Отражение

Стены кабинета выкрашены в голубой. И это именно тот оттенок, который близко не стоял с цветом моря за окном, ну, или, например, неба. Ощущение, будто в краску подмешали грязи: настолько мерзко она выглядит, что даже декор заблеванного сортира на Омеге по сравнению с ней кажется эталоном эстетики. Уже в который раз Аленко задумывается о том, на кой-черт стены в принципе покрашены, и (что еще более странно!) сделаны из бетона, а не из стандартных металлопластовых блоков. Современные блоки дешевле, практичнее, да и в покраске не нуждаются, в отличие от подобного недоголубого безобразия. И выглядят куда аккуратнее. Доктор Вулф, сидящий по ту сторону стола, кивает, словно соглашается с мысленным негодованием Кайдена. Аленко видит доктора раз в неделю, стабильно. Уже больше полугода, и за это время Вулф не изменился ни на йоту: та же гладковыбритая голова, та же ямочка на подбородке, те же массивные очки, съехавшие на нос. Тот же сухой, деловитый голос: о чем будем разговаривать сегодня, господин Спектр? Поведение доктора, как стандартная комплектация электронного устройства: никаких сбоев — баги прошивки, если и имелись, то давно устранены. Впору подумать, что Вулф не человек, а машина. Аленко торчит в кабинете уже больше четверти часа. Точнее сидит. Вжимается в жесткую спинку неудобного кресла и время от времени косится на стену и соблазнительно-мягкую кушетку рядом с ней. Молчит. Снова смотрит на кушетку и стену. Снова молчит. Смотрит на кушетку. Приляг, отдохни! Сделай пытку хотя бы немного приятнее! На кушетке изящно разбросаны маленькие тканые подушки. Чем дольше Кайден ходит на приемы, тем больше ему кажется, что он слышит голоса. Таинственный шепот, который почти невозможно игнорировать. Если бы Кайден хотя бы на минуточку стал верующим, то можно было бы предположить, что его искушает дьявол. Ложись Спектр. Закрой глаза. Никто не требует от тебя невозможного. Он не поддается на уговоры таинственных голосов, потому что лечь на кушетку — то же самое, что признать себя больным. Чокнутым, которые только и могут, что болтать о себе, покорно сложив на животе руки. Зажмурившись. Утонув в мягкости подушек. Аленко не ложится. Вместо этого он упрямо расправляет плечи, несмотря на то, что внутри головы начинает нарастать пульсирующая боль, от которой перед глазами вспыхивают мушки, а каждый звук кажется в тысячу раз громче, чем есть на самом деле. Но Аленко терпит. Привык терпеть. Он не чокнутый. Боль — это не душевное расстройство, а всего лишь реакция организма на… В любом случае, бывало и хуже. — Все в порядке? — интересуется Вулф, поправляя очки. «Конечно, нет!» — хочет выкрикнуть Кайден, но вовремя прикусывает себе язык. Выдавливает лучшую из своих улыбок «на все случаи жизни». Мол, все отлично. Прекрасно. Лучше не придумаешь. Ведь именно так себя чувствуют на приеме у психотерапевта, специализирующегося на аффективных расстройствах и тревожных неврозах, включая посттравматический стресс. — Господин Спектр? — Спасибо, все хорошо. Просто устал с дороги. — Что ж, тогда продолжим. В прошлый раз вы остановились на трудностях в общении с подчиненными, которые видят вас не иначе, как героя. — Неправда. Я говорил, что на данный момент все мои старые друзья улетели с Земли, а новых в ставке командования пока не появилось. О героях речи не было, я хорошо это помню. Доктор равнодушно пожимает плечами: то ли соглашается с Аленко, то ли ему в сущности наплевать, что ему говорят. Кайден смотрит на руку доктора, безостановочно черкающую что-то в старомодном бумажном блокноте на кольцах, и думает, что нет ничего более обыденного, чем вот такие вот беседы между врачом и пациентом, в которых нет ни сочувствия, ни участия. Даже любопытства нет. Если бы он сейчас вместо ответа достал из-за пояса лансер и пустил пулю прямо себе в висок, то доктор бы не удивился. Точно также пожал бы плечами, отправив по визору сообщение в службу уборки, и занялся дальше своими больничными делами. Аленко считает, что в этом нет ничего плохого. Профессионалы тем и хороши, что всегда держат ситуацию под контролем. Но отчего-то, каждый раз, когда он приезжает на еженедельный прием, поведение психотерапевта вызывает внутри него ощущение тихой, беспомощной ярости. — Вы одиноки? — Простите? — Вы чувствуете себя одиноко из-за того, что у вас нет возможности общаться с близкими? С семьей? С экипажем «Нормандии»? Вас это раздражает? — Нет. По правде говоря, с недавних пор Аленко раздражает все, что связано с сочувствием и фальшивым участием. С монотонными убеждениями Хаккета, что в послевоенное время непросто приходится всем и каждому. Адмирал считает, что это нормально — не спать по ночам и принимать седативные по пригоршне за раз. Он и сам, бывает, грешит этим. «Война — не прогулка на свежем воздухе, — говорит Хаккет. — Вернувшись домой, ты уже не будешь прежним». Аленко из тех идиотов, которые не хотят верить в это. Из тех, кто убежден: если сильно постараться, то забыть можно все, что угодно. С ним уже происходило нечто подобное: перелом шеи наставника — не то событие, которое захочешь вспоминать за бутылочкой шерри вечером пятницы. В этот раз Кайден тоже хочет забыть. Он готов на все: алкоголь, гипноз, нетрадиционные практики. Контрафактные препараты и таинственные методики ханаров. Теннис. Литературный клуб. Анонимный клуб страдающих беллумафобией. Курс лечения у лучшего психотерапевта Альянса, даже если тот, по мнению Аленко, так же бесполезен, как колония дреллов, осевшая в джунглях Амазонки. Все что угодно. Строго говоря, даже любая из популярных сейчас поисковых экспедиций за пределы системы казалась отличным способом избавиться от проблем. Кайден на полном серьезе был готов подписать контракт с первым попавшимся кораблем, пускай по внешнему виду его и не отличить от дырявого помойного ведра. Он был готов питаться сухпайком и сутками стоять на капитанском мостике, калибруя барахлящие навигационные схемы. Он был готов на стычки с батарианскими мародерами, с булькающими пиратами-ворча, с кроганами — наемниками, которые теперь собираются, кажется, размножаться, не снимая пальца с курка дробовика. Кайден был готов на все, лишь бы… Не. Быть. Здесь. Не. Быть. Спектром. Не. Быть. Тем. Кто. Выжил. Жить — значит помнить: вот что усвоил Кайден. И это ему не нравится. — Сегодня вы рассеяны, майор. Вам нужно расслабиться. Кайден глубоко вздыхает и смотрит доктору прямо в глаза. А глаза у Вулфа — серые, с желтыми мелкими вкраплениями, хищные. Очень подходящие под фамилию. С такими глазами хорошо бы работать агентом где-нибудь на Сур’Кеше, выведывая тайны саларианцев, а не сидеть в клинике общаясь с очередным поехавшим. Кайдену почти интересно, как Вулф вляпался во всю эту психотерапевтическую дрянь. Почти. — Тогда, может быть, предложите мне чай? — интересуется он, после длительной паузы. — Для расслабления, а? Вдруг поможет? Вулф брезгливо поджимает губы: — Не хватало еще и здесь чай пить, — тихо бурчит он себе под нос и уже громче добавляет. — Могу предложить кофе. Минеральную воду. Или спиртовую настойку на травах. — Спиртовую?! — Аленко подается вперед, думая, что ослышался. — Спиртовую, — Вульф невозмутимо кивает, продолжая черкать в блокноте. — Вас что-то смущает? Кайден хмыкает: — А вы точно психолог? Удержаться от бородатой штуки, болтающейся в экстранете еще с прошлого столетия, невозможно. Доктор пожимает плечами. — Если вы, Кайден, считаете по-другому, то ваше присутствие в моем кабинете не поддается никакому объяснению. Потом Вулф встает и нарочито медленно подходит к ярусному шкафу. Открывает одну из ячеек, достает оттуда затейливую тоненькую бутылку, два стакана, затем так же медленно возвращается на место. — Вот же черт, — не сдерживается Аленко. — Я думал это — несерьезно. — Почему? — Вулф сноровисто вытаскивает пробку. — Вам кажется, что я похож на того, кто бросает слова на ветер? — Пожалуй, что нет. Кайден принимает из рук психотерапевта протянутый стакан и с недоверием принюхивается. Жидкость похожа на молоко — густая, совершенно непохожая на алкоголь. А пахнет действительно травами: терпко, так что от одного вдоха начинает вязать под ложечкой. — «Белый срез» , — зачем-то поясняет Вулф, с видимым удовольствием отпивая едва ли не половину своего стакана. — Уникальная вещь, сомневаюсь, что вам хотя бы еще раз доведется опробовать. А теперь, раз я удовлетворил ваше пожелание, вернемся к терапии. Уверяю, к концу сеанса вы почувствуете себя лучше. Слушай, Спектр. Слушай и услышишь. После приемов ему никогда не становится лучше, думает Кайден, на автомате прихлебывая настойку. Хуже тоже не становится, но стоит ли считать это путем к успеху? Он знает, что в большей степени это не вина Вулфа. Просто спасение утопающих — дело рук самих утопающих, вот в чем фокус. А Кайдена, кажется, уже не спасти. Он — утопленник и не важно, хочет он этого или нет. Аленко подозревает, что доктор в курсе этой маленькой проблемы, но что толку от такого знания? Кто там может воскрешать мертвых? Боги? Так вот Вулф — явно не бог. — Расскажите мне о ваших отношениях с женщинами. — О чем? — О романтических отношениях, — мягко повторяет психотерапевт. — Как они складывались у вас в течение жизни? — Какое это имеет отношение… — Вы не хотите говорить о службе, о ваших планах и о друзьях, — Вулф улыбается уголком рта. — Любовь — тема, которую мы пока еще не затрагивали. Нейтральнее не придумать. — Нейтральная тема? У вас неверные сведения. Личная жизнь на то и личная, чтобы говорить о ней только с теми, кому доверяешь. — А я, как видно, не вхожу в этот список, — удовлетворенно произносит Вулф. — Что ж, вот вы, наконец, и признались. Благодарю. Кайден фыркает. Проклятый мозгоправ только что развел его, как мальчишку! Можно проигнорировать, можно разозлиться, можно начать упираться и все отрицать, но правда такова, что Кайден сам только что проговорился Вулфу о том, что даже не пытается идти на контакт. И что же теперь делать?! От правды не сбежать, Спектр. Смирись, не упрямься. Ты же готов на все…  — У тебя будут с этим трудности, — рассеяно произносит Аленко, с подозрением вглядываясь в содержимое стакана. — Так мне говорил в детстве отец. «С этим» — означало с девушками. С женщинами. С особями противоположного пола. — Вы были согласны? — Я не обращал внимания. Когда каждый вечер голова раскалывается, по утрам тошнит, а иногда можно потерять сознание просто чихнув, последнее, что может интересовать — это прогулки в парке с соседской девчонкой. — А позже? — Позже были трудности. Примерно по тем же причинам. — Даже с Райной? — спрашивает Вулф, пролистывая несколько страниц в блокноте и поймав на себе потрясенный взгляд Аленко, уточняет. — Прошу меня простить. Я вынужден был изучить ваше личное дело. Исключительно в медицинских целях. Кайден напряженно выдыхает через зубы, а затем залпом допивает настойку. — Конечно, — говорит он. — Стоило догадаться, что вы в него с ногами залезете… — Я не заставляю вас говорить вещи, которые вам неприятны. Но мы не сдвинемся с места, если вы хотя бы чуть-чуть не поможете мне. Аленко порывисто встает, поворачиваясь к Вулфу спиной. Бунтарство — такого не провернуть перед тем же Хаккетом, но здесь…здесь можно. Он же, в конце концов, пациент, а для пациентов психотерапевтического отделения Трибунал не предусмотрен. Разве что смирительная рубашка… Кайден знает, где грань. Он не собирается ее переступать, но смириться с таким наглым вторжением в его жизнь, ох, как непросто. У Аленко всегда плохо получалось смиряться. Со званием, с приказами, с долгом. Со смертью. Он снова фыркает и проходится взад-вперед по кабинету, считая под ногами кафельные плиты. Непременно так, чтобы не наступать на стыки. Это из детства — наступишь и попадешь в лаву. Сгоришь в мгновение ока, даже скелета не останется. Лет в девять Аленко казалось, что ничего страшнее не существует. Что любая форма жизни по сравнению с гибелью в лаве, в тысячу раз лучше. Кайден думает, что было бы неплохо ненадолго вернуться в те деньки. Чтобы никаких разрушенных планет, никаких коллекционеров и никаких Жнецов. И никакого Вулфа с его кислой, фальшивой улыбочкой. Не думай об этом, Спектр. Еще слишком рано и уже слишком поздно. А этой грани ты еще не знаешь. — С Райной было по-другому, — нехотя говорит Аленко, отмахиваясь от приставучих голосов. — Трудности начались позже. — После того, как вы случайно убили капитана Вирнуса? — Да. Райна не смогла смириться с этим, и все было кончено. — Вы вините себя? Если бы была возможность изменить прошлое, вы бы поступили иначе? — Нет. Да…я не знаю. — Кайден недоуменно склоняет голову набок. — Наверное, все-таки нет. Так было нужно. — Для Райны? — Для меня. — Почему? — Это… сделало меня сильнее. Я осознал, какой на самом деле бывает жизнь. Рамки, правила. Пределы. Знаете, один раз убив кого-то по неосторожности, даже если этот кто-то — последняя сволочь, потом яснее понимаешь, когда нужно стрелять. Кто действительно твой враг. — И кто же, по-вашему «враг», Кайден? — Когда? Сейчас? В прошлом? В будущем? — В общем, — уточняет Вулф. Сейчас доктор похож на охотника. Терпеливый и хитрый, он точно знает, как нужно преследовать жертву, подводя ее все ближе к капкану. — Мне не нужны частности. Намного интереснее ваша личная классификация термина. Точное определение, что вы дали слову бессознательно, не задумываясь об этом. Аленко хмурится, устало массируя виски. Голос психотерапевта затягивает его в болото воспоминаний, морочит блуждающими огоньками в трясине. Кайден не хочет говорить. Упрямится, избегая смотреть на Вулфа, потому что кажется, что тогда произойдет непоправимое. Кайден не хочет говорить. Но молчать уже не получается. — Враг — это опасность. Опасность для всего: для мира, для спокойствия, для жизни. Враг — тот, кто угрожает твоему существованию. Кто хочет уничтожить или изменить тебя и все, что тебя окружает. Эгоистично и подло, не считаясь с твоим мнением. Когда я смотрю на противника и понимаю, что он подходит под эту классификацию термина — я готов стрелять. Нет. Я готов убивать. Вулф одобрительно кивает. — Значит, Джейн Шепард, на которую вы направили пистолет, защищая посла Удину, была врагом. Эгоистичной и подлой, не считающейся с вашим мнением. Верно? Капкан щелкнул. Глянец белых стен и палец на спусковом крючке. Глаза напротив — малахитовая гладь озера. Спокойные. Уверенные. И только если присмотреться как следует в самую глубь можно увидеть: обида. Искра, вспышка в омуте хладнокровия, точно затерянный и только что нашедшийся клад, в который не верил, даже не подозревал о его существовании. — Опусти оружие, Кайден. Пожалуйста. Нервы, как перетянутые гитарные струны. Прикоснись — лопнут с противным звуком, кучеряво завиваясь на самом конце грифа-пальца. А посреди груди Шепард появится дыра, размером с кулак… Страшно. Страшно, что выбора нет. Или?.. — Кайден? Ты слышишь? — Кайден? Вулф зовет его по имени: многоголосье вчерашнего и сегодняшнего дня. Имя подхватывается не пойми откуда взявшимся ветром, наотмашь бьет по лицу, как бьют заснувшего в неположенном месте пьяницу или бездомного: хлестко, наотмашь. Аленко чувствует запах гари и тлеющего пластика. Прошлого, которого не должно быть рядом, не должно быть в самом Кайдене, потому что слишком больно, слишком невыносимо, слишком, слишком, слишком… — Кайден, все в порядке? Может быть, выключить кондиционер? — Не нужно. — Тогда?.. — Что? — Ответите на вопрос? Аленко смотрит на доктора со смесью раздражения и обреченности. — Вы сравниваете вещи, которые нельзя сравнивать, — сухо говорит он. — Невозможно подбить каждое событие жизни под одни и те же критерии. — Разве? — Вулф задумчиво чешет ямочку на подбородке. — Тогда как же вы объясните факт того, что направили на Джейн Шепард пистолет? — Я… — Вы собирались выстрелить. Вы бы выстрелили, не будь Джейн чуть более красноречивой, чем положено солдату. В кого вы собирались стрелять, Кайден? Во врага? В нарушителя устава? В угрозу для дипломатических отношений людей с остальными расами? — Не давите на меня! Это — непрофессионально! — Не вам судить о моем профессионализме. Отвечайте на вопрос. — Вы шутите?! Вы сказали, что можно не отвечать, если не хочется! — На кого вы направили пистолет? — Замолчите! — На кого? — Я сказал — хватит! — На кого?!  — На любимую женщину!!! Вулф откидывается на спинку кресла и удовлетворенно делает еще одну пометку в блокноте. Кайдена трясет, ноги подкашиваются. Хочется лечь на пол и уже никогда не вставать с места. И гори оно все… — Ах, даже так! — тем временем говорит Вулф. — Любопытно. Любимые женщины, как оказывается, бывают врагами…следуя вашей логике, разумеется. Чем же она… — Идите к дьяволу, — устало перебивает Аленко. — Слышать вас не могу. — Скорее не хотите. — Есть разница? — Ооо! Огромная! Смею вас заверить, мы только что сдвинулись с мертвой точки буквально на сверхскоростной! Еще пару сеансов и… Вулф многозначительно замолкает, и тогда Кайдену нестерпимо хочется съездить нахальному мозгоправу по морде. С оттягом, до характерного сочного хруста в носу. — … я действительно сойду с ума, — заканчивает он, отворачиваясь к окну. — Обещаю. — Не обещайте того, чего не сможете выполнить. Лучше лягте на кушетку и расслабьтесь. Я же вижу, вам этого хочется. Кайден скептически смотрит вправо, на проклятые подушки, которые с этого ракурса выглядят еще более соблазнительно. Спрашивает: — И что потом? — Продолжим наш разговор. Расскажете мне что общего между возлюбленной и врагом. Обменяемся опытом, наконец. Смешок, вырвавшийся из горла Аленко, получается сдавленным и каким-то булькающим. — Опытом?! Хотите сказать, что ваша любимая женщина была спасительницей мира? — Весьма вероятно. — И что дальше? Она умерла, как и Джейн? — Весьма вероятно. — Смешно… Кайден не успевает остановить случайно сорвавшееся с губ слово. И не сразу понимает — тон доктора неуловимо изменился. Заиндевел, выцвел, утратив бесстрастность, сделавшись похожим на угасающее эхо в горах. Взгляд Кайдена останавливается на картине, висящей прямо над окном. …снег, громада осадных стен, высокие башни. Золотится вышивка на изорванных флагах со смешным странным гербом. Меч, глаз и щупальца застывших на ткани, словно пойманных в ловушку, солнечных лучей… Почему-то становится очень легко представить Вулфа внутри этого диковинного пейзажа. С меховой накидкой на плечах, с амулетом в виде клыка какого-нибудь хищного животного. С тертым, покрытым зазубринами посохом: вроде такие были популярны среди лекарей из древних легенд? Радуйся, Спектр. Ты не видел агонию своего мира. Ты все еще счастлив, пускай и не понимаешь этого. Ассоциации странные. Неуместные, особенно здесь, в уродливом кабинете, пропитанном канцеляритом и формальностями. Но почему-то они успокаивают Кайдена. — Прошу прощения, — тихо говорит он, садясь на кушетку. — Я не хотел…задеть вас. — Все в порядке. Это я должен извиняться. — За что? — За мои методы. Они, порой, не слишком гуманны. Кайден ложится, не зная, что на это ответить. Подушки принимают на себя тяжесть тела, уютно прогибаясь именно в тех местах, где нужно. Аленко подавляет зевок, раздумывая, что может быть не так уж и плохо, что Вулф внезапно перестал изображать из себя мистера Специалиста-До-Мозга-Костей, разбавив нудную терапию выпивкой и собственной эмоциональной вовлеченностью. А, может быть, с самого начала он действовал по плану? Может быть, по его мнению, забывать что-то неправильно? По-хорошему Аленко понимать не хотел, вот и пришлось действовать…агрессивно. Как там это у мозгоправов называется? Индивидуальный подход? Кайден скрещивает руки на груди, рассматривая светильники на потолке. Всего их двадцать четыре, аккуратненькие такие тусклые кружочки, каждый посредине своей панели. Светильников ровно столько же, сколько раз он приходил в этот кабинет на прием. Совпадение? Символизм? Зачем вообще их считать? Аленко вдруг кажется, что в левом углу светильник немного смещен, относительно центра. И моргает. Это бесит. — Продолжим? — Валяйте. — Что общего у Джейн Шепард и Жнецов? Кайден морщится. — Дрянь у вас вопросы, — запальчиво комментирует он, мысленно сдвигая непонравившийся светильник на правильное место. — Потому что между ними нет и не может быть ничего общего. — Ну же, господин Спектр, — укоризненно просит Вулф. — Вы даже не стараетесь. Отвлекитесь, попробуйте проявить фантазию. Ассоциативное мышление. — Вроде противопоставлений? — Именно. — Это…нелепо. — И все-таки? Кайден закусывает губу и переводит взгляд на окно, за которым видно морское побережье. Высокие пальмы, песок, яркие точки шезлонгов. Огоньки бара у самой кромки воды. Море сегодня удивительно спокойное, глянцевое, словно желейная верхушка торта. Один из подобных кондитерских шедевров он пробовал с Джейн почти сразу после победы над «Властелином». Трехъярусный, с шоколадной пропиткой и мятной крошкой по бокам. — Когда-нибудь этому придет конец. — Да? — Да. Сейчас все начинается, но однажды закончится. — Возможно. — И что тогда? — Если выживем? — Если выживем. Что останется? В комнате на редкость светло, несмотря на перебои с питанием по всей Цитадели. Но для той, что совсем недавно спасла станцию, отбив ее у диковинного врага, не грех сделать исключение. Пара аварийных генераторов, торт. Апартаменты люкс класса в одном из самых удаленных, почти не пострадавшем во время захвата районе. Совет умер. Да здравствует коммандер Шепард! Шампанское торжественно выглядывает из ведерка со льдом. Джейн ненавидит шампанское, даже не смотрит в сторону запотевшей бутылки, горлышко которой обернуто в серебристую фольгу. Джейн ненавидит вопросы, в которых есть даже толика философии, потому что искусность солдата измеряется меткими выстрелами, а не словами. — Потом, — медленно говорит она, не глядя на Кайдена, — потом будем мы. Друг у друга. — А если нет? — Аленко предельно спокоен, во всяком случае, внешне. — Если один из нас… Шепард вскидывает голову. Смотрит колко, осуждающе, и язык отказывается подчиняться Кайдену, превращаясь в одеревенелый кусок плоти. Он понимает, что попал в точку. Что Джейн уже думала о чем-то похожем, и выводы, к которым она пришла, не утешительны. — Я не знаю, — наконец произносит она, пальцем легонько касаясь голубого желе на верхушке торта. — Я не знаю, что мне делать, если Жнецы будут побеждены, а ты погибнешь в бою. Или наоборот. Если мы не победим. Если оба останемся в живых, не имея возможности сражаться дальше, даже если удастся найти способ спастись. Ты и они — вот все, что у меня есть… — Смысл жизни, — Аленко запрокидывает голову, чтобы лучше видеть Вулфа. — Враг и любимый человек — стимулы. Наличие того и другого — единственные причины для того, чтобы двигаться вперед. Психотерапевт коротко улыбается. — Блестяще, — тянет он. — Какой из этого вывод? — Я потерял смысл жизни? — Допустим. А еще? — Эмм… — Аленко прикладывает ладонь ко лбу, пытаясь сосредоточиться. — Я не ищу новый смысл жизни, цепляясь за прошлое? — Интересная теория. — Но я ищу! — Может быть, недостаточно усердно? — Да что вы понимаете! — Ничего не понимаю, — с легкостью соглашается Вулф. — Но советую вам почаще смотреть вокруг себя, вместо того, чтобы вязнуть в личных проблемах. Лекарства принимают внутрь. Но покупают их в аптеке. Аленко закатывает глаза. — Советуете? — едко переспрашивает он. — Серьезно? Знаете, я могу почти со стопроцентной точностью определить класс имплантов в голове биотика по его манере сражаться, однако, это не значит, что увидев кого-то с L2, я стану читать морали о том, как они вредны для здоровья. Каждый делает свой выбор, и я не имею права вмешиваться. — Верно. Но между моими советами и вашими есть одна маленькая разница. — И какая? — Биотик с L2 не просит вашей помощи. Зато вы ее просите. Здесь. Сейчас. В этом кабинете, который так вам противен. У меня, у того, кто противен вам еще больше, чем сам кабинет, вы просите помощи вот уже который день. Вы живы. Вы готовы на все, чтобы жить дальше. Вы хотите двигаться вперед, господин Спектр, как бы вам не было сложно признаться в этом самому себе. Хотите, но ни черта для этого на самом деле не делаете. Аргументы настолько сокрушительны, что Аленко теряет дар речи. Буквально. На секунду Кайдену в голову приходит мысль о том, что он все-таки свихнулся и думает все это время вслух. Иначе как Вулф догадался о… Стыдно. И горько так, что к горлу подкатывает. Жжется в гортани нестерпимым желанием оправдаться, которое сейчас абсолютно бессмысленно. — Я запутался, — выдавливает Аленко. — Когда хотел выстрелить в Джейн, когда случилась вся эта история с Удиной. Я просто запутался в том, что хорошо, а что плохо. После ее воскрешения, после сотрудничества с Цербером, легче было поверить в Удину, чем в нее. Он был так убедителен, а она…мне казалось, я теряю ее, но я не хотел ее терять. И тогда я сделал единственное что мог. Я совместил оба смысла жизни в один, превращая любовь в ненависть. Всего на мгновение. Потому что так было…проще. Потому что в ином случае, я мог лишиться и того и другого. Понимаете? Он ждет, что Вулф рассмеется, потому что-то, что он только что сказал, действительно смешно. По-мальчишески, словно Кайдену все еще пятнадцать и он восторженный подросток с поверхностными идеалами. Но психотерапевт не смеется. Кайден слышит, как он кладет блокнот на стол, звякая железными кольцами переплета о столешницу, а потом медленно, как будто с облегчением выдыхает. Говорит: — Да. Я понимаю. И Аленко уверен — это действительно так. — Правда? — Правда. Я понимаю вас, господин Спектр. — И что теперь? Вы поможете мне? Начать сначала? — Нет. Кайден недоуменно морщится, приподнимается на кушетке. — Вы серьезно? Почему? — Потому что это невозможно. — Вылечиться? — Начать сначала. Голос Вулфа надламывается и Кайдену вдруг кажется, что сейчас он видит собственное отражение в зеркале. Дело не во внешности, конечно. Сходство глубже, за рамками привычного понимания вещей. Оно в опущенных уголках губ, морщинках на лбу, слишком глубоких, старческих. В мелком дрожании пальцев. В выражении глаз. Так смотрят брошенные хозяевами домашние животные, забившиеся в щель между мусорными баками. Никому не нужные, одичалые, изнуренные. Продолжающие существовать, повинуясь лишь инстинкту выживания. — Теперь вы видите, — то ли спрашивает, то ли утверждает Вулф, вставая из кресла и делая несколько шагов в сторону кушетки. — Ваша ошибка не в методах лечения, а в самом понимании недуга. Нельзя вылечить неизлечимое. Утратить ценности — означает утратить себя самого. Личность разрушается, больше не имея под собой фундамента. Отрицание данного факта, лишь отсрочка неизбежного. Я сам прошел через это, мне ни к чему вам лгать. Смиритесь с правдой и прекратите бороться впустую. Психотерапевт подходит ближе, еще, а затем резко взмахивает руками, и Аленко от неожиданности вновь падает на подушки, а голоса в его голове становятся невыносимо громкими. Закрой глаза, Спектр. Во сне ты сможешь стать кем угодно, сможешь вернуть кого угодно. Волчья тропа безопасна для путника, принимающего себя таким, каков он есть. Боль так сильна, ощущение, будто голова вот-вот расколется пополам, и оттого абсурдность происходящего нисколько не пугает Кайдена. Он чувствует себя усталым. Опустошенным. Вымотанным до предела. Он закрывает глаза, отдаваясь милости голосов, и перед тем, как потерять сознание, успевает почувствовать на лбу неестественно горячую, обжигающую ладонь Вулфа: раскаленный слиток металла, способный прожечь кости черепа насквозь. Звезды. Небесный свод — решето, тысяча и одна дырочка на иссиня-черном полотне. Звезды переливаются серебром и золотом: мерцающая бесконечность покоя и умиротворения. Вокруг лес. Высокие пушистые ели застыли в ночном безмолвии: ни ветра, не шуршания веточек, ничего. Кайден не понимает, как ему удается видеть небо сквозь эти плотные еловые кроны, а еще узкую ленту дороги впереди, рассекающую напополам огромное, колосящееся спелыми ростками пшеницы, поле. И даже еще дальше. К горизонту, у самой кромки которого возвышается эбонитовая громада неизвестного города-исполина. Бесконечно близко и бесконечно далеко. Словно все законы физики разом потеряли свою силу. — Красиво, верно? — Да. Он не удивляется ее голосу за спиной. Все кажется настолько ненастоящим и в то же время, настолько реальным, что на удивление не остается сил. Все просто: улыбнуться, обернуться и увидеть. Ямочки на щеках. Медные прядки волос, выбившиеся из прически. Крохотный шрамик над левой бровью — память об имплантах, скрывающихся под белой кожей. — Привет, — глупо говорит Аленко, и добавляет уже совсем смутившись, — не знал, что ты здесь. — Привет, — отвечает Джейн, оглядываясь вокруг. — А здесь — это где? — Не знаю. Может быть, во сне? Шепард задумчиво кивает и садится прямо на землю, вытягивая ноги на густой траве. Только сейчас Кайден замечает: она нагая. Словно мир вокруг только что сотворил ее, соткал из звездной пыли над головой. — Может быть, — тихо соглашается она, разглядывая Аленко из-под ресниц. — А может быть, и нет. Может быть — это реальность, другая реальность, непохожая на нашу. — И здесь ты жива. — Да. А ты? — И я жив. — А там? Дома? Почему ты не живешь? Кайден стыдливо отводит взгляд и садится напротив. Секунду колеблется, а затем проводит ладонью по ноге Шепард: от пятки до кончика большого пальца. Кожа Джейн мягкая и теплая, настоящая. Она вся — настоящая. — Я не могу, — говорит Аленко, не видя смысла оправдываться. — Мы победили, но тебя нет. Помнишь, как мы говорили об этом? Вот оно, случилось. И я не могу справиться. Или не хочу. Шепард недоверчиво хмурится, потом поднимает глаза вверх и звезды отражаются в ее расширенных зрачках. Она говорит: — Какая ерунда. Говорит: — Ты снова запутался. Так много помнишь и не помнишь самого главного. Кайден несколько раз быстро моргает, пытаясь ухватиться за слова Шепард. Ищет, выслеживает, вырывает из глубин памяти потерянное знание. Он не имеет права ошибиться. Багряные облака над Иден Прайм. Изуродованные тела хасков. Смертельный гон от планеты к планете, древние тайны, сдавленный смех на верхней палубе. Первая ночь вместе: губы, пальцы, выступившие капли пота на рельефе живота. Неистовство боя, отчаянное желание сохранить, спасти, уберечь каждую частичку вселенной. Перекрестье рук и ног, шепот, пряный запах опасности. Шампанское. Лазурная шапка желе на торте, мятная крошка осыпается с боков прямо на черный пластик стола: серебро и золото. Мерцающая бесконечность покоя и умиротворения. — Дурачок, — улыбается Шепард. — Видишь, как все просто? И тогда звезды начинают падать. Сначала по одной, затем по две, все быстрее и быстрее, звезды срываются с неба, чтобы разбиться, рассыпаться блестящим прахом о землю. Лес вздрагивает живым, разумным существом, разметывается туманом по полю, которое уже и не поле вовсе, а бесконечная пустыня, на горизонте которой нет никакого города. Тьма. Бесконечная, незыблемая. И они оба в самом ее центре. Венцы творения. Те, без кого весь мир не имеет значения. — Я не знаю, — тихо говорит Кайден, старательно выговаривая слова Джейн, сказанные, наверное, целую вечность назад. — Я не знаю, что мне делать, если Жнецы будут побеждены, а ты погибнешь в бою. Или наоборот. Если мы не победим. Если оба останемся в живых, не имея возможности сражаться дальше, даже если удастся найти способ спастись. Ты и они — вот все, что у меня есть, вот как кажется на первый взгляд. Но это не правда. Малодушие или слабость, эгоизм… Неважно. Важно то, что мир существует не для тебя или меня. Он для всех нас, для тех, кто живет в нем. Я — Спектр. Я — символ. Я — инструмент народной воли. И чтобы не случилось, я буду говорить себе именно так. Я живу, чтобы оберегать других, потому что это в моих силах. Потому что именно это — настоящий… — Смысл жизни. Звезды отражаются в ее расширенных зрачках. И за тьмой приходит свет. Стены кабинета выкрашены в голубой. И это именно тот оттенок, который и близко не стоял с цветом моря за окном, ну, или, например, неба. Ощущение будто в краску подмешали грязи, но при сумеречном свете, она выглядит вполне сносно, во всяком случае, не хуже, чем сортиры на Омеге. У Аленко ощущение, будто его швырнули в ледяную воду. Спазмы волнами прокатываются по мышцам, но это не вызывает дискомфорта. Скорее наоборот. Пусть себе поболит, Кайдену не жалко. Как говорится, только у мертвых ничего не… А он — живой. И готов на все, лишь бы… Быть. Здесь. Быть. Спектром. Быть. Тем. Кто. Выжил. Аленко тихонько хмыкает и заставляет себя встать. В голове немного шумит, но боль ушла, пригрелась в затылке, мягко покалывая кожу. Вулф снова сидит за столом, на этот раз без блокнота и без очков, зато бутылка «Белого среза» в его руке значительно опустела. — С возвращением, господин Спектр, — говорит он, шутливо отдавая Аленко честь. — Как спалось? Я взял на себя смелость отменить последующие сеансы и дать вам как следует выспаться. Грех было будить человека, выключившегося сразу же, как только его тело приняло горизонтальное положение. — Что значит сразу же? — с подозрением переспрашивает Кайден. — А как же ваши советы посмотреть вокруг себя? Слова о том, что нельзя лечить неизлечимое? О том, что я потерял смысл жизни? Глаза Вулфа расширяются, и он становится похож на уродливого ощипанного филина. — Боюсь, я не помню, чтобы я говорил что-то подобное. — Что?! Да бросьте! Хотите сказать, что мне это приснилось? — Хотите сказать, что у вас нет смысла жизни? — психотерапевт иронично выгибает бровь. — Не смешите, перед тем как уснуть, вы прочитали мне целую лекцию о вашей ответственности за все расы во вселенной. Вы — символ, вы — инструмент народной воли! Страж мироздания, порядок в царстве хаоса. — Я?! — Ну не я же. Аленко беспомощно всплескивает руками. Память отказывает, он ничего не может вспомнить о том, что было после того, как он согласился лечь на кушетку. Раздражение, выпивка, разговор о Райне, потом о Джейн. Смятение, агрессия, затем смирение. А после…ничего. Даже голоса в голове, как назло, замолчали. Неужели все действительно было так, как сказал Вулф? Он уснул, разомлевший от одного стакана настойки, перед этим успев наплести недотепе-доктору черт знает чего? Нет. Да. Возможно… — Вы самый ужасный психотерапевт на свете! — негодующе говорит Кайден. — Беспринципный, неэтичный, да и еще и пьете на рабочем месте! Доктор пожимает плечами. — Каюсь, — скорбно соглашается он. — Кто из нас без греха? — И от ваших сеансов нет никакой пользы! Какой смысл ходить, если большую часть времени здесь я буду тратить на то, чтобы отоспаться? — До сегодняшнего дня вы и на это были не способны. Все больше мрачно пялились по сторонам и молчали. — Тем более! — Аленко отмахивается от Вулфа так, как если бы тот был назойливой мухой. — А еще вы меня бесите чисто по-человечески! Вместо того, чтобы заниматься делом, я потратил кучу времени на бесполезные разговоры, а мог…и кто вам только лицензию выдал? Доктор поднимает бутылку и залпом выпивает ее до конца, не глядя на Кайдена. — Полагаю, это означает то, что ваша терапия окончена, господин Спектр? — хрипло спрашивает он. — Не вижу смысла продолжать, если, по вашему мнению, нет никакого прогресса. Аленко ничего не отвечает. Молча подходит к секционному шкафу и начинает сосредоточенно одеваться. Дрожащие пальцы соскакивают с застежек кителя, когда он идет в сторону двери. Впереди еще куча проблем. Возвращение в штаб, изучение протоколов и рапортов с найденных за последние несколько дней, дрейфующих кораблей. Планирование поминальной церемонии в честь погибших, сверки списков пропавших без вести. Кажется, было еще сообщение от Рекса: вроде бы кроган собирался на днях заглянуть в гости с ящиком первосортного ринкола. Почтить память… Дурачок. Видишь, как все просто? Кайден замирает на пороге и медленно оборачивается. Вулф смотрит на него со своего места и улыбается. Мягко, по-дружески, как улыбаются друг другу люди, связанные одной тайной. Одним знанием на двоих, знанием, груз которого так тяжел, что поднять его в одиночку невозможно. И Аленко внезапно улыбается в ответ. Он не знает почему, он не понимает что произошло с ним за последние несколько часов. Все перепуталось в голове, смешалось, как в тумане, выбраться из которого очень тяжело. Почти невозможно. Он по-прежнему считает, что Вулф паршивый специалист. Он по-прежнему раздражает Аленко — этот тощий ощипанный филин с глазами опасного хищника…очень подходящими под фамилию. И все же… Возможность разделить собственный страх с кем-то непричастным, кем-то, кто умеет слушать. Или понимать. Или дарить сны, после которых дышать становится легче. Или ставить на место, играя словами, как трюкач играет со связкой бритвенно-острых ножей. Или говорить: «понимаю», в тот момент, когда это необходимо. Может быть, именно это все Кайдену и нужно? Сегодня. Через неделю. Может быть через год. Пока что. Вулф, подпирает подбородок ладонью, а свободной рукой активирует экран компьютерного терминала. — Через неделю, в четыре пополудни? — деловито осведомляется он, как будто никакого разговора об «окончании» терапии никогда не было. А Кайден отвечает не задумываясь: — Да. — И заговорщицки добавляет. — Вы любите ринкол?