Этот чистый лунный свет

      Как причудливо вьётся время. Его рисунки подобны ветвям ивы и песчаным узорам, волнам и кругам на воде; подобны и брызгам крови – вспышкам, пробуждающим сознание. Ожогам Печати Кромвеля, боль от которых отдаётся во всём теле и безмолвно приказывает: действуй!       Миг – и неторопливые движения вечности превращаются в дикий ритуальный танец, танец, замешанный на алхимии и дикой жажде. В нём нет ничего прекрасного, барабаны чужих сердец разрываются от ужаса вслед за хрупкими человеческими телами, выстрелы ленточками обвивают тело, но не поспеть, не задеть – слишком уж долго этот танцор оттачивал своё мастерство. А кто же зрители?       В этот раз негусто – одна только девочка жмётся к холодной каменной стене. Ничего особенного нет в ней, типичная англичанка, разве что утомлённая и неухоженная, и с простреленной руко…хм.       Вот оно что.       Из полотняного мешочка Судьбы выпадают три фигурки: крест, меч и сердце. Так определяется будущее. Будущее уже определено, только ни танцор, ни девочка об этом не знают. - Ваша кровь пробудила меня, госпожа. Я жду Ваших приказаний. «Да, я их жду. Я жду крови и огня, жду криков и агонии, жду во тьме, чтобы…» Мысль прервана спокойным девичьим голосом: - Назови мне своё имя, вампир. «Имя. Зачем же ты хочешь знать моё имя, маленькая наследница Артура, кровь от крови его? Что тебе в нём? Неужели думаешь, что оно меня удержит?» - Прежний хозяин называл меня «Алукард».       Как же хорошо, что она так мала. Ведь имя и название – вещи всё-таки разные… ________________________________       Время и впрямь вьётся весьма причудливо: волочится обрывками кожаных ремней по каменным ступеням подвала, эхом детских шагов разносится по пустому замку, полузабытой потешкой звучит в мыслях Алукарда – мотив прилипчив, а вот слова можно и поменять: «Тревога, тревога, тревога – Малышка, беги же в подвал! Никто не придёт на подмогу! А кто её в угол загнал? Виновен в том дядюшка Ричард – Вот-вот в неё пустит заряд! Но, чуть запах крови заслышав, Малышку спасёт Алукард. Ах, Ричард, злодей неумелый, За всё ты заплатишь сполна! Малышка прицелится смело, И крысу пристрелит сама!»* - Вот. Пей. Ты же ещё голодный. И вправду голодный. Такой голодный, что даже дороги до этой комнаты не заметил. А кровь маленькой госпожи пахнет сладко… -Сперва нужно перевязать Вашу руку.       Маленькая, она такая ещё маленькая, эта девочка, а рана у неё на руке красная-красная, рассечённый розовый бутон, и страшно ей, и больно, и дико, даже для него, жестокосердного, что так поступил с ней собственный дядюшка. «И дико мне. Иди…ко мне.»       Мало проку от вампира, скованного Печатью и ослабленного голодом – практически не действуют на госпожу его осторожные чары, а она такая ещё маленькая, и даже после убийства невинная, как этот чистый лунный свет, льющийся сквозь шторы. - Вот и всё, госпожа. Вам не туго? Госпожа?.. Надо же. Спит…маленькая такая.       Вьётся время. Тихой вампирской поступью, мимо комнат, мимо семейных портретов, мимо тяжёлых бархатных штор, плотно закрывших окна в знак траура, и прямо в маленькую девичью спальню – и не скажешь, что спит здесь будущая графиня.       Сон её глубок, как у всякого ребёнка, пережившего горе. Пережила ли она его? Справится ли с ним? Такая горячая кровь не справиться не может. Придёт время, и она ещё расцветёт, и не крохотным бутоном – пышным кустом алых роз с нежным запахом и острыми шипами. Такая кровь не обманывает.       А пока она только маленькая девочка, сжавшаяся в комок не то от холода, не то от остатков страха. Не надо бы ей так вздрагивать.       Алый бархат полога окутывает её постель; алый плащ укрывает её несколькими мгновениями позже. Вот она уже и не так мёрзнет – руки обнимают плащ, и дыхание выравнивается. «Придёт рассвет, маленькая графиня Хеллсинг. Ночью я вновь буду рядом с тобой. А пока…» - Спите, моя госпожа.       «Алый цвет Вам к лицу.» * Отсылка к детской английской песенке «Ding dong bell»