слабость

      Ты не жилец.       Ты повторяешь себе это так часто, что, наверное, эта фраза уже выгорает на подкорке. Кислотой прожигает язык, сковывает его проволокой, обдирает горло и, наконец, рвет тебя на все части, на которые только возможно.       Ты берешь всё, что попадается на глаза, жадно хватаешь с полок то, что предложено этим миром и что выпало на твою долю, отчаянно боясь не успеть. В который раз. Но этого всегда не хватает. Ты возвращаешься туда, откуда пришел, но опять с пустыми руками, и вряд ли получится обвинить в этом кого-то, кроме себя самого.       Чертов психопат снова бьет по больному, а ты снова и снова падаешь. Но едва ли тебе есть, куда падать.       Старик, набирающий паству, как овец на закол, монотонно стучит своей могучей клюкой, глядит на тебя сверху вниз и довольно усмехается, воображая себя богом и на законных правах провозглашая себя им.       Он играет свою роль, тебе нужно сыграть свою; впрочем, актер из тебя паршивый.       В проницательных глазах у него огонь, он листает всю твою жизнь, как самый дешевый детектив в переходе метро, и она проносится у тебя перед глазами под трескучий звук шумного кинопроектора подклеенной кинопленкой, восстанавливающей в памяти всё то, что ты так хотел забыть.       И ты знаешь, что даже этими глазами он может в любой момент испепелить тебя заживо, но это было бы слишком легко.       Он не исповедует, а заставляет тебя исповедоваться, но вытягивать слова, на удивление, ему не приходится.       Ведь ты не подыгрываешь, когда видишь бегущую тебе навстречу Лили, не подыгрываешь и обнимаешь её, даже когда огонь с неё переходит на тебя и выжигает изнутри. Не можешь. Не умеешь.       И он удачно пользуется этим. слабостью которая равна искушению поддаться.       Ты хочешь этого. До смерти. Сильнее, чем закончить эту пытку и оставить свои мозги на стенке; сильнее, чем идти по следам призраков будущего. Но кто знает, какие формы приобретет твое безумие, если дать ему выход?       Оставаться собой не ради себя, но хотя бы ради неё. И неё тоже.       Время в STEM идет быстрее, и ты, бегая от демонов прошлого, словно повсеместно бежишь от настоящего и рвешься туда, куда тебе путь заказан.       Ты не знаешь этих людей и кем они были, но знаешь, в кого они превратились и кем стали в итоге. И этого было бы вполне достаточно, если бы ты имел хотя бы приблизительное понятие о том, кто ты вообще такой и что осталось от прежнего детектива Кастелланоса.       Страсть к кофе? Запаху картечи, пороха? Может, дешевых сигарет? Пластинка, в который раз заевшая Clair de Lune? Или, наконец, полицейская форма, фотографии с работы в альбоме и дурацкие запыленные грамоты на полках заставляют чувствовать себя Себастьяном Кастелланосом?       Только ли.

***

      — Я догоню тебя, — она шепчет рвано и сама в это с трудом верит.       Тебе и Мире хорошо известно, что вы оба одной ногой в могиле.

Но ты возвращаешься домой, и снова с пустыми руками.