***
Выходя из дома, Меглин прячет руки глубже в карманы пальто, втягивает голову в высоко поднятый воротник и смотрит прямо перед собой. Он не любит оказываться среди людей, но не потому, что человеческое общество его раздражает. Когда он голоден (а голоден он почти всегда, и алкоголь, вопреки уверениями Бергича, уже давно не заглушает это чувство, лишь делая его чуточку более терпимым), он чувствует ток крови и биение пульса каждого живого существа на расстоянии до километра и ощущает следы их пребывания спустя даже двое суток. Когда же сыт (что случается реже, чем этого хочет организм, но, к сожалению, чаще, чем Меглин готов себе позволить), радиус сужается всего до метра. Когда Есеня спит в его постели, он может с точностью сказать, как давно она последний раз ела, сколько выпила за день воды, хочет ли в туалет и как скоро у неё начнутся месячные. Вся эта информация — лишняя, но он тщательно анализирует её, чтобы не вслушиваться в сокращения её сердца и не ловить ноздрями запах её крови. Попробовать её на вкус, впрочем, не тянет — кровь себе подобных не манит, не зовёт, только дразнит, вызывая внутри нарастающее неудовлетворение. Есеня уже догадывается о том, кто он, уже приняла это для себя и твёрдо решила, что если ему когда-нибудь потребуется, она даст ему необходимое. Вспорет вену, резанёт себя по шее — что угодно, лишь бы ему стало хорошо. Но она не знает ещё — ей рано ещё знать, хотя Меглин уже видит, что спавший в ней ген проснулся и принялся за работу, — она не знает ещё, что её кровь ему не поможет, а её смерти он просто не может допустить.***
Вампиры бывают двух типов: одни про кровь, другие — про смерть. Меглин даже теперь, спустя столько лет после завершения мутации, не уверен, про что он сам, но отнятие чужой жизни вызывает у него не меньший кайф, чем глоток свежей крови. В тот момент, когда сердце перестаёт биться и кровь продолжает течь уже по инерции, не подгоняемая более его толчками, он словно испытывает оргазм. Они умирают абсолютно так же, как и люди. Никакой разницы. Разве что, может, дольше цепляются за жизнь, усилием воли разгоняя по остывающим венам чужую, взятую обманом или против воли кровь. Он выпускает её всю до капли, жадно всматривается в лицо умирающей твари, словно выискивая в нём, как в зеркале, собственное отражение.***
— Держи меня за руку, когда это случится, — просит Меглин. Он думает при этом: «Забери мою смерть себе».