мой самый сладкий чай и самый горький кофе

Изабель так любила свитера Джонатана, а Джонатан так любил Изабель. Она же не привыкла показывать это: ей было комфортнее просто знать, что ее любят, что от нее без ума. Но ее невозмутимость все же сбавляла обороты. Лайтвуд сдавал взгляд. Этот чертовски влюбленный взгляд. А как она облизывала губы, когда Джонатан появлялся перед ней? Когда он растегивал рубашку, откидывал её в сторону и с голым торсом проходился по квартире, а Иззи сидела и мирно попивала кофе, но так косо-косо, чтобы он не заметил, наблюдала за Джонатаном. Нет, он не сомневался в себе, он не сомневался в девушке. Он знал, что она по нему сходит с ума, что считает часы до того момента, когда снова его увидит. Изабель догадывалась, что Джонатан тихо где-то усмехается над её высокомерным и дерзким поведением. — Ты кофе будешь или чай? — спрашивала она около двенадцати ночи. — Я буду тебя. Они двигались в направлении спальни с такой жаждой, с таким нетерпением. Ночью Изабель никогда не скрывала своих чувств, она отдавалась по полной. Со лба обоих скатывались капельки пота, мышцы дрожали, сил уже не хватало, но эти двое так были влюблены, им так хотелось чувствовать друг друга, выкрикивать какие-то пошлости, а потом тихонько так лепетать милые слова о любви. Лайтвуд кричала громко, сжимала в руках простынь, а Моргенштерн хватал её за волосы, тянул на себя и шептал на ушко: — Мой самый сладкий чай и самый горький кофе.