больше не было ничего. Ни пола под ногами, ни дрожи в коленях, ни жара… Как странно. Только какое-то покачивание и чужие пальцы, запутавшиеся в рыжих локонах. На глазах выступили слезы отчаяния и страха. Что он будет делать? Нет, не так. Глупый вопрос! Неужели он будет это делать сейчас? Люси съежилась, зажмурилась крепко-крепко и почувствовала себя беззащитным ребенком.              — Ну, тише. Не плачь, я же не монстр какой, — голос показался каким-то странным, будто бы принадлежал подростку. Он ломался, хрипел, становился то звонким или даже визгливым, то тихим, едва слышным и угрожающим. — Я переборщил. Так что тебе стоит поспать.              Люси изумленно распахнула глаза и тут же зашипела от боли. Тусклые отблески свечей резанули, мир, погруженный в полумрак, закружился. Усилилась головная боль. Сбитое от возбуждения дыхание клиента, вырывавшееся сквозь его разомкнутые губы, где-то над головой… У него изо рта пахло железом… или кровью. Люси прекрасно знала этот запах, который иногда окутывал её дни от восхода до заката и в течение всей ночи. Некоторые уважаемые джентльмены любили жесткость, но ничуть не меньше они любили вывалить за это целые мешки денег. А Спайдер потом даже давал небольшой отпуск.              Воспоминания, по-настоящему жуткие, заполонили разум. Так что девушка даже не поняла, когда очутилась на диване. Она растерянно оглядывалась, вглядываясь в черноту, но все равно не сразу увидела сгорбленную фигуру Эдварда, рыскающего вдоль стены. Он прошелся по периметру комнаты, проводя рукой по обоям, едва не сдирая их грязными ногтями, словно хищник, метящий территорию. Потом мужчина в один момент сорвался с места, так что каблуки резко цокнули по полу, и остановился лишь у самого дивана. Люси вжалась в спинку, и ей показалось, что она вот-вот заплачет. В горле застрял ком соленых слез.              У Эдварда были большие зеленые глаза, которые он почти всегда хитро щурил, как если бы хотел разглядеть что-то далекое и призрачное. Вот только зрение у него было и без того прекрасное, Люси знала. Она вообще всеми способами пыталась понять своего постоянного клиента, поэтому так часто вглядывалась в его лицо. Такое выразительное. Такое жестокое и хитрое. Люси помнила, как в далеком детстве подруга называла её Лисицей за ярко-рыжие волосы и веселый нрав, но мистер Хайд гораздо больше походил на лиса в своих бесшумных жестах, самодовольных оскалах. А его глаза… Их выражение было очень легко понять. Но иногда в череде жестоких эмоций, вроде дерзости, грязной похоти или гнева, возникала вдруг беспричинная грусть. Ненадолго, всего на миг, но когда Люси замечала её, то ей становилось страшно. Так же страшно, как если бы она смотрела в остекленевшие, будто мертвые глаза живого человека, например. И это была самая большая загадка Эдварда, на которую так отчаянно хотелось найти ответ.              — Я прошу, мне очень-очень плохо, — одними губами выдавила девушка и потянулась вперед поцеловать мужчину, чтобы хоть немного угомонить его аппетит. Или разжечь еще сильнее. Тут никогда нельзя угадать. Это игра с огнем, а она непредсказуема. — Я…       — Угомонись! — резко оборвал её Эдвард и встал, так что Люси пришлось отшатнуться от неожиданности.              Мужчина внимательно осмотрел её сверху вниз. От этого взгляда по коже бежали мурашки, становилось по-настоящему страшно, хотелось бежать прочь, прятаться, но какой в этом толк? Этот безжалостный хищник, этот безумный зверь найдет её где угодно, достанет и подчинит своей черной воле. Сопротивление означает смерть, смирение — тяжелую, но все же жизнь. И Люси неизменно выбирала второй вариант.              Девушка откинулась на спину и закрыла глаза, чувствуя, как мужчина садится рядом с ней на диван. Будь, что будет. Ей уже все равно. Рано или поздно Эдвард уйдет. Не убьет же он её в самом деле? Её, свою золотую жилу наслаждения и отдохновения!              Горячие руки скользнули по внутренней стороне бедра, задевая кожу сквозь порванные колготы. Только эти движения больше не возбуждали. Нет, вовсе не потому, что Люси было плохо или вдруг вернулось отвращение, просто в движениях Эдварда теперь присутствовала странная аккуратность или даже робость. Нежно, едва ощутимо мужчина скользнул ладонью вверх, а потом все прекратилось. О его присутствии напоминала только характерная какофония из запаха духов и крови. Почему от него всегда пахнет кровью?              Несколько коротких мгновений. Словно передышка. Люси чувствовала, как часто вздымается её грудь и как судорожно бьется сердце. Благо, что корсет уже не был затянут вовсе, и дышалось почти что свободно. Только вот свечи все еще горели, и сон сковывал веки негой. Устало и словно нехотя девушка спрашивала у себя, почему на её клиента это не производит никакого эффекта?              А потом все возобновилось. Эдвард резко ухватился за голенище сапога Люси, так что нога невольно дернулась в крепкой хватке мужчины. Вот только язык больше не слушался, на возражения не было сил. И девушка могла бы задуматься о том, что будет, когда он обнаружит нож, но совсем не хотелось этого делать. А первый сапог уже был снят, упал на пол с характерным стуком. Цепкие пальцы потянулись ко второму, задели пылающую огнем жара кожу, а потом все замерло.              Эдвард шумно усмехнулся.              Люси услышала, как щелкнул её нож. Ей нетрудно было представить, как мистер Хайд вертит его в руках, наблюдая за тем, как причудливо отражается свет от наточенного лезвия. Она и сама нередко забавлялась этим, представляя, как однажды нехитрое оружие спасет её жизнь. Но все было напрасно. Мужчина тихо рассмеялся, глубоко, гортанно, и спрятал нож в карман. Люси знала, что больше никогда его не увидит. Ну, по крайней мере, он не пустил лезвие в ход. Насмешливая, но усталая улыбка тронула её губы.              Второй сапог полетел на пол, кажется, куда-то под стол. Стало даже отчего-то прохладно, словно дурманящий жар не распространялся на ноги, которые девушка спешно согнула в коленях, поджимая холодные пальцы. А Эдвард почему-то зарычал, только не злобно или страстно, как обычно, а… как-то неуверенно. Но у Люси, правда, не было сил на вопросы и загадки. Она лишь послушно вытянула ноги и крепче зажмурилась, чувствуя горячие прикосновения к ступням. Приятно. Девушке казалось, что не будь Эдвард так противен ей, то она уж точно заурчала бы, подобно ласковой кошке.              Что-то было не так. Люси поняла это потом, а сейчас она не думала ни о чем. Ей было по-настоящему хорошо. Нежные теплые прикосновения грели, и холодная душа, заключенная в пылающее тело, успокаивалась. Наверно, в жизни она не знала ничего прекраснее. Ласки Эдварда всегда были умелыми, он словно знал какие-то главные точки на теле человека, но никогда еще они не были такими заботливыми. И это удивляло, восхищало и… усыпляло. Люси вздрогнула, чувствуя, как сладкая истома проходит вдоль позвоночника. Забывшись, девушка зевнула, повернулась на бок, дернув рукой, которую тут же закинула за голову. Острый локоть чуть не попал мужчине в глаз, отчего тот бесшумно усмехнулся. Эта картина позабавила его.              Люси лежала на узком диванчике в крошечной комнатушке в подвале грязного борделя, а ей снился дом, но не тот, который она покинула несмышленым подростком, мечтающем о большой любви и семейном счастье, а светлый особняк с балконом, выходящим на зеленеющий лес. Ей снился рассвет и чьи-то темно-русые волосы, которые она аккуратно перебирала, тихо хихикая. Ей снился едва слышный топот слуг этажом ниже и мерное дыхание того чудесного человека, пахнувшего апельсинами, который сейчас прижимал её к себе во сне.              Мужчина, её постоянный клиент, поднялся. Сколько времени он провел здесь? Свечи уже потухли, но ориентироваться в полной темноте не составляло никакого труда. Он огляделся, всматриваясь в причудливые угловатые силуэты объектов, и поднял свой плащ, отороченный мехом. Хотя, конечно, он никогда не принадлежал мистеру Хайду. Это воспоминание заставило губы мужчины изогнуться в причудливом оскале. Бархатистая ткань была несколько пыльной, но хотя бы не совсем грязной, как еще пару дней назад. Спасибо верному дворецкому.              В темноте раздался хриплый, почти напуганный голос:       — Что это, черт тебя побери, было?       — Моя новая разработка. Нравится? Можешь подарить Эмме, не бойся, на тебя не произведет никакого эффекта, — рассмеялись в ответ. — Только следует уменьшить дозу. Дурочка зажгла сразу все, потому и вырубилась.       — Сволочь!       — О, я тебя тоже очень люблю, — фыркнул Эдвард, а затем вдруг тихо застонал.              Жгучая боль ядом проникла в грудь, заставляя сердце замереть на несколько мучительных мгновений. Если бы кто-то зашел, то увидел бы сгорбленный силуэт, мечущийся по углам в припадке агонии. Только в движениях его, резких, безумных, сохранялась звериная бесшумность. И сон Люси был по-прежнему спокойным.              Холодная луна освещала спящий Лондон, закутанный в черную мантию блестящего небосвода. Хрупкие бриллианты звезд манили своей потусторонней красотой. Редкий пьяный прохожий протискивался по грязным улочкам, украшенным ночным серебром. Город блистал. Блистал, слепя пустые провалы окон, отражаясь в водах Темзы каждым желтым фонарем. А воды эти неслись вперед, в бесконечную тихую даль, незнающую бед. И тишина, отраженная от стен домов, берегла сон жителей. Изящная ночная красота. Ни страха, ни боли — ничего, все стихло, повинуясь неведомой темной силе, которой мало кто смел противиться. И уже во сне, очарованная теплом и тишиной, Люси почувствовала, как кто-то нежно укрывает её чем-то приятно-бархатистым, касается губами лба и как грустным голосом заботливо шепчет на ухо: «Доброй ночи. Спи, малыш». Но это ей лишь показалось. Наверно.