Часть 1
16 октября 2017 г. в 22:36
— Наша с тобой радость на тренировке вёл себя отвратительно: не слушал объяснения, витал в облаках. Я же просил не позволять Никите есть шоколад на ужин! Кофеин вызывает перевозбуждение, ребенок не может вовремя уснуть, а утром его не добудишься на пробежку, потом опаздывает в детсад на завтрак… весь режим летит к чертям! Ты что, правда хочешь, чтобы он что-нибудь сломал себе? Группа по подготовке в спортивные секции — это не шуточки. Да можно подумать, ты этого не знаешь!
Я помолчал, отвернувшись к окну.
— Ладно… Извини. Я не сдержался. День сегодня тяжелый. Пойдём прогуляемся, раз наше сокровище наконец-то уснуло.
— Мой медведь опять рычит, — устало вздохнула жена. Настя обняла меня и коснулась моих губ своими:
— Выдохни. Работа осталась там, за порогом. Ты дома. Да, пойдём.
Она убрала подвернувшуюся под ноги машинку, включила ночничок над кроваткой сына, еще пара минут сборов, и мы вышли на улицу.
— Дай ему хотя бы дома побыть ребёнком. Не хочется, чтобы потом он говорил, что всё детство провел в лагере строгого режима, — Настя взяла меня под руку. — Расскажи, что тебя сегодня так вывело из себя?
Мы вышли на аллею, ведущую в парк. Там установили новые фонари и убрали, наконец-то, эту идиотскую мигающую рекламу. Можно нормально погулять. Некоторое время шли молча, наконец я решился:
— Смотри.
Я отыскал в телефоне фотографию, на которой были изображены два очень похожих внешне ребенка. Девочка лет семи и наш сын. Они в паре качали пресс, хитро поглядывая друг на друга.
— Никита опять нашел себе невесту? Или что? Ты сказал «день тяжёлый»? Неужели он подрался с этой девочкой? Миша?
Я вздохнул.
— Год. Нет, уже больше года, как ко мне привели эту девочку. Лиля. Лиля Росс. Болезненное, чахлое создание. Ей почти восемь, а выглядит с трудом на шесть. Посещает с удовольствием, часто приходит и в параллельную группу. Иной раз получается так, что она почти каждый вечер проводит у нас. Водит её няня, документы и заявление привезла тоже она, а месяц назад я впервые увидел мать Лили.
Настя вцепилась в меня крепче, но голос её прозвучал довольно бодро:
— Отдать ребенка в спортивную секцию полезно. Конечно то, что девочка занимается так много, возможно, и не очень хорошо, но кто знает — вдруг из неё вырастет олимпийская чемпионка?
— Ну, как сказать… Что такое «много»? — улыбнулся я. — Занятие у детей этого возраста длится всего шестьдесят минут, так что не так это и «много»: четыре-пять раз в неделю по часу. А нашему деятелю уже явно не хватает нагрузки: он потом еще два часа носится по спортзалу в составе старшей группы, словно у него стадо ёжиков в одном месте и пламенный мотор в груди.
Я запнулся, ощутив, что вновь сажусь на любимого конька: наш гиперактивный мужичок и его желание стоять на ушах дни напролет.
— Но я не об этом хотел поговорить.
Я помолчал немного.
— Настя. Лиля — моя дочь. Оказывается. И я и без всяких экспертиз знаю, что это так. Посмотри на фото: они с Никитой почти одно лицо.
Настя вздрогнула и пролепетала еле слышно:
— Как же так? — она поднесла телефон ближе к глазам, стерла с экрана капельки осенней мороси и пристально вгляделась в фото. Её руки начали подрагивать.
— Пойдём, Настась, зайдём в кафе, холодно.
Жена кивнула. Я осторожно вытащил из её озябших пальцев телефон.
Вскоре горячий зелёный чай с шоколадкой и бутылка пива на двоих — наше давнее развлечение — сделали свое дело: моя милая заинька немного пришла в себя.
— Я тебе не говорил, из-за чего развёлся. Люся… Людмила, то есть, выше всего ставила спортивную карьеру. Чтобы получить максимальный результат, многие спортсменки рассчитывают сроки так, чтобы конец третьего месяца беременности приходился на чемпионат. Беременность является мощным и абсолютно легальным допингом. Многие становились чемпионками, а потом делали аборт. Распространённая практика.
Настя вцепилась в кружку, подняла голову, явно хотела что-то спросить, но лишь прошептала:
— Ужас…
Как бы я хотел уберечь любимую жёнушку от всей этой грязи профессионального спорта! Незачем ей знать о том, в каком адском горниле переплавляются души и тела тех, кого околдовал блеск олимпийского золота. Но… Иначе не объяснишь.
— Когда она выиграла чемпионат мира и сделала свой первый аборт, мы страшно поругались. Она заявила, что у нее еще все впереди, что она не собирается ломать свою карьеру ради абсолютно ненужного ей ребенка. Потом Людмила вошла в олимпийскую сборную, и история повторилась. Я стал ощущать себя производителем биоматериала для допинга. Ты можешь представить себе, что я чувствовал?
Настя потянулась ко мне и накрыла мою руку своей:
— А теперь выяснилось, что аборт она все же не сделала, и эта девочка — твоя дочь…
— Именно. Настась, я все ждал, что она выполнит свое обещание: выступит на Олимпиаде, завершит карьеру, родит ребенка. Одумается. Но… с той поры между нами возник непреодолимый барьер. Последней каплей стали её слова о том, что я своими «идиотскими требованиями» постоянно тяну ее назад, мешаю её карьере. Мне было категорически заявлено, что она подает на развод, и с абортом решено окончательно. И вот, через столько лет, я узнаю, что моя бывшая любовь все так же прекрасна, живет в Америке, гастролирует по всему миру, а её весьма успешному гимнастическому шоу требуется «честный, порядочный, надежный человек, способный держать в руках сброд творческих личностей» — её слова.
Я посмотрел в любимые глаза:
— Она предлагает мне работу. И хорошие деньги. Очень хорошие.
Жена, казалось, обратилась в статую, я не слышал даже ее дыхания. Наконец она резко убрала руку и залпом допила оставшееся в стакане пиво.
— Ты… Ты хочешь поехать с ней? С твоей любовью… Бывшей…
Она закашлялась, отмахнулась от меня и вытащила из сумочки сигареты.
— Боюсь, что если я отвечу «нет», то потеряю возможность видеться с дочерью. В том, что с нее станется так поступить, я не сомневаюсь. Хотя… Возможно, я тороплю события.
— Это её ультиматум? — Настя вывалила из сумочки вещи на стол. — Где же эта чёртова зажигалка?
Я отобрал у нее сигарету, взял её лицо в ладони, заставил посмотреть мне в глаза:
— Нет. Не ультиматум. Речь об этом не заходила. Пока. Я не хочу ехать. Меня многое не устраивает здесь, но мотаться по миру — не для меня. Мне нужна семья. Ты, Никита. И Лиля. У меня сжимается сердце, когда я подумаю, что больше не увижу её. Год прошел. Год, в течение которого я видел её почти каждый день. Она живет с няней. Родители Людмилы въехали на олимпийском золоте дочери в Париж, но внучка болезненная и хилая — биоматериал для победы, укравшей здоровье моего ребенка, им не нужна.
Настя медленно высвободила голову, откинулась назад.
— Что ты хочешь делать?
— Настя, а ты? Чего хочешь ты? Мне предлагают весьма выгодный контракт: у нас будет возможность года через три-четыре купить квартиру в любой стране мира. Ты сможешь заниматься чем угодно. Можешь вообще сидеть дома, если захочешь, и заниматься Никитой. Это совершенно другой мир. Мир, которого у нас больше никогда не будет шанса увидеть…
— Мой мир — это вы. Ты и Никита, — горячо прервала меня Настя. — Миша, послушай… Я очень тебя люблю и дочку твою буду любить — просто потому, что она твоя дочь. Помнишь, мы говорили о том, чтобы завести второго ребенка, но… — Настя вдруг замерла на мгновение. — Скажи мне… — она вновь запнулась, но потом стукнула ладонью по столу и закончила со злостью: — Насколько я поняла, когда было подано на развод, ты все еще любил её… а сейчас?
Я поднялся со своего места, обогнул стол, сел рядом с Настенькой и притянул её к себе.
— Да, было. И любовь, и тепло, и привязанность. Людмила — интересный человек, обаяшка-очаровашка, способная очаровать любого. Ты её видела много раз, «комсомолку-спортсменку и просто красавицу» по телевизору. Гордость России. Как звучит! Понимаешь, Настась, она подобна нашим правителям: вроде и книжки умные-добрые-вечные читали, и говорят разумные вещи, но… Они мыслят другими категориями. Что для них гибель пары сотен, если их жизни спасут пару миллиардов? Не жизней, нет. Рублей. Она так воспитана: всё имеет свою цену. А кусочек плоти, сыгравший свою роль, — это просто опухоль, которую нужно вырезать. И всё. Как жить с такой? Как любить такую?
На Насте лица не было, она вцепилась мне в руку, а я продолжил чуть тише:
— Нет, Настась. Никакой любви. И уже давным-давно, ещё до развода. И, знаешь… никакого уважения тоже. Большой спорт — разновидность наркомании. А я обычный человек. Мне нужно тепло. И я его нашел. В тебе, в нашей семье. Мне без вас никуда. Но Лиля… Её психика в хлам убита бесконечной сменой нянь и детских центров. Она росла, не зная любви. Никому никогда не было до неё дела. Сыта, одета, завалена дорогими игрушками, и будет с неё. Я вообще удивляюсь, что она до сих пор не закатила истерику и не отказалась посещать нашу группу.
Ответил на немой вопрос в глазах жены:
— Нет, она не знает, что я её отец. Я и сам узнал месяц назад. И относился к ней весь этот год так же, как и ко всем остальным малышам в группе. Я хочу, чтобы ты ясно поняла: взять Лилю в нашу семью — значит обречь себя на каждодневный тяжелый труд, пока дочь не привыкнет к новым условиям, к постоянству требований. Не говоря уж о том, что она часто болеет и склонна капризничать, а нянюшки, опасаясь потерять денежную работу, мгновенно выполняют все, что она хочет.
Настя немного расслабилась, прильнула ко мне:
— Ты хочешь видеть эту девочку каждый день? Или предпочитаешь быть воскресным папой: выгулять ребенка, исполнить капризы и уйти домой?
— Настась, я хочу, чтобы она жила с нами. Но… Столько этих самых «но». Девочка часто переезжала из страны в страну. Она показывала нам с Никитой фото и видео, где она то в Китае, то в Непале, то плавает с дельфинами, то носится за обезьянами… Мы просто не в состоянии дать ей всё то, к чему она привыкла. Я и не собираюсь этого делать. Быть членом нашей семьи — значит принять наш уклад, наши традиции, наш уровень жизни.
Я слегка сжал пальчики Насти.
— Это неизбежно повлечёт проблемы. Неприятие. Скандалы. Капризы. Я неизбежно стану «плохим папой», а ты — «злой мачехой».
— А может, ей нужны вовсе не поездки, а тепло дома и любящие родные? Ты — спортсмен, тебе ли бояться нового препятствия?
Я впервые за вечер рассмеялся:
— Ты у меня — радость и прелесть. Правда. Но с Лилей не всё так просто. Точнее, я пока показал тебе лишь верхушку айсберга. Есть и еще проблемы, которые лежат гораздо глубже, боюсь, не в нашей компетенции справиться с ними.
Настя нахмурилась, отодвигаясь:
— Миш, ты намереваешься и дальше не договаривать? У Лили какой-то порок? Хроническая болезнь? Что?
Я помолчал, глядя на кусавшую ноготь Настеньку. Не, так дело не пойдёт. А то никакого разговора не получится. Я не шутил про айсберг.
— Есть захотелось. Сосиски будешь? Режим, то да сё… И вредно на ночь, но я так не усну потом. Не валерьянку же мне пить, «супермену». И давай я ещё пива возьму. Что скажешь?
— Да! К черту диету!
Мы немного перекусили, выпили. В моей голове, непривычной к алкоголю, зашумело, но не настолько, чтобы отбросить к чертям этот тяжелый разговор и вернуться домой.
— Сейчас, Настась, погоди.
Я позвонил моей маме, жившей этажом выше, попросил прийти посмотреть на Никиту. Вскоре она отзвонилась, что набегавшийся мужичок дрыхнет без задних ног.
Ну, я, собственно, и не сомневался… На то он и спорт: чтобы выматывать даже таких неугомонных, как наш сынуля. А не набегался бы в спортзале, так не смогли бы его угомонить до двенадцати — до чего выносливый, энергичный парень растет!
Настя с выражением бесконечного терпения взирала на меня.
— Ладно, хватит ходить вокруг да около. У Лили проблемы с психикой: она считает себя мальчиком. Всерьез. Как я понял, она, до того, как попала в мою секцию, нигде не задерживалась, потому что тренеры называли её Лиля и воспринимали её в женском роде. Она устраивала истерики, била детей, обращавшихся к ней как к девочке. Когда няня её привела ко мне, это дитё подошло и заявило, что она — мальчик, что её зовут Евгений, и что я могу идти в… одно место, если я с этим не согласен. Вот такие пирожки с котятами, Настась. Я попытался выяснить у няни, в чем дело, но она только возвела очи горе и сказала, что готова уговорить мать этой паршивки платить в два раза больше, лишь бы эта «мелкая дрянь» не сбежала и отсюда, ибо сил няниных больше нет.
Жена, похоже, сначала впала в ступор, потом сжала кулачки.
— Дрянь такая… Это же как надо было испоганить психику ребенку… Это же что нужно было делать! Это всё основание айсберга или еще есть?
Я распрямил и поцеловал судорожно стиснутые пальчики.
— Я, честно говоря, и сам не знаю. Как ты понимаешь, у меня пока не было возможности разобраться, в чём там дело. Вполне возможно, что Лиля, то есть Женя, — это действительно не девочка. Я много перечитал за этот год. Существует определенная вероятность, что Лиля — гермафродит. То есть внешне она может выглядеть как девочка, но внутренние органы — мужские. Бывают и более, скажем так, размытые варианты. А возможно это относится не к физическим проблемам, а к психологическим. Я наблюдал за ней этот год, приняв условия игры: я согласился называть её «Евгений» и обращаться в мужском роде. И я заметил интересные закономерности в ее поведении.
— Какие? Что происходит, когда ты начинаешь принимать её условия игры? Она дерётся с теми, кто не согласен с её мнением, а с теми, кто соглашается, как она себя ведёт?
— Понимаешь, я-то сразу согласился с требованием Лили воспринимать её в мужском роде. Все дети в группе уверены, что с ними занимается мальчик Женя, у которого есть один маленький заскок: он требует, чтобы его называли Евгений, а не всякими там «Жеками». Ну, мой народец, в общем, и не против. Евгений, так Евгений, на фоне новомодных Аристархов и Леопольдов еще ничего.
Я хмыкнул, вспомнив мелкого смуглого Леопольда, больше похожего на пронырливого мышонка.
— Думаю, именно потому, что я принял её условия, Лиля и продержалась в нашем коллективе так долго. Няня уверяла, что в остальных она не задерживалась дольше пары недель. Но понимаешь, Настась… Вот чем хочешь поклянусь. Не мальчик это, не мальчик! Типичные «женские» реакции. И, прямо скажем, избалованной женщины. Истерички. Уж не знаю, у кого Лиля могла все это наблюдать, кому она подражает, но это далеко не те черты, что я хотел бы видеть у своих учеников. И тем более, у собственных детей.
Я почесал в затылке, пытаясь сформулировать ещё одну проблему, наконец решился:
— Да, кстати, я разрешил ей посещать «учительский» туалет, поскольку в женский она отказывалась ходить, а в мужской, хм… Короче, нечего ей там делать, в мужском. Это няня меня просветила. Весьма деликатный вопрос, право слово. С такими закидонами я в первый раз сталкиваюсь. И надо ж было такому случиться, что это — моё собственное дитя! Провинился я, видимо, перед Господом в чем-то. Или предки мои. Остается только смиренно принять Его волю и приложить все усилия, чтобы понять: «А что делать-то?».
Я помолчал, глядя на бледную жену. Довёл свое сокровище. Но она держится, плакать не собирается. Умничка моя.
— Настась, я понимаю, что для тебя всё это шок и аут, прости. Ты говори, говори всё, что считаешь нужным, мне важно знать твоё мнение.
Настя попросила принести ещё чаю и сказала, передвигая сахарницу с места на место:
— Ты сам говорил: «От ребенка откупались». Лиле хотелось, чтобы мама была рядом, а маме было не до неё. И, скорее всего, красавица-спортсменка мама интересна мужчинам, а они - ей. Возможно, ещё и это сыграло свою роль в том, что девочка захотела стать мальчиком — ведь тогда мама её будет любить, как и тех, других.
— Ох… Не знаю, что у мамы моего дитя были за взаимоотношения с мужчинами, и даже строить догадки не хочу. Склонность устраивать истерики по поводу того, что какое-то движение не получилось с первого десятка повторений присуще, конечно, обоим полам, но валяться по ковру и вопить, что это из-за того, что «я на х... никому не нужен, меня никто не любит» — дословно, извини — это уже перебор. Как и не менее бурная истерика по поводу того, что малышу-пятилетке из нашей группы его няня купила водяной пистолетик в награду за то, что тот хорошо отзанимался и не капризничал на занятии, а ей её няня — нет. Ну, так Лиле же и не пять лет, в самом-то деле. Но, однако. Вот как-то так… Такое вот «сокровище».
Нам принесли чай, Настя перестала терзать сахарницу.
— Она ещё и матерится, ко всему прочему?
— Я б не сказал, что Лиля матерится на каждом шагу, но бывает у нее иногда. Командовать любит, но и это проявляется как-то двояко. С ребятами постарше и с ровесниками не церемонится. Может и матом послать, если ее что-то не устраивает. Агрессивно так, явно подражая героям боевиков. А с малышнёй у неё чисто женские приемы. И должен сказать, малыши её любят, слушаются, бегают за ней, как утята. Она увлечённо им что-то объясняет, показывает, разводит на пары, девчонкам косы заплетает перед занятиями, следит, чтобы никто на улицу пропотевший не выскочил. Такая вот заботливая мамаша-наседка. Мне кажется, что «мужчина» — это игра, этакая роль, которую она играет, когда ей это выгодно, когда нужно кого-то прижать и «построить».
Я улыбнулся, вспоминая своё странное сокровище.
— Но, в то же время, когда ей выгодно быть по-женски мягкой и ласковой, она охотно использует и это. Хитрая, умненькая. И ты знаешь, надежная, да. Я спокойно могу оставить на неё группу и выйти в туалет, допустим. Когда я возвращаюсь, то всегда порядок — никто не орёт, не балуется, все заняты делом.
Настя, орудуя ложечкой в сахарнице, словно лопаткой в песочнице, высыпала в чай чуть не всё, что там было, и принялась размешивать.
— Так что ты хочешь делать? С работой и с дочкой? — жена попробовала чай, скривилась и отставила чашку. — Черт…
— Настась… Время ещё есть. Подумать.
Я взглянул на часы: не так и поздно.
— Может, пойдем ещё пройдёмся? Мне не уснуть… Я думаю, думаю, думаю… Все мозги в фарш. Всю жизнь так: правильный вариант, к которому ты в итоге всё равно и придёшь, почти всегда появляется первым. Но всегда находятся те, кто скажет что-то вроде: "нужно уметь идти на компромиссы", "будь проще, и люди к тебе потянутся", "нет белого и черного, мир состоит из полутонов"…
Я поднял своё сокровище, слегка коснулся губами её носа, потом губ. Нет, продолжать не стоит. А то подобные деяния доведут нас до… Хм… Не сейчас.
Я расплатился, и мы вышли на улицу.
Октябрь вступал в свои права, похолодало, зазолотилась листва. На плечо мне скользнул кленовый лист. Я перехватил его и вручил жене.
— Расскажи мне, как у тебя дела, что там на работе? Чем сейчас занимаетесь?
— Как же мне с тобой хорошо… — Настя ткнулась лбом в моё плечо, потерлась о него, словно кошка. Взяв листочек, завертела его пальчиками в одну, потом в другую сторону.
— На работе? Да как всегда, в общем. Перевожу очередной роман — ты ведь знаешь, что это добро нынче пользуется огромной популярностью. Девочку ученицу дали. Способная такая. Но ленивая. За день едва две страницы осиливает. Прорвёмся!
Оп! Я поймал ещё один лист, ярко вспыхнувший в свете фонаря, и протянул Насте.
— Так и целый букет соберётся. Исключительно из тех листочков, что не успели упасть на землю. Желтые мотыльки осени. Я хотел бы увидеть красных. Ты когда-нибудь видела канадский клен? Говорят, осенью это потрясающее зрелище — дерево и земля под ним полыхают огнем.
— Канадский клен? Нет, не видела. Кажется, даже слышать не доводилось. Еще в юности я с родителями побывала в Софийском парке. Знаешь, я думала, в парке не много найдется красот в ноябре месяце, но там было одно дерево. Огромное… Я даже не знаю, с чем сравнить. Ты по сравнению с ним кажешься крошечной букашечкой. Под ним был огромный золотой ковер, просто невероятных размеров. И знаешь, что поразительно? Роскошная шапка дерева, казалось, не утратила ни одного листочка, чтобы создать такое чудо, можешь себе представить?
— Красиво… Мне не хватает этой красоты. Настась, я так скучаю по ней. Что я вижу изо дня в день? Стены, лица… вдыхаю драгоценные глотки свежего воздуха на зарядке во дворе. Хорошо хоть площадку оборудовали: я свои группы теперь в хорошую погоду могу выгнать туда на пробежку, не опасаясь, что дети перемажутся, как поросята. Но это всё равно крайне мало. Летом там будет невыносимо заниматься, когда солнце раскалит пластик и асфальт. Нужно организовать посадку деревьев по периметру и уход за ними. Погоди минутку, внесу в ежедневник.
Я открыл диктофон и четко произнес: «Спортплощадка, деревья. Обсудить на летучке», потом убрал телефон и повернулся к Насте:
— Иди сюда, будем форсировать лужу!
Настя подалась ко мне, чуть спружинила, я подхватил ее за талию и переставил на сухое место, успев чмокнуть в губы. Мы засмеялись — до чего ловко у нас получился наш давний трюк. Но Настя вновь опечалилась:
— Миша… Мне так хочется предложить хоть что-то толковое, как-то поддержать тебя, а вместо этого, что я не скажу — все невпопад. Я понимаю, что моментального решения эта проблема не имеет, но… Просто порой мне кажется, что толку от меня — ноль…
Мы форсировали следующую лужу, я подхватил Настю под коленки, закружил, поставил и прижал к себе.
— Ну… нытьё у вас, мадам… да? Как же это «толку ноль»? У нас прекрасный сын! А у тебя — прекрасный муж! Разве мы смогли бы быть столь чудесными, не будь у нас такой замечательной тебя?
Настя откинула голову, и золотой лист украсил ее волосы. Богиня осени.
— Ты что-то ещё нашёл о таких как Лиля?
— Да, гуглил. Нашёл несколько статей о детях-трансгендерах. Я тебе скину в ВК, почитаешь потом. Запомнилась мне некая Мелисса Хонда и заявление её дедушки-политика, что он гордится своей внучкой. Правда, повод для гордости указан не был. Я так и не понял, а чем он, собственно, гордится? Мелисса поет? Танцует? У неё успехи в математике? Почему дед не сказал, что гордится остальными внуками? Потому что они не трансгендеры? Настась, ты потом почитай внимательно, может, я что-то не так понял? Я вот уже могу сказать, что у меня есть повод для гордости: наши детки спелись и реально помогают мне на уроках, поддерживают дисциплину, возятся с малышами, довольно чисто выполняют некоторые спортивные элементы. Они уже для меня — поддержка и опора, несмотря на свой юный возраст. А чем, собственно, гордится политик?
— Почитаю, обязательно. Кстати, а как Никита себя с Лилей ведет? Воспринимает её как девочку или Лиля для него просто товарищ, «свой парень»?
— Никита относится к Лиле, как к пацану. Ему, похоже, даже в голову не приходит, что может быть иначе. Боюсь, нашему сыну придётся долго объяснять, в чём дело, если Лиля будет жить с нами. И да, я погуглил стоимость всех требуемых для смены пола операций. Даже если у нас с тобой и будут когда-нибудь такие деньги, в чем я сильно сомневаюсь, я предпочту вложить их в недвижимость, чем в то, что окончательно угробит здоровье моей дочери. Природу не обманешь: воспалительные процессы, сниженный иммунитет, отторжение тканей. Огромные дозы лекарств, которые приходится пить по нескольку раз в день на протяжении всей жизни, «сажают» печень, почки и пищеварительную систему. Кошмар.
— Миша, мы со временем поймём, что происходит. Возможно, время и расставит все на свои места.
— Да. Надеюсь. Я говорил со своим знакомым психиатром. Он сказал, что в его практике было лишь два подобных случая. И в обоих «перевоспитание» не помогло. Один закончился печально, а во втором — родители оказались не бедные, пошли на уступки ребенку и оплатили гормонозаместительную терапию и операцию.
— А мы не будем перевоспитывать. Мы будем просто жить.
Настя крепко сжала мою руку и повторила:
— Просто жить.
Я рассмеялся:
— Ты боец, Настась! Настоящий. Вопросов много, первый: отдадут ли нам мою дочь? И второй: как ты будешь называть её: Лиля или Женя? И как к ней относиться: как того требует она, закрепляя тем самым свою привычку думать о себе в мужском роде, или…
Я потер вдруг озябшие плечи:
— А ведь это очень важный вопрос: как мы принимаем дочь? В качестве девочки или мальчика?
Настя покрутила букет из листьев, потом ответила:
— Женя. Так можно назвать и мальчика, и девочку. Пока будем называть ее Женей, но постепенно, как бы это сказать… Проложим курс к верным ориентирам.
— В любом случае, нужно сначала обследовать Лилю, чтобы понять: она гермафродит или дело не в физических, а психических особенностях. Тогда…
Я не успел договорить, мы были уже на повороте к нашему дому, когда мимо нас проехала яркая, даже в свете фонарей, машина. Остановилась, сдала назад. Из её недр сперва вывалилась Лиля и бросилась ко мне, заливаясь слезами, а потом с водительского места появилась моя бывшая жена.
Она открыла багажник и шмякнула оземь тяжелую большую сумку.
— Добрый вечер, а я к вам с подарочком, — ярко, словно пытаясь затмить сияние своей красотки шевроле-спарк, улыбнулась Людмила.
— Добрый вечер, — поздоровался я.
По-прежнему красива и импульсивна. Но, если что-то делает, то потом не раскаивается. Похоже, наступила минутка истины, за которой не будет поворота назад.
— Коротко: выхожу замуж, взять с собою это не пойми что — не то сына, не то дочь — не могу. Очередная няня не выдержала её закидонов и уволилась. Мне только не хватало, чтобы ещё и муж сбежал. По поводу контракта о работе — наши договорённости в силе. Думай. Все документы на эту психопатку в сумке. И не надейся: Лиля — девочка. Когда начались её закидоны, первое, что я сделала, — уложила её в дорогую клинику на обследование. Через месяц я вернусь — оформим всё у нотариуса. Я не передумаю и не откажусь от своего решения. Ты меня знаешь. Хватит с меня: я отмучилась почти восемь лет, теперь ваша очередь, дорогие и любимые.
Людмила окинула презрительным взглядом Настю, села в машину и, резко развернув автомобиль, словно заправский стритрейсер, исчезла.
Уткнувшаяся в мой живот Лиля, застывшая Настя, сжимающая мою руку, и подмигнувший нам сквозь дождь оранжевый фонарь.
Примечания:
Создано на основе реальных событий.