mother's song

Такие маленькие ручки, такие пронзительно зелёные глаза под сенью темных дрожащих ресниц. Такое маленькое тёплое тельце. Она буквально слышала, как трепещется внутри ребенка маленькое сердечко. Это было невозможно. Этого ребенка просто не должно было бы быть. Но он был. Маленький, противоречащий всем законам природы, и словно бы в насмешку лично над ней, живой свёрток на её коленях. У неё был сын. Внезапно даже все мысли о кипящей вокруг битве отошли в сторону. Асы крошили йотунов, знала ведь, что они не самые сильные союзники из возможных, но на скорую руку... А теперь вот надо расплачиваться. У Одина, прорывающегося к ней, намерения явно не хорошие. Он ведь её теперь ненавидит. Презирает. Всячески отказывается от того, что она его дочь. Как она может быть дочерью хоть кому-то? Она, бездушная, мертвая, насквозь безумная женщина? У Одина нет дочери, у Одина только сын. Крупный, розовощекий вопящий, что во всех Девяти мирах слышно, здоровый младенец. Но что это на её коленях, как не доказательство того, что она тоже здорова, что она не ущербна, что она кажется теперь во всех смыслах совершенна, что это как не прямое подтверждение её исключительности. Это просто ребенок, осаживает саму себя. Просто её ребенок. Ворочающеесе в её плаще существо. И все-таки она здорова, просто все вокруг слабы. Что теперь может ей противопоставить якобы истинный наследник? Ничего, у неё уже есть собственный наследник, так что буйный царевич, наверняка не спящий в золотых чертогах, может только сотрясать кулачками воздух. Трон будет её. Трон будет их. Она, богиня смерти, дала этому созданию жизнь. Её тело оказалось способным произвести на свет это миниатюрное чудо. Какой изящный младенец, не то что тот кусок мяса, что зовется её братом. То-то все удивятся её ребенку, её малышу. Вы ждали, что я способна нести только смерть? И в груди шевелится незнакомое чувство. Неприятное даже. Она морщится и понимает, что это ребенок, это ребенок на её коленях всему виной. - Это какая-то гнусная магия с твоей стороны, - шипит она, склоняясь к его маленькому личику, а потом понимает. Любовь. Вот что это. Позабыла уже. - А знаешь, даже неплохо. Она целует его в маленький носик, а после и в лоб, и совершенно не чувствует себя похожей на тех оголтело трясущихся над своими выродками куриц, что она видела абсолютно во всех мирах. Она богиня смерти, и она мать. Как невероятно трудно в это поверить. Нужно унести его отсюда, выбрал же момент, чтобы родиться!, нужно его спрятать. Она прятала свою беременность, привычно ожидая мертворожденного, так что об этом живом ребенке никто не должен знать. Она вырастит его, вложит всю свою несуществующую душу. Она научит его всему, что знает и сможет когда-либо узнать, она будет хорошим родителем, не то что Один. Когда он подрастет, окрепнет, они найдут союзников помощнее, чем йотуны и заберут Асгард себе по праву. Она будет править, а он будет её маленьким принцем. Ей нравилось любить, губы против воли растягивались в противоестественно доброй улыбке. Она родила живого ребенка, как же так вышло? Она прижимает его к груди и поспешно встает со снега. Нужно выбрать место, где Один их не найдет. Она поворачивается к выходу из полуразрушенного храма и натыкается на молчаливо стоящего отца. Она снова опускает ребенка в объятия сугроба, напоследок лишь сухо коснувшись губами холодного лба. - Я заберу тебя через минуту, - шепчет она, бросая на недовольного исчезновением ее тепла младенца прощальный взгляд.

***

Когда её муж возвращается с войны, развязанной её дочерью, она сперва даже не видит ни его ран, ни крошечного свертка у него на руках. Она поспешно укладывает сына в его колыбель и бросается навстречу своему царю. Она не может произнести ни слова, но вся её поза, вся её поза кричит один вопрос. Один вопрос, что можно понять по-разному. Хела? Моя дочь? Где она? Что произошло? Один отвечает лишь глазами, вернее, она наконец замечает ужасающую рану, глазом. Она всегда знала как это закончится, последнюю сотню лет она себя к этому готовила. Но всё равно больно, так что ноги подкашиваются. Она отворачивается от мужа, не в силах на него смотреть. Они виноваты оба. Вина в том, что они оказались худшими родителями во вселенной. Иначе почему она выбрала боль и бесконечные муки? Её дочь никогда не была сумасшедшей, она даже не была просто злой. Смерть ведь в сущности явление прекрасное, и исходя из того, как сильно Хеле нравились крики её жертв, она могла бы быть богиней войны, богиней разрушений, богиней хаоса, богиней воплощенного зла, в конце концов, тогда можно было бы винить её саму, всему виной была бы её темная сущность, а так... Смерть ведь приходит и в спокойные дни. Дни, не обагренные кровью. Смерть - это ведь спокойствие. Смерть - это ладья, уносящая прочь от мирских забот. Смерть - это друг, что приходит за каждым. Она и была такой, её дочь. Никто в целом мире не смог бы ее боятся. Спокойная, тоненькая, невероятно красивая - такой она помнит свою дочь. И такой её не помнит уже никто. Ибо однажды Один вручил в её руки мясницкий топор. Ибо однажды кто-то поведал её малышке, что смерть - это ненавистно и больно. Что смерть это страшно. Что смерти виной чаще война, чем старость. Что смерть для многих - это вспоротое горло, брюхо, срубленная голова. Что никто на самом деле не готов уходить. Она услышала детский плач и поспешно вернулась к колыбели. Может быть с сыном получится по - другому, думала она, нежно глядя на своего второго ребенка. Малыш протянул к ней руки и радостно улыбнулся. А детский плач меж тем звенел в ушах. Обернувшись, она на секунду снова проигнорировала сверток на руках мужа, а после заметила маленькую бледную руку, выпутавшуюся из плена зеленого плаща. - Это... - не было во вселенной слов, что могли вырваться из ее уст. Она в это даже не верила, но все же, метнувшись к Одину, выхватила ребенка из его дрожащих рук. Младенец был завернут в плащ её дочери и её же зелеными глазами взирал на мир сквозь пелену слез. Внезапная нежность пронзила её и слезы покатились из глаз. Она никогда так сильно не радовалась за свою дочь. Она на мгновение даже забыла о тех мрачных событиях, что произошли, происходят и будут происходить с её бедной семьей. На одно мгновенье, держа на руках ребенка, её внука, она гордилась своей дочерью. У неё получилось. Богиня смерти произвела на свет живое дитя. Разве это само по себе не чудо? - Йотунский выродок, - шипит Один, устало опускаясь на ближайший стул. Она смотрит на мужа пораженно. - Сын Лафея, - продолжает Всеотец презрительно. - И как умудрилась только. Прямо посреди битвы родила и так удивилась. Её гнев сдерживает лишь младенец на руках, отчаянно желающий еды и тепла. - Когда поняла, что проиграла, попыталась забрать его и сбежать, а в последний момент так умоляла не убивать его. Просила всё что угодно с ней сделать, но не убивать его. Даже заплакала. Разве не чудо? Она вдруг замечает как сильно ему досталось во время битвы с дочерью. Глаз - это не единственная и не самая серьезная его травма. И явно не самая главная потеря. Он ведь несмотря ни на что любил её. Их дочь. Их малышку. Она бы все на свете отдала что бы вернуться в прошлое и исправить его. Предупредить саму себя, чтобы была лучшей матерью. Да или хотя бы просто вернуться в то время, когда Хела была просто ребенком и так же спокойно лежала на её руках. Или в то время, что она носилась по полям вслед за птицами и её черная коса бесновалась на тощей спине. Или в то время, когда, ступив в пору юности, она не отлипала от книг... Её плечи задрожали от безвучных рыданий. Её дочь. Её дочь, судьбу которой она даже не узнает. Побоится спросить. Она просто не выдержит знания того, что они сотворили с их девочкой, с их маленькой малышкой. Она рассеянно проводит пальцем сначала по ребенку, а потом по ткани плаща. Ей вспомнились золотисто-зеленые покои Хелы, её наряды, её вещи. Не этого изумрудного цвета, цвета молодой травы. Как глупы они были, не придав значения тому, как сначала золото потемнело, вслед за ним и зелень, как одежды, так и её глаз. Появился элегантный черный, и постепенно золота в её одеяниях больше не стало, теперь Хела носила черный, изредка чередующийся с зеленым, и никак иначе. Она слишком поздно заметила, что военные походы, в которые водит дочь Один, по полной используя её острый ум и магию, сделали Хелу тверже. Они сами превратили её в камень. И едва обратили внимание, когда она безвозвратно треснула. А она, её мать, слишком поздно заметила, что, принося славу и новые владения, её дочь оставляет кровавые следы. - Она не успела дать ему имя? - остались считанные секунды до того, как в покои примчится лекарь. - Нет, - коротко произносит Один, избегая смотреть на ребенка. Она понимает его. После того что он сделал, каждое упоминание о дочери, должно быть, вспарывает его изнутри. - Что же мы будем делать с таким прелестным мальчиком? - ласково улыбается она малышу. - Наверное, наш маленький асгардкий принц хочет есть. Один болезненно морщится, а она думает, что нет на свете такой силы, что заставила бы её выпустить из рук этого ребенка. Ничто и никогда не заставит её перестать любить. И младенца, и его запутавшуюся мать.