Aut vincere aut mori

Экберт всегда молился по утрам, и Альфред уже не в первый раз задался вопросом: неужели его дед, способный поспорить по жесткости характера с самим ДиТи, пытается замолить свои грехи? Он предполагал, что тогда Экберту придется непрерывно молиться несколько лет подряд, и то он не припомнит всех своих грехов и грешков. Альфред дождался, пока дед закончит свое сомнительное общение с Господом, если общением вообще можно было считать монолог, и постучался.  — Входи, — раздался голос Экберта. Альфред прикрыл за собой дверь. В детстве он робел, входя в кабинет Экберта — его пугали огромные полки, полные книг, большинство из которых могли бы оплатить несколько лет безбедной жизни любой семьи (включая путешествие в отпуск на какой-нибудь экзотический остров). Теперь ему было всё равно.  — Ты вернулся под утро, — отметил Экберт, садясь в высокое, обитое кожей антикварное кресло.  — Откуда ты знаешь? Консьерж рассказал? — Альфреду было прекрасно известно, что швейцар в доме, где находилась его квартира, был подкуплен его семьей, и уже ничему не удивлялся.  — Я должен знать, где шляется мой внук, — уклонился Экберт от ответа. — И ты опять ездил к ней. Я по тебе вижу.  — Это моё дело.  — Нет, не твоё, — в голосе деда появились металлические нотки. — Ты помолвлен с Элсвитой, и её родители разорвут выгодный контракт с нами, если узнают, что у тебя есть связи на стороне. Это как минимум. Как максимум — тебе крепко достанется, и я не смогу тебя вытащить. Альфред, — дед откинулся на спинку кресла, потер двумя пальцами переносицу. — Я беспокоюсь о тебе. Ты — мой наследник, и твоя репутация должна быть безупречной. Не говоря уже, что родители Элсвиты могут убить тебя.  — Никто ничего не знает.  — Когда узнают, будет уже поздно. Пойми, Альфред, я забочусь о тебе. Она ослабляет тебя. Альфред подался вперед, вглядываясь в лицо деда и отмечая, как глубоки его морщины, прорезающие лицо. Седая борода была аккуратно подстрижена.  — Дед, я сам разберусь. Лучше послушай, какие я принес новости.  — И какие же? Бескостный купился?  — Разумеется, он купился, — улыбнулся Альфред. Все же с годами Экберт начал терять хватку и нюх, и переключить его с щекотливой темы его личной жизни на тему Лодброков было так же легко, как отобрать у ребенка конфету. С тем лишь различием, что Альфред пожалел бы отбирать шоколадку у дитя, а обманывать деда ему было не жаль. Экберт заслуживал его ненависти. Целиком и полностью.  — Очень хорошо. — Экберт погладил бороду. — Я хочу, чтобы ты держал меня в курсе всех решений Исайи. Если ему понадобится помощь — сообщи мне немедленно.  — Сообщу, — кивнул Альфред, поднимаясь из кресла. — Я могу идти? Сегодня суббота, и я хотел бы выспаться. — Он будто не замечал недовольного взгляда из-под седых бровей.  — Подожди, — Экберт остановил его. — Подойди. Альфред послушно подошел к нему, присел на корточки, кладя ладони на подлокотники кресла, будто в детстве. Сердце у него противно заныло. Детство прошло, его не вернуть. И он больше не был тем наивным мальчишкой, что доверял деду больше, чем самому себе.  — Каким ты был хорошим мальчиком, Альфред. — Экберт смотрел на него сверху вниз, совсем как десять лет назад, когда девятилетний Альфред прибегал к нему после ссор с Этельредом. — Каким хорошим… Да, был. И Альфред четко помнил день, когда быть им перестал. «Неужели тебе обязательно было все портить?» Экберт ухватил его лицо за подбородок, заглянул в покрасневшие после бессонной ночи глаза. Покачал головой неодобрительно. Его взгляд скользнул на шею Альфреда, где красовался полускрытый шарфом засос.  — Ты позволяешь ей метить тебя, будто собака метит столбы. Я не хочу больше этого видеть, тебе понятно? Альфред все прекрасно понимал.  — Не переживай, дед, — он усмехнулся. — У меня просто очень страстная невеста. Не может сдержаться. Спроси у неё сам, если не веришь мне.  — Ты играешь с огнем, Альфред. — Экберт выпустил его подбородок из цепких пальцев. — Терпение Элсвиты не железное, а моё — и подавно. Закрывая за собой дверь кабинета, Альфред улыбался. «Ты ничего не знаешь, дед. Ни-хре-на».