Примирение

Она стояла у стола, отвернувшись к окну. Как всегда красивая, чудесная... Что в этой девушке есть такого, что она делает со мной что захочет? Её тепло всегда заставляет меня таять, вызывает нежность, настолько болезненную, насколько же скрытую глубоко внутри. Не имел я права навязывать ей свою любовь. Сам у себя это право отобрал давным - давно. Говорят, надежда умирает последней – и это правда. Жаль только не добавляют, что вместе с надеждой в человеке умирает душа. - Ты просила, чтобы я пришел. - Да, - подтвердила она, не отрывая взгляда от вида за окном. - Вроде бы я что-то должен еще уладить … я не понял. Я что-то упустил? - Нет, - она все еще не смотрела на меня. - Так в чем дело … Ула? Посмотри на меня, прошу. - Не могу, - она закрыла лицо руками. Я подошел к ней близко, на расстояние вытянутой руки. Так сильно хотелось к ней прикоснуться. - Что происходит? - Не знаю, Марек, не знаю… - прошептала она, - в конце-концов все уже было улажено, правда? У тебя своя жизнь, планы, мечты… И у меня тоже… Я хотела только пожелать тебе счастливого путешествия. И очень много счастья, - с каждым словом ее голос срывался все сильнее. - И поэтому ты хотела меня видеть? - я ничего не понимал. Наконец она на меня взглянула. На меня смотрели самые прекрасные на свете глаза, в которых блестели слезы. Она не могла произнести ни слова. Я смотрел в них, как под гипнозом, не имея сил сдвинуться с места. - Счастье я оставляю здесь, - услышал я свой собственный голос, - в этом месте, в этом кабинете, у Вислы, в Рышове, в комнатке, в которой живет женщина моей жизни. Которую я потерял безвозвратно, но которая нашла покой и счастье - и это для меня самое главное. Я могу теперь спокойно уехать, зная, что ты в безопасности, что ты любима. Ула, не плачь, прошу тебя. Или плачь – я буду сильным за нас двоих. Мысли исчезли. Я инстинктивно притянул ее к себе. Она прижалась осторожно, положив голову мне на плечо. Я почувствовал ее тепло и вдохнул запах ее волос. Я таял с каждой секундой, каждая из которых была только моя. И в каждую из которых было все больнее потому что они приближали неотвратимое расставание. 4. Мы стояли вот так, без движения, еще минуту. Я не имел никаких сил ее отстранить, хотя знал, что потом будет только хуже. Моя Ула… да, моя. Никто не запретит мне любить ее. Бессознательно я поцеловал ее волосы. Она осторожно отстранилась и опустила голову, вытирая слезы. - Лучше я пойду, - я хотел еще что-то добавить, но не знал что. В конце концов любое слово в эту минуту было неуместно. Я повернулся и уже взялся за ручку двери. - Когда я уехала на Мазуры… то письмо от тебя… я не прочла его тогда. - Я знаю. Мне рассказал Мачек. - Возможно, всё сложилось бы по-другому… - Но не сложилось. - Я хотел поскорее закончить этот разговор. Сколько часов, сколько ночей я провел думая, что было бы, если бы я тогда задержал Улку, если бы она знала, что я люблю ее и не женюсь на Паулине. Я устал. У меня не было сил в который раз это всё обсуждать. Не сегодня, в день отъезда, в первый день, когда я начинал жизнь сначала. И теперь, вместо того, чтобы лететь в аэропорт, меня несло в какую-то пропасть, я летел в бездну, в которую меня толкал этот разговор. - Мне пора. - Я думала обо всём этом, - казалось, что она меня не слышит, - миллион раз. И миллион раз я тебя простила. Но все время было больно… очень, даже сейчас. – Она сглотнула, удерживая слезы. Я серьезно смотрел на нее. - Знаешь, некоторые вещи нельзя поправить, просто сказав «прости». Я мог бы повторять это слово каждый день. Но могла бы ты снова доверять мне? Самая страшная кара для меня не то, что я не могу быть с любимой женщиной, а то, что я так жестоко лишил тебя иллюзий, накормил ложью и цинизмом. Твой отец был прав – такую несправедливость невозможно исправить. - Но если чего-то сильно хочешь… - Ула, прошу тебя, перестань, - я чувствовал себя как в ловушке. – Ты с Петром, нужно ли сейчас все это заново начинать? Мне больно так же, как и тебе. Зачем этот разговор. В конце концов я уезжаю, а с Петром ты не расстанешься. - Уже рассталась. Было слышно, как муха бьется в стекло, пытаясь выбраться наружу. В этот момент я ничем от нее не отличался. - Я хотела тебя видеть для того, чтобы это сказать. То письмо, которое до меня тогда не дошло…я слишком поздно его прочитала?...чтобы ты ни ответил… я не хочу, чтобы ты уезжал. Петр очень старался помочь мне забыть, но не смог. Это не его вина, только наша: твоя и моя, – она смотрела мне прямо в глаза, - поэтому я прошу тебя – останься. Желудок подкатил к горлу. - Тогда почему ты с ним… была? Обманывать – это моя специальность, - добавил я горько. - Я не врала ему, - быстро возразила она, - я думала, чтобы полюбить достаточно просто того, что тебя не обманывают… что у Петра хватит любви на двоих. Но твое письмо…Я не могу быть с Петром, тоскуя за тобой. Он это чувствовал, знал с самого начала… А я поняла в ту минуту, когда осознала, что теряю тебя навсегда. - Ты действительно сможешь мне верить? - я не мог поверить в происходящее. Ула в который раз одним словом перевернула мою жизнь вверх ногами. - А у меня есть другой выход? – она улыбнулась, вытирая слезы, - лучше неуверенность с тобой, чем уверенность с кем-то другим. Я взял ее за руку. - Поехали. - Куда? - К Висле.