Последнее признание

За окнами стояло обычное серое февральское утро, и никто из персонала клиники не удивился, когда одна из пациенток попросила письменные принадлежности. Ей принесли тетрадь и ручку; пациентка – девушка лет шестнадцати, худенькая, изможденная и измотанная болезнью, но обладающая невероятно живыми и блестящими глазами цвета молодой листвы, благодарно кивнула и дала понять, что желает, чтобы ее оставили одну. Медсестра пожала плечами, бросила взгляд на капельницу с ополовиненной бутылью и вышла из палаты. Девушка приподнялась на кровати, насколько позволяли это сделать многочисленные проводки, тянущиеся от аппаратов, диагностирующих ее состояние, и постаралась выглянуть в окно. Как раз в этот момент из-за плотных, густых дымчатых облаков показалось солнце. Робкие лучи, скользнув по палате, раскрашивая золотистыми бликами скучные, серо-голубые стены, снова заставили девушку улыбнуться – слабо, но искренне, впервые за долгое время. Маленькая рука с тонким запястьем взялась за тетрадку, аккуратно вырывая листок из самой середины. Через несколько минут на нем появились ровные, старательно выведенные строки. «Вы когда-нибудь замечали, как по-особенному звенит февральский воздух в этот день? Кажется, что между облаков натянуты струны, и ветер извлекает из них тихие, но торжественные звуки, а ангельский хор нежно поет о вечной любви. Слышите ли Вы? Я слышу, или, скорее, чувствую это. В такие моменты боль отступает, и мне становится легче, я перестаю бояться наступления нового дня. Я даже жду его, зная, что утром откроется дверь палаты, и войдете Вы, спросите, как мое самочувствие. Я отвечу, что все хорошо, и Вы улыбнетесь, и у ваших глаз соберутся лучистые морщинки, которые я так люблю. Вы осторожно присядете ко мне на кровать и положите свою большую ладонь на мой лоб, проверяя, нет ли температуры. Наверное, Вы подумаете, что я глупая, но я хочу, чтобы Вы знали: от ваших прикосновений по моим венам начинает струиться тепло, а тело становится таким легким, почти невесомым, и кажется, что я вот-вот взлечу... Ваши глаза смотрят на меня внимательно, но не строго, а так... по-доброму, ласково. Ваши глаза похожи на осеннее небо, какое бывает в сентябре, когда солнце светит особенно ярко, а деревья переливаются драгоценными камнями. Я очень люблю, когда Вы надолго задерживаетесь у меня, что-то рассказываете, и ваша речь тиха и спокойна, она всегда действует на меня умиротворяющее. Вы, наверное, даже не догадываетесь, какой целебной силой обладают ваши слова. Мне даже иногда кажется, что они способны вылечить меня совсем, без всех этих бесконечных процедур, без химиотерапии и пересадки костного мозга. Я никогда этого не говорила, но Вам очень идет белый халат. Никогда раньше я не любила белые халаты. С их появлением всегда приходила боль, не такая, к какой я уже успела привыкнуть, а особая, концентрирующаяся где-то в области солнечного сплетения, эта боль приводила с собой панический страх. Но Вы все изменили. В своем белом халате Вы похожи на ангела, спустившегося с небес, я даже замечаю некоторое свечение, легкое, эфемерное. Может быть, Вы и вправду ангел, решивший спасти меня? Только я-то знаю, что меня уже не спасти. Болезнь с каждым новым днем изматывает меня, опустошает, отбирает силы. Я таю, как весенний снег – медленно, но неуклонно. Я помню, как Вы говорили мне о том, что нужно бороться, надеяться на лучшее, верить... И я верила, просто в какой-то момент поняла, что лучше смириться с неизбежным, принять то, что меня скоро не станет. Вы знаете, когда мне это удалось, я стала свободнее. Меня больше не беспокоит мое состояние, я перестала думать о том, что будет дальше, я просто наслаждаюсь каждым моментом настоящего, а Вы вносите в это настоящее новые краски. Я никогда не знала своего отца. Верите ли, если бы я могла выбирать, я бы хотела, чтобы именно Вы были моим отцом. Но я знаю – у Вас есть своя семья, есть дети, - Вы сами рассказывали мне о них, и я испытываю что-то, похожее на ревность, но одновременно и радость. Вы необыкновенный человек, и достойны быть счастливым. Я сама не знаю, зачем написала все это. Возможно, я уже чувствую обжигающее холодом дыхание на своем обритом затылке. Оно исчезает в те моменты, когда Вы рядом. Я просто хочу сказать Вам «спасибо». Спасибо за все, что Вы для меня сделали. Спасибо за ваше тепло, за слова и за эти чудесные морщинки у глаз. Вы и сами не заметили, как подарили мне кусочек счастья, которого так не хватало в моей серой безрадостной жизни, Вы подарили мне способность замечать красоту там, где не видят ее окружающие, Вы помогли мне принять свою судьбу и примириться с ней...» Кристально чистая слезинка упала на листок, смазав последние буквы. Девушка покачала головой, сетуя на то, что не смогла сдержать эмоций, и легонько подула на бумагу, после чего сложила лист вчетверо и убрала под подушку. Она не хотела, чтобы его нашли сейчас. Пусть лучше, когда... *** За окнами стоял обычный февральский вечер – серый, сырой, безрадостный. Никто из персонала клиники даже не удивился, когда главврач заперся в ординаторской – с ним такое бывало. Немолодой уставший мужчина держал в руках помятый лист бумаги, исписанный аккуратным, ровным почерком, и не замечал, как по морщинистым щекам струятся слезы. «Вы когда-нибудь замечали, как по-особенному звенит февральский воздух в этот день?» Она умерла семнадцатого.