Existentia

В бою с судьбой... Небо. Невероятного, насыщенного, глубокого голубого цвета небо, какое бывает только теплым летним днем, безгранично. Везде, куда ни брось взор, оно простирается до самого горизонта, а горизонта никогда не достичь. Изредка то здесь, то там по небесной глади небольшими скоплениями легко скользят подгоняемые ветром облака — мягкий белоснежный пух — признак стабильной, надолго установившейся, слегка засушливой погоды. Пространство прорезают, даря тепло, и, неся живительный свет, лучи полуденного солнца, грея, лаская, немного слепя, играя... Небо не знает границ. Оно способно выйти даже за пределы собственного бытия, став тонким мостом меж двух Вселенных. Когда воздух приятно холодит от избытка влаги и медленно плывущие по небосводу облака отражаются на спокойной, не подернутой рябью поверхности воды, когда исчезают все ориентиры, все грани и верх становится низом, и ты падаешь, поднимаясь, а поднимаясь — падаешь, не способный их различить. Небо — это абсолютная свобода, бесконечное движение, лишенное естественных преград. Это бескрайние просторы, изобилующие разнообразием ландшафтов и немыслимейшим сочетанием всех существующих цветов, рожденных из пляса солнечного света. Это мир призванных летать. Небо не нависает, не давит, нет. Оно манит. Манит своей незыблемой красотой. Манит своим величием. Сильные крылья почти не прилагают усилий, маховые перья с приглушенным свистом рассекают воздух. Довольно быстро проносятся оставшиеся далеко внизу деревья, обрабатываемые участки земли и какие-то человеческие строения. Какие? Он никогда не вникал в их предназначение. Не мог, да и не хотел. Он держит курс в сторону полей, туда, где можно поживиться. Он не был еще там сегодня. Голубь набрал высоту, наслаждаясь полетом, словно острие меча, прорезая воздушные толщи своим небольшим птичьим тельцем. Обтекая, ветер приятно поглаживает перья, слегка теребя, поигрывая ими. Птица купается в лучах солнечного света, преломляющегося на ее оперении, отливающем всеми оттенками темно-серого: от светлого, под крыльями, до иссиня-черного с мерцающей золотисто-бирюзовым шеей. Хвостовые перья корректируют направление. Размеренные взмахи крыльев подчиняются строгому ритму, удерживая величественное создание в воздухе. Сердцебиение лишь слегка ускорилось. Это его натура, его сущность, его стихия. Тишину прорезает звук собственных шагов, гулким эхом отдающий от деревянных стен в основном двухэтажных домов, обрамляющих улицу, и сопровождающийся трением по земле гэта*, от которых в разные стороны иногда отлетают мелкие камешки. Вышедшая из-за облака луна освещает путь, позволяя ориентироваться в темноте безлюдных переулков. Дома один за другим остаются позади, тогда, как резвые ноги уверенно несут самурая вперед. На бегу он пристально вглядывается во тьму — что-то выискивает. При движении ночной воздух охлаждает разогревшееся тело, с легким шорохом запутывается в полах голубого с белыми зубцами на рукавах хаори*, приглаживает короткие, едва достающие до плеч каштановые волосы с пучком на затылке. В ладони отведенной назад правой руки так привычно лежит неотъемлемая часть него — рукоять катаны, приятно оттягивающая своей массой вниз, успокаивая, вселяя уверенность, подчеркивая собственную силу. Подпитываемая адреналином кровь поддерживает тело в легком напряжении. Сердцебиение лишь слегка ускорилось. Это его натура, его сущность, его стихия. Соджи стал на путь меча, хотя это и не было его решением. Происходящий из сословия самураев, он наблюдал как день за днем отец падал все ниже и ниже, погрязая в долгах и устраивая пьяные драки на улицах. А после смерти оставил семью в нищете. Он помнит как мать, вынужденная отправиться на заработки, привела его в додзё*, доверив знакомому сенсею кендзюцу*. Помнит одиночество и тоску, послужившую уроком судьбу отца и старших учеников, заставивших осознать на чьей стороне сила. Будучи в столь юном возрасте, еще не видя смысла своей жизни, Соджи вдруг проявил себя, поразив всех необычайным талантом. Он оказался прирожденным мечником, способным с невероятной скоростью постигать приемы и легко включать их в свою практику. А в лице наставника он обрел новую семью. Страсть сквозит в каждом движении, повторяемом на тренировке снова и снова, доводимом до уровня рефлекса, оттачиваемом до совершенства. Наслаждением сопровождается мелодичный свист рассекающей воздух катаны. Азарт пробуждается от одного только взгляда в глаза на редкость достойного противника и вспыхивает с удвоенной силой когда раздается удар гонга, когда ко всем чертям летит заранее продуманный план схватки и можно положиться лишь на моментальную реакцию, не зная какой выпад будет следующим. Сладостное чувство, с которым из ножен выходит катана, занимая свое законное место, становясь естественным продолжением руки. Иной жизни он для себя уже не мыслит. Соджи сворачивает на очередную улицу Киото, надеясь на свою внимательность. Где-то в городе очередной, вырвавшийся из-под контроля, расэцу. И он может быть рядом! Сколько их, таких, уже было, он давно сбился со счету. Возможно, десяток, не меньше! Препарат все еще находится на стадии разработки, а все испытуемые теряют разум, становясь непредсказуемыми и очень опасными. Это существо нужно срочно найти, пока на него не наткнулся кто-нибудь из жителей! Вне всяких сомнений, этот расэцу — его сослуживец, Соджи даже может его знать. Они могли сидеть рядом на собраниях, пересекаться на тренировке, ходить в патруль в одном отряде. А теперь он должен его убить. Ради высшей цели выполнить свою работу. Шинсенгуми непременно получат силу расэцу раньше врагов сёгуната! Непривычное чувство тревоги возникает внезапно. Солнце перекрывает проскользнувшая лишь на малую долю секунды тень. В ничтожно слабом свете луны глаз едва успевает уловить молниеносно промелькнувшую тень. Учитывая угол падения лучей... Он сзади! На полном ходу Окита разворачивается вокруг своей оси на левой ноге, еще в движении краем глаза замечая спрыгнувшего с крыш противника, который тут же бросается на него. Такой быстрый! Описав широкую дугу и сбалансировав равновесие сделавшего еще пару шагов по инерции Соджи, интуитивно выброшенная вперед катана успевает принять удар проносящегося мимо расэцу. Существо останавливается в нескольких метрах от него. Резко поворачивает голову, шумно втягивая носом воздух. Это больше не человек! Оно безумно! Кроваво-красные зрачки пораженно распахнутых глаз медленно движутся, впериваясь в цель. Рот растягивается в блаженном оскале. — КРОВИ... Ты станешь моей первой закуской на сегодня! — бывший воин Шинсенгуми, все еще облаченный в форменное хаори, снова поднимает свою катану. Ответа он явно не ждет. Болтовня с жертвой никогда не интересовала хищника. — Куда делась дисциплина? — как обычно усмехается Соджи, принимая боевую стойку. — В уставе же четко сказано, что командир отряда — не закуска! Одновременно срываются с места, бросаясь друг на друга. Одним ловким движением Соджи отклоняет катану расэцу и моментально выполняет тройной удар, прием, от которого не увернуться: плечо, плечо и завершающий в сердце. Он даже не успевает понять достигла ли его атака цели — стоящий прямо перед ним облик идет волнами, растворяясь в воздухе. Не попал? Заминка удивления была секундной. Тут же разворачивается, интуитивно чувствуя, откуда может грянуть следующая атака. Под воеобразный смех кровожадного монстра их клинки встречаются снова. Все происходит внезапно. Слишком непредсказуемо. Не дав ни секунды на подготовку или адаптацию, поставив перед фактом и заставляя с ним мириться. И даже не оставив выбора! С коротким пронзительным криком в небе материализовалась тень. Тень коршуна, сложив крылья, стремительно падающего на добычу. Мощные когти хищника вонзаются в тело, намертво вцепляясь, проникая все глубже, с каждым новым движением причиняя адскую боль, окатывающую все создание, вгрызающуюся в мозг голубя, заставляя забыть обо всем, заполняя все его естество. И эта боль затмевает собой весь мир. Существуют только ОН и ОНА. И ничего больше. Она отбирает все силы и малейшая попытка сопротивления оказывается еще более жалкой, чем попытка выпавшего из гнезда птенца взлететь. Почему это случилось? Почему сейчас? Почему с ним? Ну а что дальше? Смерть? Для птицы нет ничего хуже, чем погибнуть в небе, в полном расцвете сил, широко раскрыв крылья и свободно бороздя необъятные просторы, так и не выполнив своего предназначения. Или же на земле, лежа с перебитым крылом, с разрывающимся от тоски сердцем и полным надежды взглядом, устремленным туда, в небо. Но еще слишком рано! Не может же все кончиться вот так! Жизнь стоит того, чтобы за нее бороться! Инстинкты вспыхивают, преодолевая боль, превосходя бессилие, заставляя сражаться со своей судьбой и не важно с каким результатом. Отчаянно взмахивая крыльями, пытаясь извернуться, голубь бьется в когтях хищника. Но крупная птица сильнее. Мир коршуна отличен от того, в котором живет голубь. Хоть и ненамного. Помимо свободы, он представляет собой силу. Силу, способную вести естественный отбор. Его желтого цвета лапы заканчиваются острыми когтями. С черным кончиком клюв, загнутый вниз, являет собой грозное оружие. Темно-бурые перья плотно и аккуратно прилягают, накладываясь друг на друга, отливая всеми оттенками засыхающей к концу лета степи. Каждое его движение наполнено грацией. И он больше в размерах. Его не победить! Здесь нет даже человека-охотника. Больше нет никого, способного помочь... Внезапно хищник отпускает голубя. Но лишь на какое-то мгновение, спустя которое, немного разорвав дистанцию, он атакует снова, ударяя когтями по спине. Во все стороны полетели перья. Во все стороны полетели искры. С металлическим скрежетом проскользив друг по другу, катаны расходятся, очертив сверкающий полукруг. Во тьме их клинки — разряды молнии в разразившуюся среди ночи грозу. Не меняя позиции, Соджи атакует снова, одним выпадом блокируя катану противника. Делает несколько шагов против часовой в попытке заставить того открыться. Отпустив блок, он стремительно наносит несколько ударов под разными углами, но каждый раз сталь встречается со сталью. Лунный свет преломляется на клинках, вращающихся в танце смерти. Даже став расэцу, воин не забыл как сражаться. Но основная проблема — его скорость, компенсирующая недостаток мастерства. Этот бой пора заканчивать! Блеск устремившегося вперед острия. Незамедлительная реакция позволяет парню отклонить атаку. В обманном маневре Соджи опускает свою катану вниз, будто собрираясь бить по ногам. Открылся! Не упуская шанса, он разворачивает оружие для смертельного удара. Под углом снизу вверх. На этот раз он не промахнется! Соджи видит, что катана нацелена точно в сердце, знает, что несмотря на всю свою ловкость, существо не успеет уйти от удара, чувствует, как в груди внезапно нарастает боль. Миг — и клинок входит глубоко в плоть, вонзаясь в плечо расэцу. Не попал?! Дышать становится тяжелее, все тело охватывает слабость. Почему сейчас?! А расэцу только истеричней смеется, словно и не получал серьезного ранения. Дернувшись назад, соскальзывает с клинка Соджи. Разворот на триста шестьдесят градусов — его нога ударяет самурая под ребра, швыряя с грохотом в стену. Соджи не в состоянии ни двинуться, ни увернуться. С коротким вскриком всем телом впечатывается в стену, особенно сильно ощутив ее затылком и спиной. Дыхание перехватывает. Катана выпадает из рук, а перед глазами пускаются в пляс звезды и реальные, и созданные его пошатнувшимся сознанием, пока обмякающее тело падает, переворачивая груду сложенных рядом бревен. Охватившая тело боль вызывает головокружение и тошноту. Оглушенный, Соджи несколько раз встряхивает головой, пытаясь прийти в себя под довольный рык надвигающегося монстра. Подняв взгляд, встречается с кроваво-красными глазами. Нет, это не конец! Самурай не может умереть настолько бесславно! Оттолкнувшись рукой от земли, пытается встать на ноги. Безрезультатно. Боль подкашивает его снова, сковывая легкие, терзая их, словно вцепившийся острыми когтями хищник. А над ним уже занесена катана. Еще одна тень проскакивает быстро. Вздрогнув, расэцу пораженно замирает со все еще занесенным для удара мечом, а из его груди выходит окровавленное острие катаны. Спустя всего один удар сердца тело существа рассыпается прахом, оставив после себя медленно осевшие одежды и глухо ударивший о землю клинок. — Соджи, ты что... пропустил удар? — появившийся за поверженным расэцу Сайто даже не пытается скрыть удивления. — Просто... в темноте не увидел. С трудом преодолевая боль, Окита прилагает все усилия, лишь бы не подать виду, что с ним что-то не так. Изящным движением вернув катану в ножны, Сайто протягивает руку, помогая подняться. Заметил ли он? Если и да, то, явно, списал все на последствия боя. — Ты в порядке? — снова вернув невозмутимый вид, интересуется Хаджиме. — Да. Кажется, здесь еще один. Надо проверить. В ответ Сайто лишь коротко кивает. Подобрав свою катану, Соджи спешит скрыться в темноте переулка, насколько позволяет его состояние, пытаясь отойти подальше от командира третьего отряда. Сгибается. Боль в легких все еще не отпустила. Выронив катану, падает, тяжело дыша, задыхаясь — воздуха не хватает. Закашлявшись, он сражается за каждый вдох, чувствуя появившийся во рту привкус крови. Под жуткий птичий крик, один — ликующий, другой — полный боли, разворачивается невероятная баталия, ставкой в которой является жизнь. Коршун вынужден убивать, чтобы выжить — голубь отчаянно не желает быть убитым. Невозможно! Этого не могло произойти! Не могло случиться с ним! Все ведь только-только началось. У него еще все впереди. Где-то там прекрасная молодая голубка, которая даже не подозревает о его существовании. Где-то там еще не свитое им гнездо... Острые когти разрывают плоть, слабеющие крылья пытаются отбиться. Ветер то и дело подхватывает перья. Более-менее придя в себя, Соджи еще какое-то время сидит на месте, постепенно выравнивая дыхание. Какого черта? Что происходит? Он ведь один из сильнейших. Его не взять какой-то жалкой простуде! К тому же, ему некогда болеть! Он — меч Шинсенгуми! Он должен сражаться! Но... Неужели, это, все-таки, та болезнь? Медленно раскрывает пальцы трясущейся руки, которой он закрывал рот во время кашля, не веря, но чувствуя, как по ладони стекают капли. Капли ЕГО крови! Нельзя больше это игнорировать! Нужно срочно что-то предпринимать! Быть может, у него есть еще шанс... Белая рисовая бумага ненавязчиво расписана легкими, полупрозрачными ветвями цветущей сакуры, переплетающимися под немыслимыми, зачастую даже острыми углами, но тем не менее, создающими гармонию. Сёдзи* идеально сочетаются по цвету с такими же светлыми мягкими татами*, застилающими пол, обеспечивая уют в небольшой комнате, пропахшей целебными травами и настойками, хранящимися в шкафчике у стены. Рядом, на той же стене висит схема, изображающая расположение жизненно важных органов в теле человека. Несколько сёдзи отодвинуты, пропуская в помещение солнечный свет. Посреди комнаты на татами сидит молодой парень лет двадцати, с короткими каштановыми волосами, едва достающими до плеч. Его кимоно спущено до оби*, оголив торс, а понурившийся взгляд невероятных зеленых глаз устремлен в пол в немом бессильном ожидании. Нахмурив брови, рядом с ним сидит мужчина средних лет, в сером кимоно. — Диагноз однозначный. У тебя туберкулез. Громкий треск, с которым зажатое в лапе хищника крыло ломается, обдавая новой вспышкой боли, и, выпущенное из захвата, больше не удерживает в воздухе. Но вместо того, чтобы добить, коршун внезапно бросает свою жертву, отвлекается на что-то более важное. Замечает приближающегося к ЕГО гнезду, распложенному неподалеку, другого хищника. Тут же меняет направление, улетая прочь. — Дурак! — подхватив отложенный на время осмотра веер, доктор проворно ударяет ошеломленного Соджи по лбу. — Почему ты не пришел ко мне раньше? Уже слишком поздно. Это последняя стадия. Гордая птица. С перебитым крылом. Рухнула с небес. Летя навстречу камням. ...тебе не победить... Когда хищник появится снова. _________________________________ Гэта — деревянные сандалии, которые носят с кимоно или юката; Додзё — место, где проходят тренировки, соревнования и аттестации в японских боевых искусствах; Кендзюцу — японское искусство владения мечом; Оби — пояс, который носят поверх кимоно; Сёдзи — перегородки, отделяющие жилые помещения от веранды (легкие деревянные рамы, оклеенные плотной бумагой); Татами — маты, которыми в Японии застилают полы домов; Хаори — накидка прямого покроя без пуговиц, надеваемая поверх кимоно (тут: форменные накидки Шинсенгуми).