Уходи

— Что ты делаешь со мной? Тонкс стояла в дверном проеме, отрезая все пути отступления из гостиной. Близилось рождество, хвойный запах витал в воздухе. Молли Уизли, преобразившая дом на площади Гриммо перед прибытием гостей, несомненно могла собой гордиться. Тусклый свет магических огоньков погружал комнату в полумрак, и Ремус был рад этому. Может так девушка не заметит, что на его лице прибавилось шрамов от чужих когтей? Он не ответил, отвернулся. Зачем смотреть, если он кожей чувствовал её присутствие? Так происходило всегда; стоило Тонкс зайти в комнату, и в ней будто солнце зажигалось, поднимая температуру на пару градусов вверх. — Ремус, ты слышишь меня? Люпин слышал. До полнолуния оставалось несколько дней, но он уже слышал больше, чем она могла себе представить. Биение сердца, прерывистое дыхание — волнительное и жаркое. — Уходи, — выдохнул он устало, — нам не о чем говорить. Она даже не подумала отступить. Упрямая. Ремус в который раз подумал, что в день её поступления старая распределяющая шляпа дала сбой, выкрикнув: «Пуффендуй» вместо «Гриффиндор» Глухой стук каблуков по паркету и уже спустя какую-то секунду, теплые руки легли на его плечи, согрев лучше поношенного шерстяного свитера. Она встала на цыпочки, и её тихий шепот показался оглушающе громким. — Посмотри на меня, Ремус. Посмотри. Ты ведь хочешь знать, как выглядит моя любовь к тебе? Её любовь… Её любовь жадная, удушающая, дразнящая. Именно её любовь — не луна, обращала его в зверя раньше времени. Она ломала суставы, перестаивала хребет, выворачивала наизнанку, лишая последних остатков разума. Зелья, что Снейп готовил для него, с каждым разом действовали все хуже. Последнее полнолуние Ремус помнил лишь урывками. Только стылая земля под сильными лапами, запахи леса, крови, подгнивших листьев, и то, о чем он боялся думать — зов. Волк, что жил в нем, уже признал девушку своей и рвался вперёд, чтобы найти. И Ремус не знал зачем… То ли чтобы впиться ей в горло, то ли припасть к земле у её ног и скулить подобно испуганной дворняге. Люпин прикрыл глаза, и Тонкс поднырнула под его руку, будто непоседливый ребёнок, пытающийся всеми силами завладеть чужим вниманием. А потом он почувствовал её губы на подбородке — от чего-то сухие и потрескавшиеся, но такие теплые, невесомые, нежные. — Уходи. Она разозлилась, и локтем ударила его под ребра, заставляя открыть глаза. — Только посмей ещё раз сказать мне что-то подобное! — Голос, обычно веселый и звонкий, до краев был переполнен глухим отчаянием. Она вынула палочку из потайного кармана мантии, и рассекла воздух в знакомом ему жесте. Сколько раз уже Ремус повторял его, когда обучал Гарри. — Expecto Patronum! Посмотри! У меня не осталось ни одного счастливого воспоминания не связанного с тобой! Комнату озарило сияние. Разбрасывая вокруг себя брызги света, на пол прыгнул белый полупрозрачный волк и заметался в четырёх стенах гостиной. Тонкс стояла перед ним как никогда бледная. Лицо осунулось, а волосы, вечно торчащие во все стороны, сейчас приобрели грязно-серый цвет. Глаза и вовсе приобрели непонятный блёклый оттенок, который нельзя было назвать ни зелёным, ни голубым, ни даже коричневым. Эта любовь выжигала её изнутри. — Я не пара тебе… Слова застревали в глотке, но он выдавил их из себя через силу. — Без тебя от меня и следа не останется, — Тонкс выплюнула слова ему в лицо, и тут же сменила тон, устало опустившись в кресло после него. — С тех пор как ты ушел на рейд, я даже цвет волос не могу сменить, Рем. Ты же не отпустишь меня, правда? Не отпустит. Хогвартс рушится, мелькают вспышки смертельных проклятий и в их мрачном зелёном свете ночь окрашивается в траурные цвета. Только волосы Тонкс отливают жизнерадостным розовым цветом, а в глазах несмотря на решимость ещё плещутся отголоски страха. Она протягивает ему ладонь. — Ты же не отпустишь меня, правда? А ему как никогда прежде хочется ответить ей: «уходи» — Никогда…