Однажды во сне

      Как-то так вышло, что всё началось с того, что я шёл с парнем точно такого возраста, как я. Он всё болтал, ни секунды не передыхая. Хотелось было его прервать, да неудобно как-то.  — Ещё у нас кот был. Смешной такой. Он каждый раз, когда кто-то в дом входил, сразу к входной двери мчался. Часто спотыкался о стол или табуретку по пути, странно так отстранялся, мяукал и дальше бежал. — Парень этот интересно так рассказывал, казалось, он может нести хоть самую обыкновенную чушь, а ты его всё слушаешь и слушаешь. — И главное важный такой. Всегда с головой поднятой ходил, на нас внимание тогда только обращал, когда время обеда подходило. А так, сам по себе. — А звали-то как? — Я нашёл в себе смелость прервать его. Ну, вдруг услышит, а то он, пока мы идём, словно и не замечает меня рядом. Такому ведь не важно кто, поговорить бы с кем. Заулыбался. А в то же время тоска в глазах промелькнула. Понятно чего. Домашнее ведь, родное.  — А Котом и звали. Сестра моя его тогда на улице подобрала, а имени так и не придумали. А может и не хотели. Чёрт его знает. Оригинально, всё ж таки. И замолк. На минуту точно замолк. И чувствовалось в этой его паузе какое-то волнение. Будто он хочет что-то личное сказать. Что-то, чего не принято чужим говорить. А я для него определённо чужой. Ну, как чужой. Если судить по тому, сколько я о нём уже знаю, мы словно давние друзья, которые повстречались здесь. В не самой приятной обстановке, правда. Да и рассказывает он, в основном.  — Я скажу, — Опять заулыбался. — А хотя я и так долго уже говорю. Но я всё же скажу. Вздохнул тяжело. А я опять набрался решительности прервать его.  — Погоди, имя-то хоть своё скажи. Так ведь идём уже долго довольно. А имён друг друга и не знаем. Не правильно это как-то. Опять улыбка заиграла. Щёчки порозовели.  — А в этом, может, и красота вся! — Руками замахал. Как артист, честное слово! А я всё думаю, что мне всё это напоминает. Идём всё, идём, а рядом, будто, театр одного актера. И пьеса ещё такая интересная. А играет как! — Нет, я специально говорить не буду. И у тебя спрашивать не стану. Пускай всё будет так загадочно. Есть в этом романтизм какой-то. Жестикулировать перестал, улыбку убрал, настраивается словно.  — Ну так, начну, пожалуй. — Глаза на землю опустил и бледный стал, как снег. — Я рассказывал уже, сестра у меня есть. Рита. Мы её все по-разному называли. Отец Маргаритой, мать Марго, бабушка Маргошей, а я Ритой. В шутку иногда дразнил и Гошей называл, когда бабушка нас обедать звала. Кот первым шёл, Рита за ним, я последним и всё издевался над ней. Она и обижалась на меня постоянно. Бывало, неделю молчала. А родителям всё же не жаловалась. Говорила «Зачем их по пустякам от работы отвлекать? Мы люди взрослые, сами разберёмся». Мне тогда лет 8 было, Рите 5. Когда взрослее стали, нас по разным комнатам расселили. Отделились мы друг от друга. А она ведь для меня единственным близким человеком была. Друзья и во дворе были, но это так. А Ритка сестра, сколько для меня она сделала, уже и не вспомнить. Ещё вот помню, когда совсем мелкие были, в догонялки играли. Босые по дорогам бегали и народ пугали. Рита быстро бегала, но аккуратненько так. Лужи пыталась оббегать и на камушки не наступать. А я совсем иначе. Не глядел вообще никуда. Ноги куда несли, туда и я. Бегу я, значит, от неё, бегу. Рита всё дальше становится, не успевает за мной. Я как огляделся назад, усмехнулся и ногой правой прямо в ямку на дороге попал. Угораздило же, там стекло битое лежало, его только слепой не заметил бы. И я вот тоже не заметил. Как заорал. Сестра сразу как рванула ко мне. Подбежала уже, смотрю, глаза прямо горят. Испугалась больше меня, честное слово. Оттащила от дороги подальше, и успокаивать меня начала. Сама стекло из стопы вытащила, в неё кровь как хлестанула, а она ничего, держится. Отец в город тогда ездил, мне башмаки новые купил, а Рите платье белое. Она из него три дня не вылезала. Всё передо мной крутилась, а я и сам налюбоваться не мог. Сидит рядом со мной, я от боли уже чуть не в обмороке. А взрослых рядом нет, далеко мы убежали, прямо к лесу. Ритка как оторвала от платья своего большой такой кусок и стала рану перевязывать. Больно невыносимо было, но я пытался терпеть, не зарыдать ещё сильнее. А она, как только кончила, сразу меня по голове погладила, ждать сказала и убежала. Через две минуты уже полдеревни вокруг меня собралось. Дядя Ваня, сосед, на руки взял и до самого дома донёс. Там бабушка рану обработала, а Рита всё плакала. Заперлась в комнате, и выйти боялась. Потом только, когда все ушли, зашла ко мне, села на краешек дивана, на котором я лежал, и рядом прямо уснула. С тех пор я её от себя и не отпускал. Жизни без неё не видел. Остановились. Я, было, рот открыл, добавить хотел что-то. А добавить и ведь нечего. Подошёл к нему, руку на плечо положил. Сам весь парень этот серьёзный стал. Дёрнулся и резко так отпрянул от меня.  — А жалеть меня не надо! — На крик перешёл, а глаза-то заблестели. — Не надо! Покуда сам я жив, век их защищать буду! Письма пишут, чуть ли не каждый день, и всё ведь рассказывают, как им там плохо без меня. А я ведь знаю, что к Ритке ухажер какой-то заладился ходить. Ещё до призыва моего под дверьми её караулил. Не дурак, догадываюсь, что я ей не очень-то теперь и нужен с такими… Сломался. Вижу, голову отвернул, носом шмыгнул. Потом рукавом от гимнастёрки глаза вытер, обратно повернулся. Опять улыбку натянул, а глаза всё равно, как бриллианты маленькие сверкают. Подошёл ко мне, вздохнул тяжело и опять всё на землю только смотрел.  — Ты прости… Я не со зла ведь. Не специально, понимаешь! — Опять в крик его бросило. — Вот вернусь домой, а я обязательно вернусь, слышишь?! Вернусь и как прогоню из дома всех этих ухажёров! — Смягчился чутка, но злость в голосе не утихла. Чёрт бы побрал эту войну! — Мать пишет, бабушке совсем уж плохо. Марго дома редко теперь бывает. В училище медицинское пошла. Может и правильно это всё. Надеюсь, хорошо кончится. Дальше молча шли. Мне его напрягать вопросами не хотелось. Да и самому надо было всё это переварить. Раз уж я не помню и не знаю своего прошлого, можно хоть представить, как таким, как он, тяжело. А ведь у каждого второго здесь похожее. Кругом недожитые жизни и судьбы. У кого-то дети, жёны дома. Каждый домой стремится. А вот так. Ничего не поделаешь.  — А с Котом-то что? — Тишина начинала давить по вискам, а я терпеть этого не могу. Да и парню этому, вижу, тоже не по себе как-то стало.  — Ушёл в день, когда мне уезжать надо было. Ушёл и так и не вернулся. И вот опять замолчали. Даже странно как-то стало. Ещё пару минут назад мне казалось, что этот парень и на секунду не замолкнет. А теперь он молчит. Либо паузу долгую выдерживает. Кто знает, актёр может. А вдруг меня скрытые камеры сейчас снимают. Ну вот, розыгрыш такой. Я поглядел по сторонам. Стоило убедиться на всякий случай, если страх как-нибудь потом одолеет. Убедиться, что сцены разыгрывать в этой ситуации вовсе неуместно будет. Актёр из меня не самый лучший, честно говоря. Этот паренёк раз в 10 лучше. А если и правда играет?.. — О чём задумался? — Мысли словно читает. А может это какое-то далёкое будущее? Или же он просто обладает суперспособностями. Пускай меня сейчас разыгрывают, занимательно так, ей богу! Никогда в кино сниматься не доводилось. Подыграть ли придётся? Ай, ладно, почему нет?! — Да так, просто, — Вот балда, совсем плохо. Интересней придумать ничего нельзя? Сейчас ведь переспрашивать будет. Ладно, выкрутимся как-нибудь. — Просто… — Улыбаться теперь не стал, вздохнул только. Опять грустно как-то. Спросить хочется «По сценарию что сейчас? Подзабыл я что-то». Да нельзя. Вдруг за сумасшедшего примет. Не поймет ведь, посторонится и опять молчать станет. А тишины так не хочется. — До развилки сейчас дойдём и простимся. — Опять мысли читает. Только вот не особо понимаю, о чём это он. Голову вверх поднял и дошло. Дорога далее на две маленькие делится. Расходится, видимо, придётся. Должно быть, так всё и должно идти. По-другому не предвидится. Даже грустно как-то стало. Теперь уж точно в тишине пойду. Мысли начнут разные приходить. Ох, нет, нельзя меня надолго наедине с собой оставлять. Сам себя в тупик ведь заведу. Да и не знаю я здесь ничего. Появился сразу рядом с этим парнем. Не знаю где, не знаю как. Делать-то что дальше? — Опять задумался? Успеешь ещё. Долго один идти будешь. — Воздуха в лёгкие больше набрал, говорить что-то большое и долгое собирается. — Я бы мог тебя с собой взять, рассказывать ещё о себе, да о Ритке. Но ведь мы здесь не за этим совсем. Поболтать я и у себя мог. Да хоть с бабушкой. Она тоже молчит всегда, когда я с ней разговариваю. Точно, как ты. Так что, прости уж, разойдёмся. — Подошли уже прямо к развилке, встали. А он продолжил говорить. — По глазам вижу, не совсем понимаешь, куда попал. Думаешь, все такие добренькие, как я? Ты здесь один. Совершенно. Только ты и твой страх. Как себя не убеждай, всё равно боишься. Смерти боишься. Сейчас опять промолчишь, а знаю уже, что до самой последней секунды себя убеждать станешь, что не всё это. Что большая и яркая жизнь тебя ещё ждёт. Нет. Нет! Скажешь, что люди там есть, что не один ты будешь. Что не делай, как себя не убеждай, смерть ты встретишь один. А там, — Рукой показал в ту сторону, в которую, судя по всему, мне идти придётся. — Только смерть тебя ждёт. Ходит рядом, руки раскинув, готова уже тебя в свои объятья принять. Да что тебя, всех нас! Война, друг мой, война! Играет ли? Нельзя ведь так сыграть. Нельзя ведь… нельзя… Разошлись уже когда, он мне рукой махнул. Улыбку выдавил, а сам видно внутри с собой боролся. Знаю его совсем немного, а как родной будто стал. Возможно, потому что единственным из тех, кто мне повстречался, пока был. И, понятное дело, о нём я знаю гораздо больше, чем о себе. Хмм, странное дело. Знаю много: семью всю знаю, как соседей зовут, как кота, всех ребят со двора, во сколько дома просыпался, что на завтрак бабушка его каждый день готовила, а что на обед. Как редко отец дома был, как мать с работы приходила уставшая, а всё равно каждый раз спрашивала, как день прошёл, ещё и в подробностях. Всё это знаю, а имени нет.  — Серёжей меня звать. Серёжей. — Далеко уже отошли, а докричался всё-таки. Ну точно экстрасенс какой-нибудь! Только с парнем тем, Серёжей, разошлись, сразу он из виду пропал. Быстро утопал, а я всё в его сторону смотрел, пока совсем маленькая точка вдалеке от него осталась. Вот тогда лишь до меня дошло, что один я теперь. Точно теперь один. Есть ли подумать время? Что делать сейчас? Идти, очевидно. Одна дорога — вперёд. А если обмануть этот совершенно очевидный сценарий? Если сойти с пути и обратно повернуть? Сергея найти, с ним пойти. Да нет, не догоню уже. Так идти не хочется. Чрезвычайно просто. Что же будет? Ой, даже думать не стану. Я иду просто, не трогаю никого. Может и обойдётся всё. А с другой стороны, ежели так хотят, чтобы я шёл по этой дороге безостановочно, вот и буду идти. Всем назло ни за что не сверну. А если помощь моя кому понадобится? Вдруг такое случится. Конечно, маловероятно. И как же мне себя повести? Не пройду же я мимо, если человек передо мной умирать будет. Или же просто раненый по пути встретится. Я ведь не равнодушный человек, нет, совсем не так! Нет, ни в каком виде. Раз уж я здесь, значит не просто так. А если и разыгрывают, почему же именно меня? Точно здесь не так что-то. Назло, точно назло не стану противиться. Если хотят, чтобы я по их правилам играл, так и буду. Другого-то пути у меня нет. Вернее, есть, но что-то мне вдруг перехотелось. Может он и безопасней, но разве я трус? Правду Серёжа говорил, страх не отнять. Даже стыдно так стало. Надеюсь, что страх этот хотя бы оправданный. Так я буду себя чувствовать не так гадко.       А дальше пейзаж менялся. Между прочим, не в лучшую сторону. Когда далеко уже отошли друг от друга с этим Серёжей, лес вдруг появился. Вы знаете, я его не видел даже, когда шёл. Всё ведь только за силуэтом парня следил. Только скрылся он, я голову вперёд повернул и неожиданно для себя с правой стороны густой-густой лес увидел. Что странно, он только с одной стороны шёл. Слева же одна-две берёзки и то редко. И поле всё, поле.       Долго лес этот шёл. Берёзок только меньше стало. А когда и они кончились, деревенька появилась. Малюсенькая такая. Дома старые, дряхлые. Да их и домами назвать нельзя. Лачужки и землянки с одним только малюсеньким окошком. Вымерли там будто все. Далеко только где-то, из дальнего самого домика детский плач был слышен.       А когда и лес прошёл, совсем пусто стало. Поле только кругом. А размышлять мне теперь совсем не хотелось. Сейчас ведь всё понятно. И думать-придумывать ничего не надо. Будем считать, что меня разыгрывают. А если нет, значит, я конкретно влип. Не бежать же обратно. К тому же, бежать-то некуда.       Вдалеке вдруг стали выстрелы слышны. Голоса людей. Не пойму, толи русский, толи… немецкий. Точно, немецкий! Дошло, дошло, наконец, до меня! Поняла моя голова глупая, что, где и когда. Война, понятно. Прошлое же. Точно прошлое. Или же повторное будущее.       И тут меня уж точно страх взял. Всё внутри сжалось. Да как же я раньше не понял?! Нет, да не может этого быть. Я не помню, конечно, как здесь оказался, кем раньше был, но точно помню, что прошлое это. Было это уже, ну было! Да нет, точно разыгрывают. А если нет?..       Внутри всё пускай сжалось, а идти я продолжал. Ноги сами будто несли. Остановиться хотелось, обдумать всё. А хотя, что же тут думать? Всё равно ничего я разгадать не смогу. А если и умру, то хоть загадочно.       Выстрелы громче стали. Крики вперемешку оказались. Там и наши и немцы, всё в одну кучу смешалось. А идти я продолжал. Чувствовал, что вмешаться в эту жару определённо нужно. Людей там достаточно, но, может, помогу чем. Не могу же я быть совершенно бесполезным. Внесу свой вклад в историю. А чтобы терять что-то, надо хоть что-то заиметь.       И я ускорил шаг. Единственное это место было, где дорожка не обходило его, а прямо шла туда, в гущу. Значит, по сценарию всё так было. Тьфу, по какому сценарию! Решили ведь уже, что всё это по-настоящему происходит. Нет ведь никакого сценария! Я сам всё придумал, сам!       Не заметно для себя, я начал говорить вслух. Ну, как говорить, кричать я начал. Встал на месте и просто кричал. Теперь только понял, как глупо выглядел. Надо собраться уже как-то. Ведь зачем-то я здесь оказался? Если чтобы умереть, то я пойду и умру. Главное ведь — за кого. Сейчас пойду и умру. Умру за людей, за будущее. Умру и всё. Я готов. Хотя бы морально, но готов.       «Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой С фашистской силой тёмною, С проклятою ордой»       Голоса громче. Я закрыл глаза и начал медленно подходить к центру пальбы этой самой. Уши закрыл и быстрее пошёл. Потом глаза как распахнул и попал не туда совершенно, как представлял. Тихо стало. Даже ветер не подует, травинки не всколыхнётся. Время словно встало. Но люди были. Лагерь, похоже. И опять поле вдалеке, а по сторонам несколько деревьев. И всё те же берёзки. Камни большие в кучу там свалены, прямо у деревьев. Жутко выглядит. Тишина. И птицы не поют, и люди молчат. Выйти? Показаться им? Ну опять же, сюда я за этим или не за этим шёл? Решил, так решил. Нечего от слова своего отказываться. Вышел из кустов, и оглядывать сразу всё начал. Люди стояли, прямо в поле смотрели. Тишина стояла кругом. На меня, как будто на нарушителя закона, сразу все посмотрели. Да так и есть, я же тишину ту самую нарушил. Нарушитель, значит. Он и есть. Доктора все стояли, видимо, и девушка среди них одна. Глаза заплаканные, а сама всё в поле смотрит. Совсем ничего не понятно. Только что отсюда же, от этого самого места стрельба раздавалась, голоса из этой человеческой каши. Куда же это всё делось? Или мне уже чудилось. Или забрёл я не туда. Да нет! Чушь. Здесь всё было. В этом самом месте. Мысли мои тишину только и прерывали. Еще ветер только дунул, трава колыхнулась. Поле зашумело. Последнюю секунду тишина была. Загрохотало всё. Из-за берёзок тех стрелять начали. За камнями затаились. Обстрел начали. Доктора все назад побежали, в лагерь. Осталось только три человека. Два парня каких-то: солдаты, видно, из лагеря и девушка та. Только стрелять начали, её сразу в истерику бросило. Рыдать начала. Да как-то получилось так, в сторону мою взгляд её случайно упал. На мне остановила его секунды на две точно. Успокоилась. Платок достала из кармана, к глазам поднесла и опять в слёзы. Ничего мне так и не прояснилось. Не заметил я сам, как ко мне сзади кто-то подошёл. И шептать на ухо стал.       — Полина зовут. У неё в поле этом жених. Никак не вытащить его, понимаешь. Дурак только поползёт. Мёртвый, думаем, там уже. Говорить ей не стали пока, сорвётся, сама побежит. Её в первое мгновение же убьют. Мёртвая зона называется. Только тронься — сразу стрелять начнут. Такие дела.       Я обернулся, один из солдат стоит. Теперь-то всё понятно. К чему угодно был готов. Хотя, кого мне здесь обманывать? Умереть был готов сразу. Не хотел чувствовать себя опять так мерзко. Понимать, что вот оно. Помочь можешь, а боишься. А чего мне бояться, сам не знаю.       Верить даже не хочется, что всё это действительно происходит. Одно дело — читать о войне. Так, для галочки спасибо ветеранам говоришь, а сам и не понимаешь, что они сделали. Как всё это было. А тут передо мной прямо живые люди. Живые, а внутри все будто мёртвые. Заранее уже. Вот тебе и жизни недожитые, вот и семьи разлученные, вот и слезы. Передо мной прямо. Здесь и сейчас. Не могу в это верить. Ну не могу. Только задумался, сразу девушка эта, Полина ко мне подбежала. За воротник взяла, глаза горят. Но не страх ведь это вовсе, а боль.  — Помоги, вытащи его! — Голос надрывала, кричала во всю мощь. — Чую плохое что-то случилось. А эти, — В сторону солдат показала, аж покраснели, плечами пожимать стали. — Трусы! На словах-то все герои, все готовы в бой идти. В бой-то можете. Винтовку каждый в руках держать может, а человеку помочь, так «мы тут бессильны». Стыдно стало? А лучше бы стало. — Опять на меня взгляд перевела. — Помоги, ну помоги. Отошла, платок снова достала. Вновь её в слёзы бросило. Нет, не могу я так. Я должен, обязан что-то сделать. Терять, как я говорил, мне уже нечего.       «Пусть ярость благородная Вскипает, как волна, — Идёт война народная, Священная война!»       И тут на меня нашло что-то. Пригнулся и туда пополз. Вслед мне закричали «Куда ты? Ну куда?! Вернись, дурак, убьют и ни секунды не подумают!». Пускай, думаю, убивают. Человека, может, спасу. Да ведь не одного, двух. Девушка же та помрёт, если жених её пропадёт. Долг, будто.       И ползу я, ползу. Вперёд всё и вперёд, а темнеть уже начало. Как можно аккуратней пытался. А тут тропка маленькая была уже продавлена. Так что мне и легче было. Думаю, ползти по ней буду, и на пропавшего, может, набреду.       И вот слышу, стонет кто-то рядом. Близко, прямо за поворотом. Подползаю, смотрю, лежит солдат раненный. За ногу держится и стонет. Я быстро к нему ползу, а он глаза поднял и заулыбался.  — Ты как здесь? — Спросил сразу и всё шёпотом. Боится, иль не может по-другому?  — За тобой, нельзя тебе здесь умирать. Никак нельзя. Там невеста твоя в слезах вся. Ради неё хоть, потерпи ещё чуть-чуть. Сейчас только стемнеет, и поползём тихонько. Выберемся, обещаю. Вот и ещё стемнело. А он держится, молодец. Но только подумал, сразу глаза у него начали закрываться. Ну, думаю, всё. Пора.  — Тебя как звать? — Этот, надеюсь, не как Серёжа, не такой романтик.  — Витя я. — Выпучил глаза на меня, сам, видно, понял, что умирать начал. Точно теперь пора. Я схватил его в охапку, прижал к себе покрепче и на ухо шепнул «Ты крепче держись, но и сам беги». Подхватываю его и вскакиваю. Бегу со всей мочи, а Витя помогает, как может. Опять, правда, стонать начал, но это ничего. Добежим, добежим. И стрельба началась, только вскочили. А мы бежим, без остановок бежим. Со всей силы бежим, а взгляд туда только, где лагерь. Добежать бы главное, добежать. Слышу, кричать оттуда уже, докторов созывают. И главное, девушка эта, застыла словно. Стоит, не шевелится. На нас только смотрит.  — Терпи, миленький, терпи, родненький! Малость всего осталась. Понимаю уже, что ослабел. Ближе к себе прижимаю и бежать продолжаю. Тут, в один момент в боку у меня что-то закололо. От усталости, наверно. Ничего, сейчас-сейчас. В ноге тоже начало колоть, да сильно так. Потом и спину заломило как-то. Ничего я не понимал ещё. Стреляют кругом. Уши даже заложило, а голове одно всё «Донести бы, донести». Близко уже совсем, а у меня глаза чего-то закрываться начинают, ноги ослабели.       Я глаза закрыл и продолжил бежать с большей силой только. Слышу, стрелять перестали. Тишина наступила. Легче так немного. Но недолго это было. Продолжил бы я этот свой забег с напарником на груди, если бы не остановили меня. Кто-то впереди встал, солдата раненого забрал, а я упал сразу. Упал, а дальше не помню.       И вот лежал уже когда, чуть глаза приоткрыл, рядом шушукались всё, а я на себя смотрю. Кровь везде, вверх чуть взгляд поднял и народу целую толпу увидел. Снова глаза закрыл. Чувствую, накрыли меня с головой тряпкой какой-то, а я и двинуться не могу. — Ну, герой. Жаль, молодой совсем был. — Как звали хоть? — На воротнике имя нашито «Дима». Димой, похоже, и звать.       А сейчас стоит только подумать о том, сколько людей полегло за то, чтобы каждый из нас жил свободно. Сколько людей отдали свои жизни, чтобы мы жили так, как живём сейчас. Совсем молодые парни и девушки умирали за то, чтобы на наших лицах каждый день сверкала улыбка, чтобы над нашей головой было спокойное, чистое небо. Чтобы мы жили. И помнили, что мы живы благодаря ним. Каждый год мы говорим спасибо ветеранам Великой Отечественной войны за то, что они когда-то совершили. Мы помним. Мы знаем, за что они отдавали свои недожитые жизни. И каждый из нас бесконечно благодарен всем им за это.