Выжившие

В саду пахло влажной землей и прелыми листьями, небо над темными раскидистыми елями было низким и мрачным. Поникли золотые головки йернских шаров, мелкие лепестки осыпались в грязь — словно утонули последние лучики солнца. Деревья, еще пару недель назад одетые в багрянец, потускнели, холодный ветер сорвал с них пестрые покровы. Природа готовилась к осеннему сну, глубокому и долгому, похожему на смерть. Август-Корнелий Гирке оживал. Медленно шагая по мокрым дорожкам сада и вдыхая головокружительно свежий воздух, он был по-детски счастлив. Здесь, вдали от кудахчущих лекарей, душного тепла и приторных тинктур, отступала ставшая привычной боль в груди, стихали отвратительное чувство собственной немощи и неотступный страх смерти. Слабость не позволяла совершать долгие прогулки и вынуждала по-стариковски опираться на трость — но надежда окончательно поправиться, сесть в седло, вернуться в полк, вновь сражаться бок о бок с кавалеристами и помогать Валентину крепла с каждым днем, с каждым пройденным шагом. Вглядываясь в темные спокойные воды скрытого среди деревьев пруда, Август беззвучно благодарил Создателя и духов далеких предков за то, что они укрепили его силы и помогли выжить вопреки ожиданиям хмурых лекарей. Ветер касался воды, ласкал ветви плакучих ив, и в негромком шелесте слышался шепот. Одобрение? Благословение? Вдруг где-то совсем рядом громко хрустнула ветка. Август вздрогнул и едва не оступился на скользкой тропинке. Он потверже оперся на трость, огляделся, вслушиваясь в тишину: — Кто здесь? В следующее мгновение его сильно толкнули в спину. Трость вылетела из руки, ушла из-под ног мшистая почва — и дыхание перехватило от удара о темную воду. Августу показалось, что он горит — так она была холодна. Вслед за болью пришел страх — отчаянный, пронизывающий, заставляющий тяжелеть слабое тело. Где-то на недосягаемой высоте светлело небо и ждала жизнь, а здесь, среди ледяной мути, была лишь смерть, неотвратимая, цепкая… Я не хочу… Он сделал неловкий рваный гребок, отозвавшийся жгучей болью в плече и груди. Вожделенный свет, казалось, стал чуть ближе — и тут же померк. Я должен… Легкие пылали, голову точно стиснули обручи, перед глазами плясали цветные всполохи — яркие, как цветы, за которыми трепетно ухаживала Ирэна. Я буду жить! Рывок, еще рывок… Пускай откроется рана, пусть он истечет кровью, но не пойдет на дно, не попытавшись спастись! До чего же больно… Ирэна, где ты?.. Вдох. Глоток воздуха был упоительно сладким и обжигающе холодным. Август закашлялся, собрал последние силы и крикнул: — Стража! — Создатель, где же голос? — На помощь! — из горла вырвалось только жалкое сипение. Тело разом ослабело, обмякло. Он потянулся к коряге, которая, казалось, была совсем близко, но не достал, руки стали точно чужими. Мышцы одеревенели, боль разгоралась все сильнее, и неведомая жестокая сила тянула на дно, к смерти. — Помогите мне… Темная вода сомкнулась над головой, и мир померк, теперь уже навсегда. Ирэна, Вальхен, простите… — Он здесь! — звенят хрустальные колокольчики, и в их звоне слышится встревоженный голос. — Валентин… Валентин, нет! По воде проходит рябь, будто камень скатился, а в следующий миг его хватают за ворот, увлекают наверх, к ускользающему свету. — Август!.. — руки, горячие и сильные, гладят его по щекам, тормошат. Он дрожит от холода и задыхается, пытается рассмотреть своих спасителей и поблагодарить их, но не может даже пошевелиться. Серебристая меховая оторочка плаща касается лица, кто-то растирает онемевшие ладони. Среди вязкого полумрака проступают знакомые, дорогие черты. — Ирэна… *** Август приходил в себя постепенно, точно просыпался от глубокого сна: сначала вернулось зрение, потом — слух и осязание, и лишь после — разум, а вместе с ним и воспоминания, сумбурные и отрывистые, но оттого не менее страшные. Удар в спину и темная ледяная вода… Его пытались убить — в собственном доме, под защитой крепостных стен! Разрубленный Змей… Он был слаб, как новорожденный, все тело ломило, точно в лихорадке, и каждое движение отзывалось болезненным уколом в груди. Но Ирэна должна знать, что по замку бродит убийца. Кто знает, вдруг она — его следующая цель? Страх за супругу придал сил. Август потянулся за колокольчиком для вызова прислуги, но замер, едва повернув голову. Ирэна была рядом — съежилась на краешке кровати, одетая и причесанная. Даже туфель не сняла, точно прилегла на миг — и провалилась в сон, того не заметив. Безмятежная, она выглядела хрупкой и уязвимой, совсем юной и оттого очаровательной, трогательной. Август залюбовался, забыв о тревоги и боли, но кровать скрипнула от неловкого движения, и Ирэна проснулась. — Здравствуй, — он слегка улыбнулся, глядя в ее непонимающие, почти испуганные глаза. — Август!.. — вздох облегчения, вырвавшийся из ее груди, заставил вздрогнуть. Ирэна редко позволяла себе показывать столько чувств. Даже ему. Даже наедине. Тоненькая ладонь стиснула его запястье, в серых глазах блеснула тревога. — У тебя жар. Я пошлю за лекарем, сейчас же… — Ирэна, в замке преступник. Я… Меня столкнули в пруд. Сказать это было нелегко — все равно что расписаться в собственной слабости, — но необходимо. Бледное лицо помертвело, исказилось страдальческой гримасой. Ирэна опустила голову и глухо, горько сказала: — Я знаю, Август. Это была Габриэлла. — Твоя сестра?! — Да, — голос стал еще тише. — Я встретила ее в верхнем саду. Она все твердила, что уничтожила мое счастье, и смеялась, смеялась… Я подумала, что это бред, как всегда, но встретила Валентина. Он тревожился, не мог тебя нигде найти… — Валентин здесь? — Да, ему дали отпуск. Он-то тебя и вытащил — я сама будто в камень обратилась. Испугалась за вас. За тебя. — Последние слова она произнесла с усилием, точно признаваясь в постыдной тайне. Август провел пальцами по ее руке, коснулся острых граней аметиста в обручальном браслете: — Все хорошо, душа моя. Мы живы, значит, все хорошо. Ирэна тяжело, прерывисто вздохнула, не поднимая взгляда: — Я виновата, Август. Габриэллу нужно было запирать, не давать ей воли. Я отвечаю за нее… — Мы отвечаем, Ирэна. Мы, — видеть, как она казнит себя, было невыносимо. — И мы больше не допустим таких ошибок. Слышишь меня? Август протянул руку, чтобы коснуться лица супруги. Потревоженная рана тут же отозвалась болью, но он отмахнулся от нее, как от назойливой мухи. — Спасибо тебе, — теплые губы нежно коснулись лба, рука мягко надавила на плечо, заставляя опуститься на подушку. Август прикрыл глаза, слушая, как потрескивает огонь в камине, и вдыхая пряный запах морисского масла, которым Ирэна натирала кожу. Болезненная слабость уступила место сонной неге, тревога сменилась благословенным спокойствием. Он был жив. И безгранично счастлив.