Aut vincere aut mori

And now, as long as I can, I'm holding on with both hands, 'Cause forever I believe that there's nothing I could need but you, So if I haven't yet, I've gotta let you know... (с) Nickelback - Never Gonna Be Alone

Блайя проснулась от кошмара. Снова и снова она возвращалась в полутемный дом, откуда братья Лодброки забрали её после смерти отца, и где выпотрошенное тело Эллы, её отца, висело под потолком. Она возвращалась туда каждую ночь, и тело Эллы падало с крюков на пол, чтобы, подтягиваясь на руках, ползти к ней, и она могла видеть жуткую кровавую рану у него на спине - будто в его грудной клетке сработала бомба, и ребра разнесло в стороны. Она кричала и просыпалась. Смерть отца её не подкосила: Элла ненавидел дочь с самого её рождения, и, как только ей исполнилось семь, Блайю отправили в дорогую частную школу, где она благополучно и пробыла до восемнадцати лет, возвращаясь домой лишь на праздники и летние каникулы. Но, каким бы он ни был, Элла оставался её отцом, и кровь в ней поначалу требовала отмщения. Разум возобладал быстро. Она понимала, что никто из подручных отца не вернется за ней - скорее всего, они уже избрали нового дона, и только ему решать, осмелится ли "семья" мстить Лодброкам. Она также понимала, что ни с одним из братьев не справится в одиночку. Даже с Сигурдом, которому поручили охранять её, пока Бьерн и Ивар не решат её судьбу. Каждый день, перед сном, Блайя вспоминала каждый удар, которым награждал её Элла после того, как она стала подростком, - никогда по лицу, чтобы никто не заметил. Её предплечья были в багровых синяках, которые приходилось скрывать длинными рукавами даже летом. Иногда Элла бил её в живот - один раз, но четко, и на боку оставался кровоподтек. Блайя не понимала, как ей удалось сохранить разум и характер в условиях постоянного страха сделать что-то не так. Возможно, её спасло практически постоянное пребывание в школе-пансионе, где ей удавалось оправиться от переживаемого страха. Возможно - то, что к тринадцати годам она в достаточной мере знала об отце, чтобы научиться собирать всю свою волю в кулак и не ломаться под его напором. А к девятнадцати годам она научилась притворяться, и Элла оставил её в покое. Стал заговаривать о её будущем замужестве. За кем-то, похожим на него, разумеется. Блайя копила деньги и мечтала сбежать, понимая, впрочем, что связи отца найдут её даже в Гренландии. Ей оставалось только молиться, и Бог её молитвы услышал. Его возмездие пришло в виде пятерых сыновей Рагнара Лодброка - похожих в своей непохожести, сильных и очень разгневанных. О семье Лодброков ходило множество слухов, и одним из них была их практика применения языческих казней на своих противниках. Говорили, что в Норвегии Бьерн Лодброк подверг одного из противников его отца хеймнару, и теперь того предателя можно было в цирке показывать. Когда Блайя из интереса ввела в Google слово "хеймнар", её едва не стошнило от кровавого описания казни. Её отец заслуживал своей участи, и, видимо, поэтому он являлся ей во сне. Он знал, что она так думала. Через несколько минут девушке удалось успокоить нервную дрожь. Плотнее завернувшись в одеяло, Блайя перевернулась на другой бок, но сон не шел. Откуда-то снизу, с первого этажа пустующего дома, доносились мягкие звуки гитары. Они звучали как колыбельная, и девушка даже подумала, будто уже засыпает, и музыка ей снится. - Time, is going by, so much faster than I, and I'm starting to regret not spending all of it with you... Петь в доме было некому: странно, что Лодброки оставили с ней только своего брата. Впрочем, Блайя уже успела понять, что каждый из них - даже калека Ивар, передвигавшийся на инвалидной коляске, - стоил десятерых, и понимала, что попытка сбежать будет обнаружена и пресечена. По дому стояли камеры, и в небольшом домике рядом с коттеджем охранники наблюдали за ней круглосуточно. Если она только попытается сбежать, они доложат Сигурду, и он вернет её на место. Или убьет. Хотя на убийцу он не очень тянул. Глаза подводили. Значит, это либо её галлюцинации, либо пел сам Сигурд. И в последнее Блайе верилось с трудом. Некоторое время она повалялась в постели, мучимая любопытством, а потом оно победило. В конце концов, она только посмотрит, а если они соберутся её убивать, секрет уйдет с ней в могилу. Завернувшись в плед, Блайя, осторожно переступая босыми ногами по холодному полу, вышла из спальни и прошла к лестнице, спустилась вниз и замерла на половине пути. Сигурд Лодброк действительно играл на гитаре. В одних джинсах и босиком, с инструментом в руках, он сидел у камина, и отблески огня плясали у него на плечах. Длинные волосы рассыпались по спине, и челка падала ему на глаза. Раздраженно он убрал её со лба, снова прикоснулся к струнам. Нахмурился, почесал щеку, что-то вписал на лист бумаги, лежавший у его ног. - Чего застыла? - Спросил Сигурд, не отвлекаясь от записей. - Проходи, гостем будешь. Блайя хотела трусливо сбежать наверх, но увидела улыбку, прячущуюся в уголках его губ, и, гордо вздернув подбородок, прошествовала в гостиную, села на пол, ещё плотнее завернувшись в одеяло и подобрав под себя ноги. Смотреть на полуголого Лодброка было холодно. К Лодброкам она давно перестала относиться, как к хладнокровным убийцам Эллы. Ненависть к отцу не позволяла ей ненавидеть его мучителей, а законы криминального мира девушка знала слишком хорошо. У Эллы и Рагнара был договор о разделении сфер влияния в Чикаго, и Элла сам нарушил его, убив Лодброка. Он поплатился за свою жестокость и глупость. Братья Лодброки могли стать её потенциальными убийцами, но что ждет её, если они её отпустят? Осберт, брат Эллы, который, скорее всего, либо планирует захватить власть в разобщенном клане, либо потребует её, как игрушку, и женится на ней, как планировал Элла? Блайя знала, что в этом доме она сейчас пленница, но - удивительно! - угроза, исходившая от братьев, казалась ей меньшим злом. Хотели бы убить - убили бы сразу. - And now, as long as I can, I'm holding on with both hands, 'сause forever I believe that there's nothing I could need but you, so if I haven't yet, I've gotta let you know... - Слова песни никак не ассоциировались у Блайи с одним из младших сыновей Рагнара. Она помнила жесткую складку у него в уголках рта, когда он пытался переспорить Ивара относительно её судьбы, и холодный их блеск, когда Ивар заявил, что может наглядно показать ему, кто в семье главный. И Блайя понимала, что только ценой невероятных усилий и осознания, что смерть Ивара станет причиной вражды в клане, Сигурду удалось сдержаться и не пустить пулю в лоб зарвавшемуся брату. Сигурд защищал её, единственный из братьев, в тот день, когда Ивар настаивал на её убийстве, и в холодных глазах нового босса клана Лодброков Блайя видела маниакальный блеск. Улыбка Ивара никогда не затрагивала его взгляда. И, возможно, именно разумные слова Сигурда, с которыми согласились остальные братья, спасли ей жизнь. Или дали отсрочку от смерти. - Тогда ты будешь сам охранять её. - Ивар откинулся назад в своем кресле, поигрывая ножичком для бумаг. Блайя не сомневалась, что в его руках даже он мог оказаться оружием. Она представила, как ножик летит ей в лицо и с негромким звуком вонзается в глазное яблоко. - И если она сбежит, то отвечать будешь своей головой. Или яйцами. Которых у тебя нет. Сигурд кивнул, проглотив последнее оскорбление, и его согласие поставило точку в долгом споре, в котором решалась её судьба. Тогда она не поняла, что он на самом деле поставил на кон свою жизнь, потому что не мог знать, попробует ли она сбежать. И причин, по которым он решился на это, она не знала. Блайя знала, что не забудет, кто убил её отца, но, видимо, из них двоих зашоренными глаза оказались именно у неё, потому что это она отказывалась видеть в нем не отражение Ивара или Бьерна, а его самого. И, может быть, именно сейчас у неё появился второй шанс пересмотреть свои взгляды? Сигурд поджал губы, задумчиво пробежался взглядом по тексту, что-то дописал. Снова взялся за гитару, и из-под его прикосновений комнату вновь наполнила музыка. Видеть с гитарой сына Рагнара Лодброка, у которого нож или револьвер были продолжением руки, Блайе было непривычно. - Ты поёшь? - Не выдержала Блайя. Сигурд удивленно приподнял брови. - Ну, в смысле... Вообще? - Вообще пою. И играю. И пишу песни. И все это ты видишь прямо сейчас, в прямом эфире, - насмешливо заметил он. - Хотя я примерно представляю, почему это тебя так удивляет. - И почему же? - Потому, что это делает меня человеком, не лучше и не хуже тебя. Туше. Девушка поджала губы, не желая признавать его правоту, но менее правым сын Рагнара Лодброка от этого не становился. Она действительно, много думая о каждом из них, отказывала им во многих простых вещах, приносящих радость обычным людям. И пусть она делала это неосознанно, её вопрос отвечал сам за себя. - Это с какой стороны посмотреть, - тихо произнесла Блайя. - Что ты имеешь в виду? - Сигурд вернулся к своим аккордам, замурлыкал себе под нос: - I'm gonna be there always, I won't be missing one more day... Голос у него был приятный, хотя негромкий. Блайя обдумывала, как ответить ему, и разглядывала его самого - лицо, освещаемое каминным огнем, линию шеи и разлет ключиц, плечи и руки. Она помнила каждого из братьев, и среди них Сигурд всегда казался самым худощавым, но... Но, да, без рубашки ей не доводилось его видеть. Прямо под ключицами, на груди, у него была татуировка: глаз, заключенный в равносторонний треугольник, а вместо зрачка - змея, зубами вцепившаяся в собственный хвост. - Уроборос и Всевидящее око, - пояснил Сигурд, проследив её взгляд. - Предвосхищая вопросы: нет, не поэтому Змееглазый. - А почему? - Слишком много вопросов от девушки, которая до сих пор не ответила на мой. Я могу и обидеться. И ты не получишь завтра свой завтрак, - это черти плясали в его глазах или всполохи огня? Блайя закусила губу. - Если тебя держат в доме взаперти, то трудно воспринимать твоих тюремщиков, как обычных людей. Сигурд вскинул голову, прищурился. - Тебе больше понравилось бы торчать в доме, где висел труп твоего отца? Я вот не уверен, что хотел бы находиться с трупом моего отца рядом, пока бы меня не нашли. Потом твой клан отдал бы тебя кому-нибудь в жены, чтобы избавиться, и я уверен, что тебя не взял бы почти никто, потому что ты была дочерью убийцы, который пошел против другого клана, не имея на него никаких обид. Если бы ты сбежала, они бы тебя нашли и убили. Но почему-то ты, считая, что мы держим тебя взаперти, забываешь, что замок на двери этого дома спасает твою жизнь. Или ты думаешь, что мы хотим принести тебя в жертву, как это делали наши предки? Его голос был тихим и злым, и Блайя ощутила, как у неё встают на затылке дыбом мелкие волоски. Если Сигурд сейчас придушит её здесь, её просто прикопают где-нибудь в лесу (по частям, по частям!), и на этом её история закончится. И у неё даже не будет шанса сказать, что, вообще-то, прямо сейчас он был не прав. - Откуда мне знать, какие вы и чего хотите? - Тихо произнесла она. - Я не думала, что вы хотите принести меня в жертву. Но и шансов понять, кто вы такие, у меня не было. Плечи Сигурда чуть расслабились. - Я торчу здесь уже несколько дней. Ты всегда могла просто спросить. Кажется, я не привязывал тебя к кровати и не затыкал рта, - брошенный искоса взгляд заставил щеки девушки заполыхать, как от лихорадки. Впрочем, огонь все равно был слишком близко. - Хотя, думаю, Ивар бы оценил креатив. - Не сомневаюсь, - холодно заметила Блайя, и её ледяной тон контрастировал с покрасневшими от неловкости щеками. Сигурд запрокинул голову и от души расхохотался. - Не о том ты подумала! - Отсмеявшись, он потянулся и поворошил поленья в камине. Блайя подумала, что спина у него тоже очень даже красивая. "Тоже?!". - С такими вопросами не к нему. А вот пытать людей он предпочитает обездвиженными... - Сигурд сделал страшные глаза и состроил жуткую гримасу. Блайя отпрянула. - Садись к огню, - младший Лодброк чуть отодвинулся. - Я не кусаюсь. По его спрятанной в уголках рта улыбке Блайя поняла, что он подавил в себе желание дополнить фразу каким-то комментарием, и не была уверена, что хочет его услышать. Некоторым вещам лучше оставаться неназванным. И к тому же, она не была уверена, что после этого не захочет ударить его по физиономии. Хотя из всех братьев он наименьше всех ей не нравился. Особенно после того, как спас ей жизнь. Огонь уютно потрескивал, и девушка все же придвинулась ближе. Блаженное тепло растеклось по телу. Правда, и Сигурд тоже оказался ближе, что было предсказуемо, но смущало от этого не меньше. Блайя совершенно неаристократично шмыгнула носом, понимая, что виной неожиданному насморку - каминное тепло после прохлады спальни, от которого не спасало даже одеяло. - Какая религия мешала тебе попросить хотя бы обогреватель в свою комнату? - Сигурд, показалось ей, вообще не мог говорить, не ехидничая. - "Не верь, не бойся, не проси"? - Если ты продолжишь издеваться, я встану и уйду, - Блайя не обиделась, но решила проверить неожиданную догадку. Ей вдруг показалось, что её общество нужно Сигурду едва ли не больше, чем ей - его. Было странно думать, что ей вообще нужно его общество, но несколько дней одиночества, кошмары и пустота комнаты сделали свое дело. И ей бы хотелось знать, что, когда в следующий раз она проснется от кошмара, в доме будет кто-то, кому она не будет так уж безразлична. Типично женская уловка сработала, или Сигурд сделал вид, что сработала. Удержав её за запястье, он произнес: - Останься, - и добавил, не выпуская её руку: - Ты замерзла. А я не хочу заморозить тебя до смерти. Ощущение его пальцев на коже Блайе понравилось. Его ладонь была теплой и сильной, и она могла представить, что сейчас он даже не держал её слишком уж крепко. - Точно нет? - Позволила себе пошутить девушка. Сигурд покачал головой, и прядь светлых, вьющихся волос вновь упала ему на глаза. Выпустил запястье Блайи. - Здесь ты в безопасности. И я знаю, что это звучит абсурдно, - смех у него тоже был приятным. Не хриплым и низким, как она любила, а просто приятным, будто кто-то проводил раскрытой ладонью у неё по спине, и ей даже захотелось изогнуться, как кошке. - Не бойся. Сигурд вновь потянулся за гитарой, и некоторое время тишину в гостиной прерывала только музыка. Простая мелодия заворожила девушку, и впервые за долгое, долгое время она позволила себе притвориться, будто в её жизни не было ни кошмаров, ни неопределенности. - И давно ты играешь? - Всю жизнь, - Сигурд пожал плечами. - Сначала играл на скрипке, лет до одиннадцати, пока Ивар однажды её не расколотил. Утверждал, что не специально, - по его лицу пробежала тень. - Потом я взялся за гитару. Родители позволили. Они в принципе позволяли мне делать всё, что я хочу. - Они были добры к тебе? - Вырвалось у Блайи прежде, чем она поняла, что по её вопросу можно понять, насколько это для неё непривычно. - Им было плевать. Блайя подумала, что, наверное, она все-таки не жилец, если Сигурд рассказывает ей такие вещи о своей семье. Будто угадав её мысли, молодой человек пояснил: - Я никогда не делал из этого тайны, так же, как и они. Своим преемником отец в последнее время видел только Ивара, так что его фаворитизм был всем заметен. Всегда нужно выделять своего преемника перед другими, чтобы партнеры и члены клана знали, кого им придется бояться. Блайя бы тоже боялась Ивара. Впрочем, она и боялась: её жизнь была в его руках, а он не выглядел совершенно адекватным и спокойным. - Наши семейные проблемы - не та вещь, которая поможет кому-то ослабить Лодброков. Твой отец не учел, что в такие минуты мы сплачиваемся сильнее, чем когда-либо смогли бы в обычное для нас время. Так что вряд ли кто-то сможет использовать мои слова против нас. - Ты думаешь, даже если бы я захотела, я бы смогла кому-то рассказать? Я и сама заметила, что вы не ладите. Блайя чувствовала, что должна ещё что-то добавить, но слова застревали в горле. Сигурд смотрел на огонь, и пламя окрашивало его светлую кожу оранжевым. Девушка протянула руки к огню, и от цепкого взгляда её визави не укрылись несколько синяков чуть выше локтя. - Что это? - Сигурд протянул руку, отдернул её. - Ты в порядке? Это Ивар? Блайя покачала головой. - Нет. В день своей смерти Элла вызвал дочь к себе. Не тратя время на объяснения, он сообщил, что он и его брат Осберт решили зарыть топор войны, и поэтому он отдает её замуж за Осберта. Возражений он не примет. А когда Блайя заявила, что не собирается рожать детей собственному дяде, отец схватил её за руку, будто тисками, и несколько раз ударил в живот - не сильно, но достаточно ощутимо. И он мог избить её сильнее, если бы его не отвлек посторонний шум и выстрелы. Его судьба пришла за ним, и Блайе было его не жаль. Рассказывать всё это Сигурду она не хотела. И, казалось, он понял это. Вместо расспросов, он придвинулся к ней, аккуратно, как к дикому животному, сокращая расстояние между ними до нескольких сантиметров, а потом обнял её сзади, притягивая спиной к своей груди. - Т-ш-ш-ш, - шепнул он. - Не бойся. Я не причиню тебе вреда. Иначе зачем бы я тебя спас? Вариантов было много, но все они спутались в голове у Блайи от чужой неожиданной близости. Его тепло она ощущала сквозь плед и ткань выданной ей пижамы. Разумом она понимала, что не должна позволять Сигурду обнимать себя. По многим причинам. Он мог решить, что может затащить её в постель (и она помнила эти слухи, что некоторые из братьев Лодброков любили заниматься сексом с одной и той же девушкой). Он убил её отца (так себе причина, потому что она не жалела). Он мог быть её потенциальным убийцей. Она не должна была ему доверять. И они были похожи. Блайя чувствовала, что Сигурд, как и она, чувствовал себя чужим в собственной семье. Никого из её братьев она не могла бы и представить с инструментом, зато он – как ей теперь казалось – выглядел с гитарой так же органично, как и с оружием. И мысли у Блайи путались, когда его теплое дыхание блуждало по её шее. - Твой брат, наверное, сейчас смеется над нами, - Блайя кашлянула. Неудачная фраза, глупая. Но ни на что другое она не была способна. - В гостиной нет камер, если ты об этом. Но попытка вытянуть из меня информацию засчитана. Сигурд смеялся, и она тоже нерешительно улыбнулась. - Ты где-то выступаешь со своими песнями? - В глубокой тишине этого дома. Ну и вот, перед тобой выступил. Мой первый слушатель, - что-то в его тоне заставляло сомневаться в словах, но какая, в конце концов, Блайе была разница, даже если он врал и на самом деле играл романтические песни каждой девице, которую сюда водил? Черт, почему она вообще думает о его девицах? Она не сомневалась, что они были: Сигурд, возможно, не был мужественным, как Бьерн, или вызывающе-красивым (Блайя знала, что бабы любят мудаков), как Ивар, но мягкость его внешности наверняка привлекала к нему девушек. А он наверняка этим пользовался. - Даже не думай, - пробормотала Блайя. – Я тебе не верю. - Тогда поверь, что, если бы я хоть где-то выступил со своими песнями, то Ивар смеялся бы надо мной до конца жизни. А потом я бы его убил. - Или он – тебя? Блайе не очень верилось, что они, вчера едва перебросившиеся парой фраз, разговаривали сейчас так просто и легко. И она понимала, что вечер откровений может закончиться в любую минуту, но она слишком давно была одинокой, и потребность в чужом понимании терзала её тоже слишком уж долго. В пансионе близких подруг она так и не завела, а книги и дневник не могли заменить живого общения. И трудно было доверять строчкам, зная, что отец может найти её записи в любую минуту. Блайя параноидально прятала дневник под подушку и всё время носила с собой. А потом сожгла, и её боль, как и мгновения счастья, оставались выжженными в её сердце и памяти. - Или он – меня, - согласился Сигурд просто. – Но ему бы пришлось постараться. - Он собирается меня убить? - Не думаю, - младший Лодброк покачал головой, и на миг его губы коснулись её волос. Блайя вздрогнула и попыталась отодвинуться. – Думаю, он планирует выждать время и связаться с кем-то из твоего клана или с Осбертом. Все знают, что Элла первым развязал эту войну. Мы всего лишь отомстили за отца. - Я много думала об этом. И чем больше думала, тем больше склонялась к тому, что вы правы, - она глубоко вздохнула. – Еще вчера я не могла и подумать, что смогу быть настолько откровенной с Лодброком. - Да, это моя фамилия, - Сигурд выпустил её из объятий, и Блайя поняла, что обидела его. – Но я уже говорил. Я – не мой отец, не мои братья. А никто из них – не я, не Рагнар, мы даже друг на друга не похожи. Никто не выбирает семью, в которой рождается, а кровь – не вода, принцесса, - он усмехнулся. – Когда отец умирал, мне показалось, я слышал его крик. Нам всем показалось. И это нас объединяет, это же и мучает. Кровь – единственная связь, которую признает Ивар. Он бы убил тебя, потому что в его глазах дети всегда отвечают за грехи отцов. Он бы смотрел, как тебя убивают. Блайя в подробностях помнила, как братья Лодброки решали её судьбу, ничуть не смущаясь её присутствия. Ивар смотрел на неё чуть исподлобья, играя с ножиком. Хвитсерк застыл за его спиной темной тенью и молчал – на судьбу дочери Эллы ему было плевать. Бьерн сидел в кресле, закинув ногу на ногу. Сигурд стоял рядом с ней, и тогда ей казалось, что он был её стражником. Но позже, гораздо позже она стала понимать, что он остался рядом с ней, чтобы защитить её. - Зачем ты мне помог? Сигурд осторожно провел пальцами по её предплечью, прямо по бледнеющим синякам. Блайя почувствовала, что ей стало труднее дышать. - Потому что ты такая же, как я. И объяснять необходимости не было. Сигурд взял её за подбородок, вынуждая встретиться с ним взглядом. Его глаза в полутьме казались синими, как северное спокойное море у берегов Норвегии, откуда и была родом его странная языческая семья. Еще в кабинете у Ивара Блайя заметила языческие фигурки, стоявшие у Лодброка на столе и в книжном шкафу, да и способы казней говорили сами за себя. У Сигурда были длинные светлые ресницы, и им позавидовала бы любая модель-блондинка. - Если я сейчас скажу, что в твоих глазах можно утонуть, ты во мне разочаруешься? – Он улыбнулся. – Раз уж мы сегодня честны, как на исповеди. - Только если тебе нравится тонуть в чем-то коричневом. У тебя странные наклонности, - Блайя покраснела, отчаянно надеясь, что это можно будет списать на жар от огня. Её карие глаза, доставшиеся ей от матери, никогда никому не нравились. Сигурд захохотал, а потом наклонился и поцеловал её. И не то чтобы она этого не ожидала, но все равно отпрянула, пылая лицом, замахнулась, чтобы дать наглому сыну Рагнара Лодброка пощечину. Молодой человек перехватил её за запястье, не больно, однако крепко, и вновь прижался к её губам в поцелуе. Щетина у него на подбородке кололась и царапалась, и Блайя не то чтобы могла понять, хорошо ли он целуется – она вообще целовалась в своей жизни всего пару раз, и то давно – но голова у неё шла кругом, это точно. И, по крайней мере, если этот вечер будет в её жизни последним, то хотя бы… таким. Его волосы на ощупь оказались мягкими, и, когда девушка случайно потянула его за несколько прядей, Сигурд застонал что-то неразборчивое, прикусил её нижнюю губу. Теперь у Блайи горело не только лицо. Но она вспомнила, как Ивар, странно склонив голову набок, спрашивал, девственница ли она, и её затошнило. Отстранившись, Блайя попыталась сдержать тошноту, сжала всё еще горевшие от поцелуя губы. - Что-то не так? – Сигурд внимательно смотрел на неё сквозь завесу длинных ресниц. - Почему твой брат спросил, девственница ли я? - Он спрашивал? – Юноша потемнел лицом, и Блайя вспомнила: его не было в кабинете, когда Бьерн и Ивар изучали её и задавали вопросы, на которые она никогда не стала бы отвечать, не будучи пленницей. – Придурок, - бросил Сигурд. – Ему плевать, он ниже пояса парализован. Просто нравится издеваться, чертов садист. Прости. Я не знал. Блайя ему верила, хотя сомневалась, что неудобные вопросы Ивара были продиктованы желанием поизмываться над ней. Верить Сигурду было просто. А ещё это было странно, нелогично, неразумно, и совершенно безрассудно, но зачем нужен рассудок, если твоя жизнь – в руках психопата, и ты не знаешь, сколько времени осталось, чтобы почувствовать себя живой? - Я… - Я догадался. И я обещаю тебе, что так и будет, потому что ты имеешь право выбирать, кем тебе быть. В любых вопросах. - А ты? - А я – нет. Блайе не нужно было объяснять, что он имел в виду. Элла не пытался скрыть от неё, что клан делал с предателями. Все знали, что тот, кто предавал «семью», умирал мучительно и долго. Отец угрожал ей, что, если узнает, что она не берегла себя для мужа, то убьет её. Каждые полгода семейный врач осматривал её, и после каждого обследования Блайя чувствовала себя грязной. Теперь ей не нужно будет раздвигать ноги перед гинекологом, чтобы отец убедился, что она – не шлюха. Ей показалось, что губы Сигурда на вкус были, как свобода.