Идзанами-но ками

— Везёт же тебе, Рокудайме, — Ямато счастливо лыбится. Так, будто он один знает тайну Шестого. Смотрит многозначительно, а затем щурит свои тёмные глаза в радостной улыбке и скашивает брови к центру. — Дома ужин, — тянет он, поправляя фарфоровую маску, — ванная, идеальная женщина. — И тут Тензо чуть ли не смеётся. Бросает отчёты по санину на стол и с хлопком растворяется в мутном облаке. Хатаке сверлит взглядом то место, где только что стоял АНБУ, и уголки его губ неумолимо вздрагивают. Для него приятно и неожиданно принимать такую реакцию друзей. Сейчас, когда все уже всё знают, любой знакомый и незнакомый смотрит на некогда сурового ниндзя с куда большей теплотой, искренним удивлением и… завистью? О да! Каждый второй верит в то, что спутница жизни Хокаге «идеальная» по всем фронтам. Только самые близкие и наблюдательные смеют снисходительно произносить это, чуть ли не с хохотом. Простым смертным это не позволительно. Куда им до его Идзанами-но ками? Она ведь с виду такая хрупкая, женственная и покорная. Покорная? Хатаке тихо смеётся, вплетаясь пятернёй в волосы. …— Нами, это слишком дорогой комплект нижнего белья, — устало говорит Какаши, надеясь закрыть тему. И спокойно забывает об этом разговоре…на пару дней… Рокудайме как всегда приходит домой поздно. И как всегда его ждут. Мягкий кухонный свет закрадывается в коридор, пробуждая в Какаши острое предвкушение. В воздухе витает тонкий аромат им же приготовленного тяхана с морепродуктами. Желудок отзывается протяжным тихим воем. Хокаге наклоняется, чтобы убрать обувь в шкаф. Два коротких звонких постукивания привлекают его внимание. Уставший взгляд вмиг преображается, меняется и застывает в таком любимом Нами выражении. Она же ступает ещё на шаг в сторону, игриво переминается с ноги на ногу, постукивая каблуками. И замирает, наблюдая. Какаши зачарованно окидывает взглядом его любимые красные лаковые туфли. С мазохистским удовольствием не позволяет себе вскинуть взгляд выше. Огибает острые, блестящие под косым светом носы, тонкие высокие шпильки. Ласкает взором узкие щиколотки, подтянутые икры и колени. Чёрная полупрозрачная ткань зрительно стройнит и так худощавые ноги, обхватывает плотно, прижимаясь к каждому миллиметру горячей шёлковой кожи. Тяжело сглатывая, Какаши рвано вскидывает взгляд. И воспламеняется изнутри. Кружевные ленты, фиксирующие чулки, запечатлеют на нежной коже бёдер изысканные узоры. От них выше, смольными тенями по бледной, чуть ли не сияющей на контрасте коже, тянутся атласные ленты и утопают под широким кружевным поясом на талии. Невольно, впечатляющая фантазия Хатаке подкидывает из воспоминаний картинки того, как же замечательно и правильно эти ленты лежат поверх округлых ягодиц, при ходьбе врезаются в мягкую плоть и тут же сминаются, шныряя в сторону. Вся конструкция сидит крепко, так, что в порыве страсти и не снять ни за что. Какаши знает об этом не по наслышке. Помнит. Не заметив лишней одежды, он с трудом добирается до самого главного. Тёмные глаза подведены чёрной краской, на губах переливается вызывающе блестящая алая помада. Макияж этот не масляный. Сладкая помада окрасит и его губы, подбородок, шею, ключицы, грудь, живот… А вот здесь Нами задержится подольше. Прежде, чем сократить расстояние от солнечного сплетения до паха, Изанами коснётся каждой напряжённой мышцы, каждого кубика. Будет целовать медленно, зализывая укусы и засосы; нежно поглаживая нижний пласт пресса, согревать его своим дыханием. Бесстыдно приковывая взор серых глаз, заскользит ниже, острым подбородком очерчивая грубую ткань брюк. Замрёт, облизнётся, настойчивыми и нежными пальцами расстегнёт молнию. Вмиг окажется перед носом Какаши, невесомо касаясь губ, одаривая их привычной сладостью. Ухмыльнувшись, начнёт спускаться ниже…так же медленно, как и раньше. И только тогда, когда доведёт Какаши до исступления своими ласками, заставит его задохнуться вздохами, сама сорвется в желании услышать его развязные стоны. Хатаке зажмурится, зарычит от острого удовольствия, чувствуя шершавый язык и пламенные губы на такой чувствительной коже, с упоением и редкой грубостью вплетётся ладонью в длинные локоны. Хокаге чуть ли уже не давится густой слюной. Не может оторваться от её тёмных глаз. Искристых, пленительных и всегда понимающих любое желание и каждый намёк. Предвкушает, как тушь и подводка измажут веки и скулы, когда пот будет мешаться с мелкими слезами болезненного предрассветного удовольствия и женской сентиментальности; отпечатаются на подушке, когда Хатаке наклонится к её уху и устало нашепчет что-то искреннее, сладко рвущее душу обоим, и Нами с редким девичьим смущением отвернётся, чтобы спрятать обличающие всхлипы. Сгорая под ее красноречивым взглядом, ощущая всем нутром её дурманящий запах, очарованный ею, Хатаке понимал только одно. Им просто необходим тот комплект.