Дом бездомной.

Дни, проведенные на Луне, ты вряд ли вспомнишь со счастливой улыбкой. Некрепкое, дырявое жилище, в коем ты ютилась вместе с компанией из пяти человек — ты забыла уже их имена, не помнишь их уставших, заплаканных лиц, обращённых к Земле. Впрочем, тебе знаком лишь один пожилой мужчина, его морщинистый лоб, влажные от слёз глаза — кажется, живёт на Сырском Руднике, и каждый день, идя в школу, ты здороваешься с ним. Его бодрость духа сменилась отчаянием, и он будто постарел на ещё один десяток лет с того момента, как покинул родную планету. Несколько контейнеров на крохотном столе и электрический чайник, старый выпуск глянцевого журнала, шесть кроватей, фонарик... Воспоминания о тех трёх сутках меркнут на фоне последующих. Пути назад ты тоже почти не помнишь — компания твоя молчала всё время, а ты смотрела на своё отражение в иллюминаторе, на свои покрасневшие глаза, на тонкие искусанные губы... Слёзы душили тебя, тебе не хватало воздуха — а ты всё смотрела и смотрела, пока тебя насильно не отвели от окна. Кажется, будто за время вашей тайной отлучки твой родной дом переменился. Липецк, прежде кипевший жизнью, встретил тебя как-то тихо, словно ничего не случилось — а ты чувствуешь, как всё изменилось. Улицы, прежде полные народу, шумные и весёлые, как-то опустели, затихли. Шумные компании куда-то исчезли, люди редко шли тебе навстречу с кем-то ещё — чаще одни. Быстрым шагом они отдалялись от тебя, от других прохожих, даже не останавливались для короткого разговора со знакомыми. Тишина и безмолвие. Ты же этого хотела всю жизнь, запираясь в своей комнате, да? А теперь ты не можешь посмотреть в окно, не встретившись с напуганными отчего-то лицами соседских детей — они сидят, прижавшись друг к другу, и молча смотрят то на пол карусели, то на качели, впервые не раздражающие тебя жутким скрипом, то куда-то вдаль. А ты и туда взглянуть не можешь. И сами соседи сверху отчего-то не возятся, не ругаются, не дерутся меж собой — не слышно ни звука. И в квартире твоей также тихо — родители, видимо, уехали куда-то, кот где-то спрятался. А ты ловишь себя на мысли, что тебе хочется вновь закричать, услышав дикие вопли с улицы, хочется разодрать кулаки о стены, пока соседи сверху спорят о воспитании своего сына. Ты скучаешь по этому. Потому что привыкла. И ещё это солнце... Оно не одно, их — два. Пряча глаза от выжигающих лучей светил, ты пытаешься вспомнить, с чем связано это явление. Ничего необычного ты не видишь — знакома с этим уже. На память приходит только что-то про Луну, про отражение света... И ты бросаешь мучить свою память. Не умеешь ты ничего запоминать, не умеешь. А всё-таки тебе кажется, будто Солнце стало в двадцать два раза (если не больше) крупнее. Подозреваешь, что оно вообще не сходит со своего места у горизонта — хотя уже вечер, и это положение вполне логично. А всё-таки, куда ни погляди, везде это чёртово Солнце — его явно больше, чем одно или два. И, смотря на него, ты чувствуешь тревогу, горечь, одиночество, чьё-то пристальное внимание к твоей персоне... Твоя одноклассница Соня, живущая неподалёку, предлагает тебе встретиться — погулять по Руднику, и ты соглашаешься, хоть Соньку и не любишь. Обнимаетесь, берётесь за руки, хоть раньше это вас смущало, и двигаетесь по хорошо знакомой улице. Говорите тихо, друг на друга почти не смотрите. Соня спрашивает, где ты была — ты отвечаешь просто: «на Луне». И коротко смеешься почему-то. Соня бросает взгляд на тебя, избегая смотреть в твои глаза, и тоже улыбается. И больше вопросов не задаёт. Делится своими ожиданиями четырнадцатилетия — ты смущённо интересуешься, когда у неё день рождения (забыла), а она называет дату. Без возмущений, без обид. И вновь рассказывает о том, как ждёт смены фамилии — а ты впервые молчишь о том, как хотела бы сама зваться по-другому. Потому что теперь тебе уже не хочется. Всё равно как-то. Соня рассказывает, что телефонов и Интернета ни у кого нет — вернулись в прошлое, значит. Мечта бабок на лавочке и твоих родителей сбылась: всех ждёт счастливое детство во дворе, такое, какое было у них. Ты не интересуешься, как так произошло, лишь коротко, про себя, подчёркивая, что осталась без своих друзей. Теперь навсегда. И никакой пустоты не чувствуешь — она уже давно заполнила тебя. Большая часть Сырского Рудника, говорит Соня, погибла во время катастрофы, включая некоторых одноклассников. И тебе становится немного грустно — ты даже не спрашиваешь, что за катастрофа случилась. Просто молча садишься с ней на горячую лавочку, вы крепко обнимаетесь, кладёте головы друг другу на плечи, жмёте ваши сцепленные пальцы и плачете. А ты, чувствуя, как холодная слеза ручейком сбегает по твоей красной щеке, прячешь лицо в коротких пшеничных волосах Сони, а она — в твоих, русых, и вы обе осознаёте, что катастрофа-то вся впереди. И обе еле сдерживаете плач, судорожно вздыхая.