Изумруд

Я совсем не помню своего отца. Образ в памяти мутный, словно смотришь на него через заляпанное стекло. Звук в ушах ватный и неразборчивый, смесь из криков, сменяющаяся звенящей до боли тишиной. И мама почему-то всегда грустная, а если захочешь чмокнуть ее в щеку, почувствуешь солоноватый привкус… Подробностей я до сих пор не знаю и, если быть честным здесь и сейчас, знать не хочу. Я смотрел на белый зарубцевавшийся след от ключицы и дальше до плеча и не желал знать откуда он взялся, как и несколько других отметин, которые она пыталась скрывать под мешковатой одеждой. Мои одноклассники, как и все дети, любили хвастаться. Новые игрушки, обновки, выходные с семьей — большого повода и не нужно было. И почему все считают детей милыми? Они больше похожи на жестоких дикарей. И я тоже дичал. Или они заставляли меня становиться таким. У нас был один паренек, Педро, в целом-то добрый малый, но у него было одно увлечение — по-другому назвать не смогу, ведь его это и впрямь забавляло — он обожал рассказывать мне о своем отце. О совместных походах на рынок, постройке конуры для пса или просмотре футбола. У него был заливистый и звонкий смех, и учителя глядели и, должно быть, думали, как чудесно ладят детишки в классе, ведь всем все понятно и всегда виднее со стороны. И ведь так и должно быть, верно? Отцы должны быть со своими сыновьями, учить их выживать во взрослом мире, давать умения и уверенность. Единственное, что дал мне мой — имя. Джеймс. Как у того гребанного Бонда. А он крут, правда? Дорогие тачки и красотки, весь мир на ладони. Так и вышло — весь мой мир умещался на ладони. Квартал, в котором я родился, школа, я и мама. Неважно, сколько времени пройдет, я буду всегда помнить ее такой — с синяками под глазами от постоянного недосыпа, коротко остриженные волосы собраны в пучок, а сползающая с худых плеч ее любимая темно-синяя кофта оголяет выпирающие ключицы. Возвращалась она обычно, когда небо за окном становилось иссиня-черным, трепала меня по волосам и тихо спрашивала про уроки. Она пыталась заработать достаточно, чтобы у нас хотя бы не сводило животы от голода, и я никогда не осмеливался расстраивать ее, скрывая свои неуды по математике. Я никогда не был силен в ней, и таблица умножения была для меня разлинованным листом казни. Смешно, я мечтал поменяться с ней местами — хотел, чтобы она вычисляла уравнения и дроби, а я работал. Свои первые деньги я заработал в десять лет. Работенка не пыльная — знай расклеивай объявления на столбах и смотри, чтобы тебя не словила полиция. Зато каков был мой восторг, когда я впервые сжал в ладони не совсем чистые и без того мятые заветные шуршащие бумажки. Впервые я почувствовал, что что-то значу, что-то могу сделать сам. Больший восторг я испытал лишь однажды, когда на восьмой день рождения мама подарила мне футбольный мяч и футболку с именем Карлоса Вальдеррама на спине. Пацаны с улицы проткнули мяч на третий же день, футболку же я не надевал вовсе, хранил как трофей, хоть и купленная на рынке, она стоила дешевле мяча раза в два. Но вышитые буквы на спине не имели для меня цены. Это был словно код в другой мир, в другое измерение. Мир, где нет проблем, где яркий свет солнца сменяется ярким светом прожекторов. Я был влюблен в футбол, нет, я был одержим футболом. Готов был пинать мяч дни напролет, не обращая внимания на домашние задания, двойки, проблемы. И все потому, что с мячом все словно отходило на второй план, растворялось расфокусированной дымкой, неспособное быть видимым даже боковым зрением. Я старался не пропускать ни одного матча Эндвигадо по телевизору, если, конечно, так можно было назвать эту коробку. Она не передавала некоторые цвета, и фирменный оранжевый становился красным, а иногда картинка и вовсе становилась черно-белой, но я вглядывался в рябь не жалея глаз, следя за каждым движением игроков, а на следующий день пытался повторить какие-то финты, представляя, как я несусь к воротам и забиваю победный и важный гол. Дурак, правда? Сейчас мне даже смешно об этом вспоминать, но тогда мне казалось, будто у меня действительно что-то получается. Я понятия не имел, как попадают в футбол. Между обычным мальчишкой из двора и игроком такой команды непреодолимая пропасть, казалось мне, и я никогда не озвучивал свои мечты матери, у нее и без меня проблем хватало. И это, пожалуй, было одним из немногих моих здравых поступков. Знай свое место — втолковывают нам с пеленок, и порой это действительно золотой совет. Едва я стал соображать достаточно, чтобы принимать решения самостоятельно, я решил переписать хотя бы одну из ненавистных страниц своей жизни — титульную. Я изменил имя, представлялся Хамесом, и пусть буквы остались те же, слава святой Марии, произношение намного более близкое, чем английская версия, сразу прижилось. Я чувствовал, что теперь в моей жизни что-то должно измениться, пойти по-другому… Так и произошло. В нашей жизни появился он. Отчим. Где он познакомился с матерью, я понятия не имею. Я не сразу заметил, что что-то происходит, она ведь часто задерживалась после работы, но затем стала уходить на выходные, говоря, что идет к подруге, но я-то знал, что друзей у нее не было… А потом она привела его в наш дом. «Он будет жить с нами, надеюсь, ты не против», — и она смотрела на меня такими глазами, будто это я был ее родитель, а он заверял ее, что отлично поладит со мной, у парня наконец-то появится отец, а у дома — хозяин. Что ж, ничего сказать не могу, он сразу прочувствовал себя хозяином. Он считал, что во мне полно дури, которую надо выбивать, и не упускал возможности сделать это. Не ругайся матом. Не отворачивайся, когда с тобой говорят. А это что за запах? Куришь? А ну карманы выворачивай! Звонила директор школы, говорят тебя не было три недели. На ногах не стоишь, опять обдолбался со своими дружками. Хочешь быть, как твой папаша?! Еще и ржет! Да ты посмотри на себя! Ты ничего не добьешься в этой жизни. Ты — ничтожество. Не смей повышать на меня голос! Что, больно храбрый стал?! Когда мне было пятнадцать, я сделал свою первую тату. Нужно ли говорить, сколько радости это вызвало у него? Ха, та наша стычка отличалась лишь тем, что я наконец-то дал сдачи. Но он ведь занимался какими-то единоборствами, и шансы мои быстро растаяли до ничтожных. Вы же знаете таких типов — они знают, куда бить, чтобы следов было меньше, а когда мать спросила про ссадину на щеке, я почему-то сказал, что сцепился с парнями во дворе. До сих пор в ушах звучит его хмыканье и «Ничего удивительного». Футбол перестал быть лекарством от проблем. Только если лениво пялиться на игру Порту и Монако в европейских лигах не отнимая от рта бутылочку чего-нибудь крепкого. Требовалось что-то серьезнее и желательно сразу по венам. Лекарства превратились в круглосуточное обезболивающее от жизни. Благо рядом были приятели, разделяющие мои интересы. К двадцати годам успехи были шикарными: я успел заработать себе зависимость от парочки препаратов, побывать за решеткой за участие в разбойном грабеже. Я не был совершеннолетним и не организовывал его, так что правосудие было благосклонно ко мне, ну а остальные мои мелкие проступки просто не попали в видимость их радаров. Но однажды все ухнуло в беспросветную черноту… Карлос, Карлито, самый близкий мне человек… Ты взял слишком много, и твой организм не смог переварить синтетическое счастье… Покойся с миром, друг. Я вдруг увидел, что все мы летим вниз и вопрос только в том, кто первый коснется дна и не сможет больше подняться. В те дни я будто сошел с ума. Творил то, о чем теперь либо стыдно вспомнить, либо не вспомнить вообще. Но вместо того, чтобы вновь засадить меня в железную клетку, меня отправили туда, где окна тоже в решетках, но в коридорах тошнотворный медицинский запах. Должно быть, надо сказать спасибо этим ангелам при исполнении. Я попал в какую-то государственную программу, не исправлять, а лечить. Кто-то обижался, срывался на крик, доказывая, что сам справится. Мне же было плевать, я тогда мало что соображал. Прошло два года с тех пор, как меня попытались перепрошить, и я до сих пор ищу руководство к использованию. Государственная программа благодеяний закончена, а дальше строй маршруты сам. Кантовался у знакомых и приятелей, перебиваясь с одной грязной работы на другую, пока каким-то чудом не набрел на магазинчик Элла. Он прошел через похожую жизненную мясорубку, и, может быть, поэтому без лишних вопросов взял меня к себе грузчиком. Как оказалось, я действительно счастливчик. Жизнь встала на проржавевшие рельсы и покатилась неспешно вперед. Вливаться в безликую серую толпу по утрам, по вечерам зависать в баре на соседней улице, от точки А до точки Б, маршрут прост до тошноты от однообразия и в этом его прелесть. Курево и пиво - единственное, что осталось из удовольствий. Из увлечений разве что футбол. Любимая команда? Реал Мадрид. Спорт по телевизору сойдет за местную анестезию, ведь по сути это тот же сериал с героями, существующими только на экране. Победы, проигрыши, скандалы — фоновый шум, чтоб отвлечься от шума в своей голове. Когда тебе говорят следуй за своей мечтой, они безбожно врут, продают тебе гравий по цене изумрудов. Если биться о железобетонную стену, можно и череп себе расшибить. Любая мечта превращается в глянцевую картинку, которой самое место на стенке, и чем ближе к земле, тем надежнее стоишь на ногах. Но они пытаются убедить тебя в обратном со своих голубых экранов, из мира, где ясное небо сменяется ночным в россыпи алмазов, а люди покупают людей, словно вещи, за деньги, которые невозможно даже представить в уме. Они будут убеждать тебя в том, что ты и есть тот самый изумруд, но в жизни победит лишь тот, кто знает себе истинное место. И если есть что-то, чем я могу гордиться в своем существовании, так это то, что это место я знаю назубок.