Един в трёх лицах, или Автоплагиат в творчестве Дмитрия Емца

В жизни многих представителей творческих профессий наступает момент, когда складывается впечатление, что ты уже нашёл золотую жилу — универсальный сюжет, типаж или момент, который, кажется, только тиражируй раз за разом, чуть меняя, и всё будет прекрасно. Пипл схавает. И, хотя критики хватаются за головы, а зануды презрительно фыркают, денюжки-то в карман текут рекой, и, казалось бы, всё так и будет. А потом... потом такие штампованные колоссы на глиняных ногах валятся — стремительно, с треском, зачастую подгребая под себя незадачливого творца — как недавний фильм про Трансформеров. Всё-таки опасное это дело — идти по одной и той же проторенной дорожке вновь и вновь... Но перейдем ближе к делу и посмотрим на автоплагиат у Дмитрия Емца. Сразу можно сказать, что откровенного плагиата, когда копируется вся сюжетная линия или сцена, у него не замечено... почти. — Хочешь, что-то расскажу? — предложил Мошкин. — Валяй! — разрешил Меф. — Вообрази: поднимаюсь сейчас к тебе, а навстречу мне по лестнице человек. Зажатый какой-то, неуверенный, на побитую дворнягу похож. Лицо в каких-то жилках. Я отодвинулся, пропускаю его, и он, смотрю, отодвинулся. Я ни с места — и он ни с места. Такой два часа стоять будет, но первый не пройдет. Я ему ручкой, и он мне ручкой... «Ах ты, думаю, кисляй!» Шагаю к дверям, и он мне в ту же секунду навстречу... Веришь? — Ты что, первый раз на лестнице, что ли? Там Арей зеркало дурацкое повесил, — сказал Меф. Мошкин подался вперед. — Так ты сразу догадался? Но неужели я правда... на собаку? А, ну и шут с ним! («Мефодий Буслаев. Тайная магия Депресняка») Шурасик быстро взглянул на нее. Ему давно надо было выговориться. Со Склеповой же он почему-то не смущался. Они были разные, как рыба и птица. А рыба и птица относятся к секретам друг друга вполне благожелательно. Хотя бы потому, что их не запоминают. — Поднимаюсь я вчера в хозкомнату... — начал Шурасик. — Нужен был самостиральный таз, чтобы самому с носками не возиться... Захожу, а навстречу мне, из комнаты, незнакомый человек. Лицо все в буграх, на побитую дворнягу похож. Я отодвинулся, пропускаю его, и он, смотрю, отодвинулся. Я ни с места — и он ни с места. Я ж вижу... такой два часа стоять будет, но первый не пройдет. Я ему ручкой, и он мне ручкой... «Ах ты, думаю, кисляй!» Шагаю к дверям, и он мне в ту же секунду навстречу... Веришь? — Я знаю эту комнату. Там зеркало дурацкое... Ну отодвинул бы! — посоветовала Склепова. Шурасик подался вперед. — Ты знаешь про зеркало? Но неужели я и правда... на собаку побитую? А, ну и черт с ним!.. Склепова покровительственно похлопала его по плечу. («Таня Гроттер и колодец Посейдона»). Даже собака побитая и там, и там... Неловко вышло, правда? И ведь это не два раза написанная одна история, а чистая копипаста с минимальными изменениями. Впрочем, это мелочи рядом с копированием даже не сюжетов, а общей идеи книг. Хотя почему копированием? Идея-то большинства книг автора одна, и выглядит она так: «Около героя (зачастую во второй половине книги, в первой описывается бытовуха) появляется очень крупный артефакт, связанный с ним, тот за ним гонится, обгоняя других желающих, в финале его находит». Дальше три варианта. 1. Самый частый — об артефакте в следующей же книге забывают. Зачастую забывают и обо всех событиях вокруг него. 2. Пореже, но тоже распространенный — артефакт герою не достаётся/он его отдаёт кому-то. 3. Самый редкий — артефакт используется. Примеры? Ну что же. Сюжет «Свитка Желаний»: появляется Свиток Желаний, он связан с Мефодием, Мефодий сражается за него, в финале Свиток достаётся Мефодию. Дальше свиток не упоминается. Сюжет «Тайной Магии Депресняка»: теряется Скелет Мистической Воблы, который связан с подругой Мефодия Дафной, Мефодий сражается из-за него за жизнь Даф, получает Скелет, отдаёт Эссиорху. Скелет не упоминается никогда и никем. Сюжет «Посоха Волхвов»: появляется Посох Волхвов, он связан с древними Богами, желающими, чтобы им помогла именно Таня, Таня сражается за него с вампирами, в финале Посох прорастает и становится новым Мировым древом. Древо больше не упоминается и к концу серии становится невозможным в структуре мира. «Трон Древнира»: появляется Трон, все за ним гоняются, Таня натыкается на него и злодея случайно (вариативность сюжета), Трон никто не высвобождает из основания замка. В дальнейшем Трон не упоминается, более того, после десятой книги его функция не просто исключается, а становится невозможной в структуре мира. «Птица Титанов»: Таньи из другого мира необходимо то убить, то защитить Птицу, она её ищет, в финале защищает Птицу. Учитывая, что по сюжету книга должна предположительно втиснуться между девятой и десятой (хотя ей очевидно там нет места, нарушается хронология) — Птица опять-таки не упоминается в дальнейшем. «Стрекоза второго шанса»: появляется уникальная закладка, связанная с Риной тем, что у Рины её крылья. Крылья очень хотят злые ведьмари. Рина соединяет крылья со стрекозой, стрекоза радостно улетает туда же, куда и забытая бабочка из первой книги. Дальше... ну вы понимаете. Сюжет «Цветка трёх миров», последней книги про ШНыр: главная закладка шныра, обеспечивающая его существование, умирает. В мире появляется новая, способная её заменить, и за ней гоняются ведьмари. В финале появившаяся закладка становится новой главной для ШНыра. Сюжет, для разнообразия, сразу нескольких книг про Крокса: главный герой находит яйцо чудо-ёжика, ёжик временно остаётся с ним, Крокс хочет добыть ёжика... В финале ёжик исчезает и упоминается разве что ретроспективно. Исключая ёжика и главзакладки, все эти предметы — посох, стрекоза, свиток, трон, птица, скелет — суть абсолютные макгаффины. И, что довольно важно — это знает и сам автор. «Подумал, что успешность книги — в большом количестве отдельных полноценных КРАТКИХ историй! Даже если потом не возвращаешься к этим историям. Они живут самостоятельной жизнью и расширяют пространство литературного мира, погранично сливаясь с собственным внутренним миром читателя». («Рай-альтернатива», первоначальная задумка Мефодия Буслаева) Вероятно, имелось в виду что-то вроде арок сериала, крупных и мелких. Только вот в грамотно организованных сериалах, к примеру, «Зачарованных», «Баффи», «Докторе Хаусе» или «Criminal Minds» всё немного логичнее. Есть монстр/проблема — неважно, дня или сезона. Есть поиск решения, который занимает некоторое время. Есть решение, которое проблему закрывает. Убить монстра, найти диагноз, отыскать серийного убийцу... Всё, задача решена, за кадром можно оставить суд над преступником и прочее, это подразумевается. А вот в случае, если проблема заключается в поиске чего-то, и это что-то явно не предназначено для того, чтобы быть поставленным на полочку для украшения (его мощь всячески расписывается), то кульминацией кажется использование этого, а не обретение. А то можно и в «Индиане Джонсе» и «Последнем Крестовом походе» оборвать повествование на том, как герои заходят в комнату с чашами — ну а что, «расширяем пространство кинематографического мира». Забавно ещё то, что в едином, довольно масштабном мире обо всех «проблемных» артефактах не было слышно до книги, где они появляются. Собственно, именно поэтому автор статьи, вздохнув, вычеркнул из списка ножны и щит Древнира, как и Исчезающий этаж, так как о них упоминали и раньше. Причём ладно Посох и две закладки, но Трон Древнира? Хочется заметить, из всего списка пропавшего относительно логично из сюжета выведены только ножны, меч и щит — Мефодий не мог к ним прикоснуться после убийства учителя. Элементов сюжета, которые также повторяются, автор касаться не будет — и не так это заметно, и разнообразия больше. Исключая, впрочем, один, который будет рассмотрен далее. Значит, остаются герои. И, без всякого сомнения, на первый план выходят не Наста с Варварой, и не Даня с Корнелием, а трио Крокс-Арей-Долбушин. Сходств в них, будем честны, гораздо больше, чем различий, а различия больше похожи на развитие образа. Пират Крокс не очень-то любит убивать, Арей, не убивавший безвинных, по ночам видит тени погибших от его руки, а Альберт Долбушин испытывает настоящие физические страдания даже не от своих — от чужих убийств. Все трое начинали с организаций, воплощавших в их историях если не абсолютное добро, то как минимум «хороших парней». «Тогда шла война, и порой среди воюющих сторон встречались мерзавцы, которые расстреливали беззащитные базы. Иногда это были спятившие роботы, но чаще люди. И моя жена и дочь были на одной из таких баз, а я воевал в соседней Галактике. Выполнив задание, я вернулся и узнал, что произошло». («Пират против всей галактики») — Порой думаю. Я помню его прежнего, когда он был созданием света, яркий, парадоксальный, независимый. А как бесстрашен в полете! («Мефодий Буслаев. Танец меча») «Никто не знал, что Альберт — шныр. Что живет на тайной базе, защищенной закладкой, и каждое утро ездит на электричке в Москву». («Стрекоза второго шанса») Позже герои от своих организаций отпадают. — Именно тогда вы стали тем «грозным капитаном Кроксом»? — тихо спросила Лависса. — Может, тогда, может, чуть позже. Но уже в то время люди-пилоты опасались вступать со мной в бой: посылали лишь роботов. Я не боялся смерти, это она боялась меня. Невидимая Василиса слушала капитана, затаив дыхание. Она начинала понимать Крокса: какой нелегкой была у него жизнь, как ненавидел он всякую власть и, быть может, именно потому стал пиратом, что хотел бросить вызов всем воюющим сторонам, всем, кто затевает войны и считает, что может распоряжаться чужими судьбами. («Пират против всей галактики») Впрочем, у Крокса рядом с Ареем и Альбертом мотивация крайне благородна. Арей ушёл сам, но это было что-то сродни глупости: — Ну Кводнон с Лигулом понятно. А Арей почему? — Бунтарство? Беспокойная натура? Не знаю. Подозреваю, что заигрался сам в себя. Все слишком легко ему давалось. Он не знал, что такое страх, не понимал, что такое боль, не ведал, что такое неудача. Вообще плохо осознавал, что значит «нет» и как это — «наступить на себя». Ни в чем не встречал никаких препятствий. («Мефодий Буслаев. Танец меча») Кажется, он и сам это прекрасно понимал: — Такая уж моя судьба! Всю жизнь я совершаю поступки, о которых потом жалею. А когда не совершаю их, то жалею, что не совершил, — грустно признал Арей. («Мефодий Буслаев. Ошибка грифона») Переход же Долбушина на тёмную сторону вообще осознанным (да и плохим) поступком назвать нельзя — выбирая между долгом и любовью, он случайно (другим приходилось разжимать руку над костром, чтобы вовремя остановиться) «слился» с закладкой, закрыв себе путь к ШНыру: «Сунул руку в карман и стиснул пальцами теплый камень. В последние дни он делал это часто, даже ночью сжимал его, не отпуская, и закладка не сливалась с ним, а тут сияние вдруг быстро поползло по руке, достигло локтя, плеча, шеи. Долбушин попытался разжать пальцы, но осознал, что не может и, главное, НЕ ХОЧЕТ. Ему стало тепло и приятно. Удовольствие, равного которому он никогда не знал, наполнило его. Нина... хотя что Нина? На эти мгновения она потеряла всякую ценность. Она что-то спрашивала, радовалась ему, он же ничего не слышал. Сидел на полу и глупо улыбался». («Стрекоза второго шанса») Странные совпадения в судьбе, но это ещё не финал. Все три героя были женаты, у всех один ребёнок — дочь... У всех жена погибла (у Крокса и Арея убита, у Долбушина — умерла от болезни), а вот с дочерью всё сложнее. Дочь Крокса погибла 700 лет назад (автор этой статьи подозревает, что Емец хотел связать с Кроксом королеву подземного народа Милену, но в последний момент почему-то отказался от этого замысла), и Кроксу остаётся только оплакивать её. Дочь Арея погибла ещё в Средневековье... и возродилась в наши дни. Дочь Долбушина умерла только формально, став из Ани Долбушиной шныркой Риной. Вернемся к этому чуть-чуть позднее. Впрочем, все эти совпадения ничего не значат, правда? Из двух героев с одной вначале судьбой может вырасти как Санса, так и Арья. А значит, стоит взглянуть на личности персонажей... и обнаружить, что они похожи до степени смешения. Какое впечатление производит Арей, полагаю, знакомый большинству читателей, в отличие от «братьев»? Массивный, громкий, крупный, не то чтобы некрасивый, но явно изуродованный шрамом через переносицу. И — в то же время ироничный, самоироничный и несчастный. «Не было ни дыма, ни вспышки, ни запаха серы — просто рядом с Мефодием внезапно возник мужчина. Мефодию он показался похожим на языческого истукана. Широко посаженные глаза, разрубленный нос, усы, борода с сединой». («Мефодий Буслаев. Маг полуночи») «Старый враг надёжней друзей уже тем, что всегда о тебе помнит». (там же) — Ты никогда не задумывался, в чем главное отличие стражей мрака от стражей света? Ну, дудочки с маголодиями, мечи, дархи, бронзовые крылья — это понятно. А если глобально? Мы, стражи мрака, живем сиюминутными страстями: месть, ревность, зависть. Урвать эйдос, наполнить дарх, стать сильнее других, возвыситься. Нам кажется, что чем мы выше в пирамиде, тем больше унижаем мы и тем меньше унижают нас. — Принцип власти, — сказал Меф. — Возможно. Но это убого. Стражи света в отличие от нас созидательны. Они сажают леса, помогают слабым, строят замки из песка. («Мефодий Буслаев. Первый эйдос») А теперь посмотрим на Крокса. И что же мы видим? «Из лифта показался высокий человек. Даже нет, не человек, а получеловек-полукиборг. Человеческого у него была только левая рука и правая сторона лица. Левая же сторона лица с красным светящимся глазом и все тело были киборгизированы, заменены сложной механической оболочкой робота». («Тайна звёздного странника») — Да, славный был бой, — протянул, вспоминая, Крокс. — Мы разнесли вражескую эскадру в клочья, но незадача, в меня угодил неприятельский снаряд. Пришлось мне, или, вернее, тому, что от меня осталось, переселиться в тело робота. В этом теле я и живу вот уже около пятисот лет. Во всяком случае старость мне не страшна. (там же) Альберт Долбушин не столь внушителен внешне, но тоже остёр на язык. — У меня есть муж! — торжественно сказала Мамася. Она принадлежала к числу тех женщин, которые всякому новому человеку обязательно сообщают, что у них есть муж. Долбушин пошарил глазами по кухне, но мужа не обнаружил. Возможно, он спрятался за батареей. — Поздравляю! А у меня вот мужа нет, — сказал Долбушин. («Стрекоза второго шанса») «Кто потерял ШНыр, не найдёт больше ничего!» («Череп со стрелой») Сходство между Ареем и Кроксом столь велико (с Долбушиным чуть в меньшей степени), что или Арея можно воспринимать как Крокса-2 и наслаждаться любимым героем в новой обстановке (можно ещё пройтись автозаменой), или наоборот. Сильного диссонанса не ощущается — так, качественное АУ без ООС, сиречь любимый герой в иной обстановке. Кроме сходств, имеющихся у всех трёх персонажей, есть некоторые черты, объединяющие пары. Причём, что характерно, пара Крокс-Долбушин автором статьи не найдена, всегда одним из участников является Арей. К примеру, и Крокс, и Арей, бывшие красавцы, изуродованы, и это их отнюдь не радует. «Арея передернуло. — На меня? Ты бредишь, старуха! Я урод!» («Мефодий Буслаев. Карта Хаоса») — Я киборг. Человек в теле робота, — внешне спокойно объяснил пират. Обычно он относился к своей внешности равнодушно, но сейчас почему-то ему стало горько. Как будто, став киборгом, он утратил что-то. («Гладиатор забытых созвездий») Они оба предпочитают быть первыми во всём, что начинают, достигая совершенства, они оба — убийцы по натуре, хотя и не сильно этому радующиеся. С Долбушиным Арея роднит в первую очередь то, что они оба сильно страдают по потерянному раю, и оба связаны непосредственно со смертью — Арей друг Аиды Плаховны, Альберт — обладатель нуль-предмета, приносящего смерть, первого предмета убийства. Впрочем, если присмотреться к первому сходству, возникает довольно интересный вопрос — почему так страдает Долбушин, тем более когда убивает своего кукловода-эльба? Арей вне Эдема лишился в первую очередь родного дома, с которым каждого стража связывает трепетная любовь, во вторую — возможности творить (хотя этот момент несколько сомнителен), и в третью, возможно, главную — лишился крыльев, которые (см. «Ошибку грифона») его истинная страсть, истинное увлечение. Мрак претит ему своими методами, он в нём в принципе инороден. А что же Долбушин? Он не родился в ШНыре, провёл там не очень-то и много времени (не больше полутора лет, скорее даже меньше), он даже на священной двушке побывал ровно один раз (судя по поведению Дениса, экскурсионные нырки не предусмотрены). Это не Белдо с его 94 нырками, который основательно подсел на чудесную атмосферу двушки. Что тянет в ШНыр Долбушина, у которого есть всё? Увы, это неясно, если не предполагать, что двушка аналог синтетического наркотика или что Альберт жить не может без чарующего запаха лошадиного навоза. Ведьмари же, в отличие от мрака мира Буслаева, дали Альберту его любимую профессию, можно даже сказать, вершину это профессии, и даже не наказали за убитого кукловода. Ещё одно сходство Арея с Долбушиным — это то, что их дочери были живы, рядом, и не знали, кто их отец. Но и тут дьявол кроется в деталях. Во-первых, дочь Арея была убита в тот момент, когда он пытался её защитить и оставил на надежного вроде бы друга. Дочь Долбушина... Альберт под нажимом, практически не имея других вариантов, но всё-таки отдал её сам. Во-вторых, если Варвара Ареевна росла без отца в детдоме и Арей с немалым удивлением получил на руки вместо еле говорящей малышки подростка, плотно подсевшего на адреналин, то Аня Долбушина была с отцом все годы взросления. Почему тогда подход к ребёнку у них не сильно-то отличается? Собственно, именно образ Долбушина в этом параде, скажем так, близких родственников из деревни близнецов и является самым интересным в контексте этой статьи. Он явно является эксплуатацией всё той же идеи, только вот и идея поистрепалась, и роль, которую отдали этой идее, не совсем подходит. И Крокс, и, в особенности, Арей, который в последний книге, уже будучи мёртвым, всё равно смог стать центром истории, персонажи значительные. Даже в книгах, где Арея нет или практически нет («Светлые крылья для тёмного стража», все книги после «Танца меча» и до «Ошибки грифона»), он незримо присутствует — персонажи оценивают себя по нему, вспоминают и тоскуют. Стоит вспомнить только волнение Мефодия, увидевшего просто старую сумку своего учителя. «Не зная, чем себя занять, Буслаев стал бродить по комнате, разглядывая на плакатах гражданской обороны знакомых человечков, прячущихся в складках местности от ядерного взрыва. Неожиданно сердце у него сбилось с такта. У дивана Мефодий увидел грязную холщовую сумку. Последний раз он встречал ее в кабинете Арея на Большой Дмитровке. Меф шагнул сначала от сумки, потом к ней. Сумка влекла его как магнит». («Мефодий Буслаев. Огненные врата») Крокс тоже значим, но он постоянно на сцене, постоянно в центре истории. А Долбушин... Даже в жизни своей дочери он, намного более могущественный, чем Арей, не смог занять не то что важного — даже значимого места. Рина использует его и не более того, для остальных он вообще пустое место, и, к сожалению, чем дальше — тем больше это прогрессирует. Если в первых книгах он довольно интересно взаимодействует с двумя опекаемыми им девушками (и это, признаться, на взгляд автора статьи самые сильные части), то позже его роль сводится к периодическому спасению Рины. Его слишком рано отодвинули в сторону, не дав или, хуже того, не собираясь развивать за пределы образа «мужчина, который скучает по дочери», приедающегося очень быстро. Скорее даже второе — Долбушину в слабо очерченном мире ШНыра делать нечего в смысле того, что ему некуда приложить своим таланты, а тех, что позволят ему выделиться в описанной реальности — как раз и не досталось. Более того, образ страдающего по ребёнку отца, который любит всех опекать, слабо сочетается с финансовой акулой, видящей людей насквозь. Такое ощущение, что Дмитрий Емец взял два раза сработавший образ, слабо обработал напильником и прилепил в новую серию, считая, что раз любят Арея, то и Альберта полюбят. Только вот к Арею прилагался какой-никакой очерченный мир, если не яркие, то хотя бы периодически загорающиеся персонажи, банальные, но хотя бы понятные сюжеты, а ШНыр... Если карикатурный мир Тани Гроттер стоит красить не иначе как ярославскими красками, гипертрофированный чёрно-белый мир Мефодия Буслаева — чёрной тушью, то мир ШНыра — сильно разбавленной пастелью, причем с явным уклоном в тёмные тона: так, чтобы ничего не было понятно, но всё мрачно. И если к этому миру прилагать трижды изжёванные образы, вешать вместо объяснений ярлыки и думать, что и так съедят, то и получается ситуация, когда пятое крупное переиздание «Тани Гроттер», именно переиздание, а не допечатки, выходит с тиражом в 7000-11000 экземпляров (а первое выходило с тиражом в четверть миллиона, между прочим), девятнадцатый том безнадежно затянутого «Мефодия Буслаева» — 15000 (плюс было ещё минимум одно издание в мягких обложках, а сейчас идёт опять же новое издание), а вот новый, вроде бы свежий (всего девятая книга за 7 лет!) «ШНыр» получает жалкие 6000 и вроде бы ни одной допечатки в принципе (в отличие даже от «Бунта пупсиков»!). Только в выдуманном мире Браавосский Колосс стоит столетия — в настоящем, особенно если планомерно заменять медь на глину, он начнёт осыпаться намного раньше, а потом, если вовремя не принять меры, упадёт и без землетрясения, просто под своим весом...