Нельзя

Иногда ему до боли хотелось коснуться ее. Например, на совете в Великом чертоге, когда она сидела рядом и смотрела на него сияющими глазами, с улыбкой, за которую он готов был отдать весь Север и оставшиеся шесть королевств впридачу. Завоевать, сложить к ее ногам. Чтобы увидеть эту улыбку снова,впитать ее, сохранить, как кожа хранит память о пламени - ожог. Ее красота манила его, как манит мотылька огонь свечи - и он готов был так же бездумно, безвольно лететь на свет ее очарования. Ему казалось, что он стоит на краю бездны - и сила, что выше его, манит его вниз. Туда, в сладостные глубины, во вращающуюся темную воронку страсти, что поглощала его все сильнее с каждой секундой, проведенной рядом с ней. Как же ему порой хотелось взять ее за руку, провести загрубевшими от меча пальцами по узкой ладони. Коснуться бархатной щеки, заглянуть в бездонные озера глаз. Он как-то сделал это и хранил память об этом в самых глубинах сердца. Они стояли на зубцах Винтерфелла, и она извинялась за что-то, ставшее вдруг абсолютно неважным, потому что единственное чувство, которое владело им в тот момент - это чувство облегчения. От того, что она жива, от того, что он выполнил свое обещание,хотя ему казалось, что он не сможет, не справится, погибнет - и она останется беззащитной. И лишь когда над древними замковыми стенами поднялся стяг с лютоволком, а штандарты Болтонов поглотило пламя, он почувствовал, что огромный груз свалился с его плеч. И теперь она стояла рядом, целая и невредимая, и он чувствовал себя счастливым. Он подошёл, осторожно поднял руку и коснулся ее щеки, ее огненных волос. Его рука была в перчатке, но даже сквозь нее он чувствовал обжигающую сладость прикосновения к ее нежной коже. Заглянул в ее глаза - и едва не утонул в них, едва не пересек ту черту, что пересекать было никак нельзя. Потому что она все ещё оставалась его сестрой, пусть даже лишь наполовину. И он поклялся защищать ее, не предполагая, что защищать придется и от самого себя. Будто мало ему было других мужчин. Одна мысль о том, что она может принадлежать кому-то, сводила его с ума, причиняла физическую боль. Он смотрел на нее и думал: "Она не будет ни с кем, кроме меня", - и, поймав себя на этой мысли, тотчас шепнул самому себе: "Нельзя". Нельзя. Невозможно. Запретно. Эти слова стали непременными спутниками его любви - чувства, которое он не мог победить, как бы ни старался. Как бы ни хотел. С той минуты во дворе Черного замка, когда он сжал ее хрупкое тело в объятиях, он беспрестанно боролся. С собой, со своими мучительными тайными желаниями, со своей неуёмной, безнадежной страстью, которая пожирала его, как огонь пожирает крылья маленького мотылька - безжалостно, свирепо, беспощадно. Он дотронулся губами до ее сладко пахнущей, манящей кожи - самым целомудренным поцелуем, на какой он был способен - и который тем не менее пробудил в нем бушующее пламя. С трудом оторвал губы от ее лба и увидел немой вопрос в ее глазах, тревожащий его своей пытливостью, словно она старалась понять, вытащить на свет ту правду, которую он так тщательно скрывал, которую не смел признать, которую не мог ей открыть. Он повернулся, чтобы уйти - но она окликнула его, и он чуть не вздрогнул, услышав свое имя из ее уст. Он медленно обернулся, опасаясь прямого вопроса, опасаясь истины, которую она могла прочесть в его глазах и которую могла озвучить. Опасаясь того, что не сможет тогда уйти прочь - рухнет перед нею на колени, беззащитный, обессиленный и попросит помиловать его. Но она лишь сказала: - Прилетел ворон из Цитадели. Белый ворон. Зима пришла... И Джон облегченно выдохнул, улыбаясь - приговор еще не был свершен, занесенный над его шеей меч еще не опустился, и он был свободен. По крайней мере, на какое-то время. - Что ж, отец ведь всегда обещал, не так ли? - ответил он, и она вновь лучезарно улыбнулась ему. И он ушел, точнее, сбежал, понимая, что не вправе позволить себе залюбоваться ею - зная, к каким последствиям это может привести. Сбежал и в темных коридорах замка прислонился затылком к холодной стене, удерживая отчаянно бьющееся сердце, вспоминая и смакуя каждую секунду, проведенную с нею там, на зубцах. Любуясь памятью о ее невозможной, рвущей его душу красоте.