Падшие ангелы

      Красота бесстыдно обнажённой природы багряно-жёлтого сада растворилась в октябрьском тумане. Устланная сухими увядшими листьями почва едва согревалась теплом закатного солнца. Оно одаривало мягким светом почти оголённые ветви деревьев и ещё цепляющиеся редкие пожухлые листья, которые так стремился сорвать озорничавший ветер.       Когда сумерки окончательно обволокли землю, Кассандра оказалась в холодной темноте осеннего сада. Съёжившись, она обессиленно опустилась в траву, чувствуя, как тело дрожит, а сердце замирает в преддверии бури. Перед глазами колыхнулась пожелтевшая листва, осенний сад тихо нашёптывал свои колыбельные, но и они не могли усмирить разбушевавшиеся эмоции Кассандры, которые всё больше пугали и искушали, побуждая броситься в омут страшных и непредсказуемых чувств. Ей снова хотелось крепко схватиться за нож, осторожно провести лезвием по коже своей жертвы и оставить кровавый след, клеймо мщения за былые обиды. Это желание всё сильнее и сильнее околдовывало. Оно позволяло раскрепоститься и обрести совершенно другую себя, которая больше не станет покорно терпеть словесные удары, а жестоко расквитается за все причинённые ей страдания, что десятилетиями отзывались болью в душе. Однако это желание одновременно и страшило Кассандру, подталкивая её к осознанию того, кем она может стать в будущем, если осмелится пойти по чёрному пути возмездия.       — Зачем я так поступила? — побледневшими дрожащими губами шептала Кассандра; её хрупкое тело не отпускал страх, а холод только усиливал содрогания. — Он всего лишь хотел помочь.       Она устремила опустошённый взгляд в темноту, всё ещё не понимая, почему поддалась своей внутренней тьме: возможно, в глубине души что-то оборвалось и переломилось — и это стало стремительным рывком. Он выпустил на свободу все накопившиеся угнетающие чувства, зародившиеся внутри из-за оскорблений, насмешек и унижений. Кассандре приходилось выслушивать их на протяжении стольких лет — всегда, сколько она себя помнила, — из уст совершенно чужих людей. Они выплёскивали свои язвительные реплики прямо в лицо, при любом удобном случае норовя задеть и ранить, разглядев в девушке только душевнобольную, а не прорицательницу, старающуюся предупредить людей о бедствиях и катастрофах. В её глазах они были шипящими змеями, стремящимися напасть и больно укусить; каждое слово отравляло смертельным ядом. Издевательства всё больше и больше с каждым годом разъедали и разрушали изнутри, отдаваясь в голове отголосками нестерпимой боли, что обернулась напоминанием о несчастном прошлом: оно не отпускало, заставляло скрипеть зубами во сне, бередило израненную душу, намертво вцепившись в старые незаживающие раны.       — Александра!       По осеннему саду непринуждённо прогуливался ветер, шелестя коричневыми пожухлыми листьями, а иногда могло показаться, будто он усиливается у самой земли: листва закручивалась в маленькие смерчи и кружилась в воздухе. Кассандра, поёжившись, обхватила себя руками, пытаясь побороть пропитанный сыростью вечерний холод. Она судорожно оглянулась по сторонам, тщетно надеясь увидеть во тьме очертания человеческого силуэта, осторожно скользнувшего между деревьев, — однако, к её большому сожалению, кроме неё здесь больше никого не оказалось. И только пронизывающий насквозь приглушённый шёпот, повторяющий настоящее имя девушки, бродил совсем рядом, зарождал в сердце тревогу и опасения.       — Замолчи! — в отчаянии схватившись за голову, душераздирающе закричала Кассандра, слыша, как яростно бьётся сердце, и чувствуя, как кровь горячей волной пульсирует в висках.       Страх усилился десятикратно, на коже выступил холодный липкий пот, а лихорадочная дрожь пронизывала до костей. Когда наступал глубокий гипнотический транс, девушку накрывало чёрной волной кошмара — она неосознанно что-то бормотала, слова лились, точно журчание мутного ручейка; перед глазами мимолётно проносились трагические события ближайшего будущего. Но, к сожалению, каждое предсказание оборачивалось болезненными уколами и страданиями в тишине больничных стен палаты.       — Прошу, оставь меня в покое! Умоляю, пусть всё закончится!       — Сейчас ты отказываешься принимать дар ясновидения, а когда-то, наоборот, ценила то, что тебе было ниспослано богами. — И вдруг позади неё возникла светло-голубая призрачная фигура древнегреческой девушки; та слегка коснулась ладонью плеча Кассандры — она испуганно замерла, боясь пошевелиться, и невольно затаила дыхание. — Но теперь ты пускаешься в бегство, как только обращаешь взор в мрачное будущее, видя разрушения и мёртвые тела.       Александра никогда не понимала, как видения можно называть даром, ниспосланным богами, если они приносят только душевные страдания и нравственные муки.       Будущее никому не дано предугадать — общество было непреклонно в своих твёрдых убеждениях. Сколько бы Кассандра ни пыталась опровергнуть ошибочные заявления, как бы настойчиво ни старалась доказать подлинность собственных изречений — люди оставались глухи и слепы к истине, скрывающейся за семью печатями тайн небытия. Они предпочитали верить собственным глазам, а не словам двадцатилетней девушки; да и намного легче верить в ложь, чем в правду — именно такая мысль глубоко укоренилась в сознании Кассандры и с годами лишь сильнее подтверждалась. Несмотря на её отчаянные попытки достучаться и докричаться до людей, их сердца оставались холодными и равнодушными; только её взгляду открылась истинная сущность этого лицемерного общества.       В глазах людей девушка видела лишь сомнение и недоверие, а в пыльных зеркалах — собственные горькие слёзы, что орошали душевные раны, хоть ненадолго заглушая голос внутренней удушающей боли, часто подстерегающий тёмными безлунными ночами, морально истязающий и ломающий кошмарными сновидениями.       Однако больше всего горечи и разочарования принёс тот злосчастный мартовский день. Для Александры это было равносильно катастрофе, когда земля уходит из-под ног, привычный мир разрушается под гнётом необратимых перемен и кажется, что благополучная человеческая жизнь закончилась. Кассандра чувствовала только лезвие ножа между рёбер, глубоко вонзённое близкими людьми прямо в сердце. Каждый час болезненной свободы был наполнен внутренним отрицанием, отчаянными криками и обжигающими горестными слезами — сломленная предательством родителей, она навсегда оказалась в одиночестве среди мягких белых стен больничной палаты, стала чахнуть и угасать на глазах. В прощальном взгляде родных девушка запомнила лишь мучительный проблеск вины и сожаления, однако искры сочувствия и любви оставались в прошлом. Для неё больше уже не существовало домашнего уюта и тепла, потому как у Александры больше не было семьи — её окончательно и бесповоротно разрушили жестокость и эгоизм родителей. Последние их слова не смогли убедить девушку в обратном: ей не хотелось замечать благих намерений в действиях и речах матери с отцом. Александра была непоколебимо уверена: она позор семьи, неподъёмный груз, от которого проще избавиться, чем опекать и заботиться о нём всю жизнь.       — Ясновидение — вовсе не дар богов, а настоящее проклятие, которое губит меня. Нельзя отрицать очевидное: для людей я всегда буду одержимой психопаткой — и это уже никогда не изменить. — Кассандра опустила взгляд на свои окровавленные ладони и краем глаза взглянула в сторону: мёртвое тело молодого врача лежало на земле, среди осенней листвы поблёскивало серебряное лезвие ножа в багряных пятнах крови. — Пусть они поплатятся за все причинённые мне страдания!       За спиной девушки, возвышалось здание психиатрической больницы, состоящее из стекла, решёток и белого кирпича. Яркие огни фонарей освещали осенний сад и неподвижно сидящую в вечерней тишине Кассандру.