Всегда

Она часто приходит к нему не тогда, когда он зовет, а когда ей вздумается. Порой — в самые неподходящие для визитов моменты. Ее почти невозможно контролировать. Нет, он не жалуется, ему это даже вроде как… нравится? Просто… Просто… * * * Он стоит на краю крыши, она — напротив. Слишком далеко, чтобы видеть ее глаза, но он видит. Ткань ее длинного белого платья бьется крыльями на ветру, и это так неуместно красиво, что внутри Шерлока рождается мелодия — рождается, чтобы умереть вместе с ним. Он знает, что не вспомнит ее потом… после смерти. А жаль. В крик Джона вплетается тихий выдох Женщины — словно душа отделилась от тела — и Шерлока поглощает тьма. * Он бежит по лесу, преследуемый вооруженными людьми, и краем глаза замечает, как от ночной тьмы отделяется женская фигура, чтобы пристроиться рядом и бежать вместе с ним. — Медленно, — комментирует она, — ты бежишь слишком медленно. — Таков план, — зачем-то отвечает он. — Хм. Если тебе захотелось острых ощущений, обратился бы лучше ко мне, — произносит она, и Шерлок издает хриплый смешок, услышав обиду в ее голосе. Вооруженные люди окружают его, он падает на колени, но никак не может прогнать улыбку с лица. * Он висит на цепях так, словно распят на невидимом кресте, терпит удар за ударом, пытаясь приглядеться к своему мучителю. Это нелегко, а еще ему больно и очень хочется пить. После очередного удара у него звенит в голове, время замирает, и приходит Женщина. Она держит в руках простую глиняную чашу с водой. Он видит прозрачность и свежесть этой воды, видит знакомые ладони, обнимающие чашу, видит нежность женских пальцев, поднимает взгляд, видит сострадание в серых глазах и на секунду пугается, что она здесь во плоти. Мотнув головой, он зажмуривается, и слышит ее молчание. Женщина дает ему напиться, и он чувствует прозрачность и свежесть воды, чувствует нежность женских пальцев, чувствует их прикосновение — и боль уходит. А с болью уходит и она. * Эта Женщина, одетая лишь в сочиненную им музыку, возникает среди других женщин, с которыми он разговаривает. Увидев ее, Шерлок привычно уже вздыхает — не первая и не последняя встреча, — но почему, почему ей обязательно нужно приходить посреди дела, когда он занят? Она молча проводит пальцем по его скуле, сердце на краткий миг, но все же предательски сбивается с ритма, и он недовольно прогоняет ее. Она исчезает, оставив в воздухе дрожащее эхо скрипичных струн. * В гостиной темно и такая гулкая тишина, какая бывает только после шумного праздника, когда его отзвуки еще слышны, но уже где-то за порогом, а здесь, в только что звенящем от чужих голосов воздухе, можно услышать вечность. Женщина продлена в вечности, вплетена в ее ткань красной нитью, стучит пульсом в мерцании ее звезд, звучит в ее дыхании. Шерлок сидит в кресле Джона, Женщина — в его кресле, в его халате, обняв его скрипку. — Это ты, — говорит она, не глядя на него и лаская струны пальцами. — Ты — тот, кто рано уходит со свадьбы. Он молчит и думает — почему он разрешает ей трогать скрипку? Она пальцем извлекает звук из струны. Затем еще один. И еще. Она играет мелодию его сердца. Ее ритм сливается с тем, что звучит внутри, и Шерлоку кажется, будто у него в груди не одно сердце, а два. Ему становится больно. — Перестань, — тихо просит он, и едва не добавляет: «Ты здесь не для этого». Но она здесь именно для этого. И для другого тоже. И для всего вообще. Женщина в вечности, в воздухе, в гулкой тишине, в лунном свете, в застывших тенях, в молчащих нотах… Она садится к нему на колени, камин вспыхивает сам собой, Шерлоку становится тепло, она кладет ладони ему на плечи — последовательность происходящего не ясна и теряется в ощущениях. Прикосновения ее пальцев приятны до головокружения, он закрывает глаза и чувствует ее дыхание на своих губах. — Не думала, что тебя можно этим утешить, — шепчет она в полупоцелуе. — Я не ищу утешения. — А чего ты ищешь? Он не отвечает и целует ее сам. Утром она растворяется в рассветной дымке, заполняющей гостиную, и вечность снова становится неслышимой. Скрывшись за шумом дневной жизни, спрятавшись за течением времени, она пульсирует под кожей знакомым ритмом и молчит еще ненаписанной музыкой. * — Здесь грязно и плохо пахнет. — Эта Женщина, похоже, обожает озвучивать очевидное. Он молчит. — Мне не нравится, — продолжает она брезгливо. Естественно, с чего бы ей такое понравилось? — Я даже не могу развеять твою скуку ожидания, так здесь некомфортно. Он молчит. — Ты уж извини. Молчит. — Не знаю, что я здесь делаю, да еще в таком виде… — Она задумчиво оглядывает себя. — Одолжил мне хотя бы свой халат… Шерлок? Он игнорирует ее и намерен придерживаться этой стратегии в дальнейшем. — Делаешь вид, что меня нет? Хорошо, но могу я в таком случае поинтересоваться, зачем ты меня сюда позвал? — Я тебя не звал, — огрызается он, наплевав на стратегию. В голосе сквозит тщательно сдерживаемое возмущение. — Я никогда тебя не зову, ты сама приходишь. — О? — произносит она с таким радостным интересом, что у Шерлока руки чешутся запульнуть в нее чем-нибудь вроде подушки. Но подушки под рукой нет, поэтому он закатывает глаза и бессильно скрипит зубами. — Эта новость достойна того, чтобы ее отпраздновать. — В руке у Женщины появляется бокал шампанского. — Ммм, — тянет она, сделав глоток. — Отменное, спасибо. — Посмотрев на свои обнаженные ноги, она с усмешкой добавляет: — Но халат, я так понимаю, сервисом сегодня не предусмотрен… — Да сгинь ты уже! — не выдерживает Шерлок. Ее смех прерывает голос торчка с соседнего матраса. — Какую-то хреновую нам продали дурь, да, чувак? — Да, — соглашается Шерлок, — очень хреновую. Эхо женского смеха раздается в заброшенных комнатах и удаляется постепенно, словно она не исчезла только что вместе с солнечным лучом, а уходила медленно, не спеша, пританцовывая с бокалом шампанского в руке. * — Идиот. Прекраснодушный идиот. Из-за тебя я снова плакала. Я ненавижу плакать! И тебя ненавижу. Он расплывается в улыбке, а потом смеется — смеется счастливым смехом прекраснодушного идиота. — Не смей больше так делать, иначе я придушу тебя собственными руками. Ему так хорошо сейчас. У нее ласкающий голос, прохладные ладони, и очень приятный запах. Это все смешивается с морфином в его крови, бежит по венам благословенным коктейлем, и Шерлок ощущает себя легким-легким, легче перышка. — Придушу, — повторяет она. — Имей это в виду, Шерлок. Он хочет что-то ответить, но она запрещает, касаясь пальцами его губ. — Тшш-ш-ш-ш. И он не сопротивляется, покоряясь этому жесту, и слушает ее голос, и чувствует ее руки, которые касаются его рук, и вдыхает ее запах, и запах других цветов тоже, и ему снова делается так хорошо, что смех невозможно удержать. Но она, кажется, не слышит, и говорит, говорит, говорит… — Я соскучилась по Лондону, — эти слова будят его, и он вздрагивает от боли. В палате никого нет. Только море цветов и одна роза прямо напротив его кровати. * — Я же предупреждала, что придушу тебя. Думал, шучу? — она кладет ладони на его шею и слегка сжимает пальцы. — Я же не умираю, — почти весело возражает он. — Тебя посылают на верную смерть, Шерлок! — она почти кричит, потом переходит на громкий шепот: — Почему, почему тебе обязательно быть… таким? Она смотрит на него с укоризненной нежностью, затем прячет все это у него на плече, обняв и уткнувшись носом в шею. — Ты очень смешно сопишь, — улыбается он спустя какое-то время. — Заткнись. Он закрывает глаза и думает о том, что она слишком живая, чтобы находиться в этой безжизненной камере, и тут же перестает чувствовать ее тепло. * — Уходи, я занят. — Самобичеванием. — Тебе-то что? — А ты как думаешь? — Уйди. Шерлок отворачивается к стене, слушая ее шаги. Ушла? Ушла. Потом он слушает тишину. Тишина совсем пустая и всасывает в свою пустоту все, что пожелает. Даже тени на потолке, кажется, медленно, но верно ползут в эту воронку. Он резко поднимается с дивана, берет скрипку, пару раз касается смычком струн и кладет ее обратно, хмуро мотнув головой. — Нас с тобой сегодня тут не жалуют, дорогая, — тихо произносит Женщина. Шерлоку чудится, что скрипка ей отвечает. Он оборачивается, смотрит на силуэт в дверях. Плавные линии дрожат, вибрируют, он слышит звук лопнувшей струны, бросает взгляд на скрипку (нет, с той все в порядке), снова возвращается к силуэту, но его — её — уже нет на месте. Она сидит на диване, держа в руках помятый лист нотной бумаги. — О… Это вальс, написанный им в подарок Мэри и Джону. — Ничего… — помолчав, она аккуратно складывает лист вчетверо и зачем-то кладет его под подушку. — Он вернется. — Нет. — Ну, ты придумаешь что-нибудь, чтобы вернуть его. Он долго молчит, потом садится на диван рядом с ней. Смотрит на нее. Почти любуется. Она смотрит в ответ, склоняет голову набок, но не шевелится, не тянется к нему, не касается, и даже больше не произносит ни слова. Она так присмирела, что стала почти прозрачной. Шерлока это внезапно пугает, и он зовет ее по имени: — Ирэн… И она вновь обретает яркость, и становится такой настоящей и близкой, что все вокруг превращается в картонные декорации, слетает с пространства как листья с деревьев осенью, и падает, падает, падает вниз, и остаются только тени, звезды, она и он. — Ирэн, — тихо произносит Шерлок второй раз, словно пробуя имя на вкус. Вкус непривычный, терпкий, чуть вяжущий. Ему нравится. Она улыбается мягко и лукаво, встает, берет его за руку, утягивает за собой туда, где звучит музыка — фортепиано и смутно знакомый женский голос — и они танцуют, качаясь в такт мерцанию окружающих их звезд. На рассвете Шерлок обнаруживает, что у скрипки все-таки лопнула струна. * — Я обещала тебя придушить, помнишь? Она сидит на больничной кровати рядом с ним, одетая в точно такую же больничную робу как у него. Ему это совершенно не нравится, более того — вызывает смутную тревогу. — Сними это, — он тянет рукав ее робы вниз, та сползает с плеча, обнажая его, и здесь и сейчас это выглядит не кокетливо, как могло бы, а ужасающе неправильно. Это усиливает тревогу, почти пугает. — О, нет, даже не пытайся отвлечь меня этими дешевыми трюками. — Она сердито поправляет робу. Шерлок закатывает глаза. — Ты неправильно меня поняла, я не… — он не знает, как продолжить и замолкает. Она скрещивает руки на груди и сверлит его взглядом. — А если Джон не придет? — Придет. — А что. Если. Нет? Ты придумал план «Б» на этот случай? Как ты собираешься спастись на этот раз? — Она почти в ярости, и это отвлекает его от остального. Он даже улыбается тому, как пылают ее щеки. — Ты красивая, когда злишься. Она смотрит на него с упреком. — Прекрати, это не сработает. Он вздыхает. — Ты знаешь про план «Б». Она моргает, застывает, словно что-то вспомнив, потом встает с кровати и начинает ходить по палате, периодически сливаясь со стенами в этой дурацкой робе. Шерлок закрывает глаза. Ожидание — не слишком приятное занятие. Ожидание серийного убийцы — тем более. — Мне страшно, — женский голос доносится откуда-то издалека. — Мне тоже, — помедлив, признается он. — Я… — начинает она, но не успевает договорить: больничная роба сползает с нее кусками, прихватывая за собой кожу, стягивает ее, снимает, а под кожей нет ничего, вообще ничего — его Женщину словно стирают ластиком. Она хватается оставшейся ладонью за лицо, пытаясь удержать его от исчезновения, ее глаза полны ужаса, тот же ужас булькает в груди Шерлока и вырывается наружу резким выдохом. Он открывает глаза и видит рядом с собой Калвертона Смита. — Вы так долго не просыпались, — приветливо произносит тот. И улыбается. «Мне страшно» — в голове Шерлока эхом звучит ее голос, переплетаясь с его собственным. «Страшно… страшно...страшно…» * * * Она подходит к нему, разглядывает его лицо, словно изучая заново, кладет ладони на скулы, проводит большими пальцами по щекам… а потом порывисто обнимает. Он склоняется к ней, но не сразу соображает, куда деть руки. — Ты собиралась меня придушить, а не… — Все еще впереди, не переживай. — Я не переживаю, просто… — руки в конце концов находят себе место на ее спине. Потом в волосах. Потом — на шее. Потом он обнаруживает себя целующимся с этой невозможной Женщиной и даже не пытается понять, как так вышло. То есть, все, в общем, понятно, просто… — Это Бейкер-стрит, — вставляет он между поцелуями, наконец-то сообразив, что не так. — О, какая наблюдательность, мистер Холмс! — улыбается она, стягивая с него халат. — Не зря, не зря вас называют великим детективом… — Я имею в виду, — собрав мысли в кучку, продолжает он, — что это не то место, в котором я… в которое… — В котором ты назначил мне свидание? — весело заканчивает за него Ирэн. — Я в курсе. — Это не свидание, — протестует Шерлок. — А что? — она заинтересованно выгибает бровь, обращаясь к пуговицам его рубашки, которые сосредоточенно расстегивает. — Просто… — он никак не может подобрать слово, глядя на ее пальцы, спустившиеся по пуговицам как по лесенке на уровень его живота. — Просто… встреча. — Если это слово тебя успокаивает, то ладно, пусть будет встреча, — милостиво соглашается Ирэн. Шерлок открывает рот, чтобы возразить, но как раз в этот момент она, покончив с пуговицами, мягко проводит по его животу ногтями, затем ласкает пальцами, скользя ими куда-то вбок и вниз, а вдобавок еще и целует ключицу. В Шерлоке это все взрывается такой резкой вспышкой удовольствия, что из его рта вылетает не приготовленное возражение, а шумный, чуть прерывистый выдох. Ирэн, довольная и воодушевленная этой реакцией, проводит ногтями по его спине, прижимается к нему животом и шепчет: — Прекрати болтать и займись делом. — Но у меня сейчас нет дела… — Шерлок цепляется за остатки контроля над ситуацией, потому что… потому что! — Есть. Я, — самодовольно заявляет Ирэн. — Я — твое дело на ближайшие… я еще не решила сколько дней. — Дней? — Шерлок и сам не очень понимает сейчас, что больше в его голосе — ужаса или радости. — Мы так не договаривались. — Теперь договорились. — Так и знал, что этим закончится… — Чем — этим? — Этим… всем, — он делает неопределенный жест рукой, призванный описать творящееся безобразие и произвол, учиненный этой Женщиной. — Ага, — довольно кивает она. — Знал, но все равно позвал меня. — Я не звал! — Он с укоризной смотрит на нее, когда она смеется в ответ на это восклицание. — То есть, звал, но не сюда. И не сегодня. Ирэн мягко и чуть лукаво улыбается, гладит его по щеке, по шее, по плечу. Задумчиво следит за движением своей руки, а потом смотрит Шерлоку в глаза: — А какая разница? И тут он наконец-то понимает, что никакой. Нет никакой разницы — через неделю подальше от Лондона или прямо сейчас в квартире на Бейкер-стрит. Она все равно сама решит, когда и где ей приходить к нему. Она будет приходить, когда ей вздумается, и он, в общем-то, ничего не сможет с этим поделать, никак не сможет проконтролировать, у него не получается и вряд ли уже получится. Вообще-то он страшно не любит, когда у него что-то не получается, но… — Никакой, — принимая очередное поражение, произносит он. — Никакой разницы. Она отвечает довольной улыбкой и целует его, а он обнимает ее, и наконец-то замечает, что на ней неподобающе много одежды для… для данной ситуации. Сначала на пол летит плащ. — Наконец-то, — радуется Ирэн этому избавлению. — Думала, не дождусь. — Ты очень нетерпеливая, — констатирует Шерлок, и намеренно замедляет свои движения — теперь застежка молнии на ее платье ползет вниз не быстрее задумчивой черепахи. — А вот и не… — она не договаривает, потому что его пальцы касаются ее спины: две параллельные линии вниз, вдоль расстегнутой молнии, и две линии вверх — раскрывающие платье как футляр, расходящиеся от поясницы к плечам — словно он рисует ей крылья. Это сбивает ее с ног (но зачем ей ноги теперь, когда у нее есть крылья?), она едва дышит, касается лбом Шерлока, старается унять волну дрожи. Но он не дает ей опомниться. А она, конечно, не остается в долгу. И ему это нравится. * * * Она часто приходит к нему не когда он зовет, а когда ей вздумается. Но она всегда приходит именно тогда, когда ему это необходимо.