Благие намерения

Ничего не было. Всё такое же белое, как перед потерей сознания, но… почему-то Клауд знал, что сознание он всё-таки потерял. Кожу щекотали травинки — наверное, они проросли из-под ветхих досок. Белизна почему-то не рассеивалась, всё стояла перед глазами подобно дымке. Он слышал своё ровное дыхание, растворяясь в окружающей тишине. Он не чувствовал ни ног, ни рук — и при этом ощущал невысказанную легкость, словно не лежал на траве, а парил над землёй. Вдруг на нос упала капелька, как бы напоминая, что он живой. Ещё одна. И ещё… Клауд медленно открыл глаза, очнувшись от странного сна, и поднёс ладонь к лицу, стряхивая назойливую влагу. Подняться и присесть оказалось чуть сложнее, чем пошевелить рукой; тем не менее, Клауд сел и огляделся. Это была церковь. Сколько он тут проспал — неясно, но судя по яркому свету — несколько часов точно прошло. И под руками по-прежнему чувствовалась мягкая трава, легкими пёрышками поддразнивая его изголодавшееся по ощущениям сознание. Странно, но теперь здесь всё было усеяно травой и хрупкими лилиями, будто очнулся он лишь через несколько лет после судьбоносного столкновения. «Это была не Тифа», — пронеслось у него в голове. Клауд встал на ноги и посмотрел наверх: ни единого облачка, ни солнца не видно — всё… белое. Он почувствовал, как участилось сердцебиение, как волны волнительного ожидания разлились по телу. Воздух звенел; не тонко, не пронзительно — мирно, резонируя с каждой клеточкой организма. Кончики пальцев приобрели удивительную легкость, воздушность — казалось, ещё немного, и человек растворится в новом, полном гармонии мире. А потом — потом он услышал голос, которого так давно не слышал; звонкий, мелодичный, как воздушные трели, и полный жизни: — Здравствуй, Клауд. Страйф знал этот трюк: стоит ему обернуться, как видение рассыплется, и не останется ничего, кроме тянущей пустоты и невысказанных слов. Чтобы этого не случилось, он потупил взгляд, рассматривая крупные головки лилий, вспоминая, как купил один такой цветок. Но ведь никто не запрещал ему искренне и спокойно улыбнуться. — Это был твой голос? Тогда, вечером… — Клауд вздрогнул, когда его легко потрепали по волосам. — Это не дело! — звонкое хихиканье. — Ещё немного — и опять меня мамой окрестишь? Он не выдержал и повернул голову, встречаясь с взглядом изумрудно-зелёных глаз. Пышные каштановые волосы были убраны в косу атласной розовой лентой, чуть прикрывавшие глаза пряди слабо шевелились, словно на лёгком ветерке. На губах её цвела улыбка, по которой… — Мы все соскучились, — Страйф, продолжая улыбаться, осторожно дотронулся до её руки, продолжавшей ерошить волосы. — Но ты ведь… — «и так всё знаешь»? Конечно! — Айрис убрала руку и присела на мягкую полянку, подтянув колени к подбородку и игриво перебирая ногами. — Присаживайся, у нас есть время. Не совсем понимая, что происходит, он всё же присел. Айрис просто смотрела на него, подперев личико кулачком, тем самым вызывая в Страйфе недоумение и смущение. — Просто не думала, что мы поговорим с тобой, — девушка лучезарно улыбнулась, заставляя Клауда улыбнуться в ответ. — Никакой Геостигмы, никакой депрессии — понимаешь? Она игриво подтолкнула его в бок, на что Страйф невольно нахмурился: — Геостигма никуда не делась. Дженова по-прежнему ищет себе жертв. Что-то в её улыбке переменилось: уголки губ едва заметно задрожали. Чтобы Клауд не заметил — а он заметил — она тряхнула пышными каштановыми волосами, надеясь укрыться от его пытливого взгляда, такого знакомого, такого дорогого ей взгляда, но столь нежеланного сейчас. Всё это продлилось лишь несколько секунд, но произвело на Клауда неизгладимое впечатление. Айрис — Айрис! — в растерянности? — Действительно, Геостигма… — Гейнсборо, продолжая улыбаться, провела кончиками пальцев по нежным лепесточкам, — никуда не делась. И Сефирот — ты и сам знаешь, скучать тут не приходится; но я хочу о другом с тобой поговорить. — Поговорить? — переспросил Страйф, мелко тряся головой. — Я думал, что оказался здесь, потому что… — Потому что тебя хорошенько отшлепали? — девушка захихикала. — Ну, в этот раз ты хотя бы не называешь меня мамой. Честное слово! — она картинно надула щечки и собрала губки бантиком. — Ну какая я мама? «Хорошая…» — с горечью подумал Страйф, наблюдая за живостью её манер. Всё делало её почти живой — кроме беспрестанной, отстраненной улыбки… Создавалось впечатление, что Айрис застряла где-то в междумирье. Из раздумий его вывел легкий шлепок по руке. — Прекрати глупости думать! Клауду ничего не оставалось, как стыдливо прекратить. Довольная результатом, Айрис глубоко выдохнула и продолжила: — Насчет нападения, насчет того, что случилось… — Это ведь была не Тифа? — вдруг выпалил Страйф, с надеждой всматриваясь в её ясные зелёные глаза. Девушка восприняла его слова с той же эмоцией, с какой и ответ о Геостигме. — Она выглядела, как Тифа? Страйф даже не сразу расслышал вопрос. А когда расслышал — не сразу понял. Что значит — она? Что значит — выглядела? Почему Айрис не знает, кто на него напал? — Потому что Лайфстрим не так работает, как ты думаешь! — Гейнсборо с видом попранной чести вновь шлепнула его по руке; похоже, чтение мыслей — одно из её любимых занятий здесь. — Ты ещё подумай, что я за тобой слежу каждый день и в душе подглядываю. Про душ, кстати — не её идея, а одного синеглазого любителя похохмить. — За-а-ак, — только и выговорил Страйф, выслушав её эскападу. Судя по приоткрытому рту и округлившимся глазам Айрис, последнюю мысль она вслух не высказала. Это было так… странно. Смущенная, она попыталась зарыться носиком в свою пышную косу, шутливо надеясь спрятаться. — Что с тобой случилось, — глухо донеслось до Клауда, — неправильно. Неправильно настолько, насколько Планета способна на… неправильности. — И это значит?.. Айрис покинула своё укрытие, виновато, будто сама нашкодила, улыбаясь. — Всё очень плохо, Клауд.

***

«За-а-ак…» Икэй вздрогнул, распрямляясь от сутулой полудрёмы. Показалось? Тишину комнаты неизменно нарушал звуковой сигнал системы жизнеобеспечения, причем нарушал с обнадеживающей частотой. Непохоже было, что Страйф пришел в себя, хотя лицо его носило отпечаток крайнего умиротворения. Какой это Зак ему мерещился там?.. Первые два дня Корнуолл приходил далеко не из сочувствия к Клауду: его мучила совсем другая проблема — по имени Рив Туэсти. Очевидно: глава ОВМ что-то замыслил и не спешил с Икэем делиться, хотя теперь он отвечает за расследование — после трагического эпизода с Валентайном… Лана… как давно они разговаривали? Ансем сообщал, что ей всё хуже, что если не найти вовремя донора… А пресловутый донор — где-то в бегах, даже и не знает о своем предназначении. Корнуолл настолько отчаялся — ведь Руфус должен был усадить её в вертолёт, они уже должны были быть здесь! — что обратился к совершенно неправильным людям. Они не оставят Шинру в живых — что если не оставят и Тифу? Шел третий день. Специально заготовленный передатчик покоился в кармане жилета, но Туэсти всё не спешил навестить Клауда, и Корнуолл чувствовал тяжесть этого легчайшего прослушивающего устройства. Икэй не питал сострадания к Страйфу и теперь, нет, но что-то похожее на чувство вины делало слабые попытки добраться до юноши. По нескольку раз на дню заходила Аделина — первая их встреча, конечно, была самой эмоциональной; Икэю даже пришлось оставить её наедине с Клаудом. Строго говоря, Корнуолл с ней и не поговорил тогда: зайдя в комнату, он увидел хрупкую фигурку девушки, согнутую пополам над пациентом. Икэй почему-то запомнил золотые кудри, разметавшиеся по больничной простыне — длинные волосы, длиннее, чем у Ланы. Они помногу разговаривали. Девушка оказалась довольно открытой и приятной в общении, долго благодарила Корнуолла, что он тут часами сидит, присматривает. Икэй уже успел попривыкнуть к её обществу, хотя упрямо считал, что с девушками разговаривать не умеет. Она работала в Кальме, в каком-то маленьком ресторанчике, которым заправлял её отец. Аделина даже рассказала, как они с Клаудом познакомились, как ей нравилось его немного стеснительное, но искреннее поведение, а потом показала маленькое колечко. Икэй слушал с вежливой полуулыбкой, но переменился в лице, увидев колечко на безымянном пальце. — Он всё ворчит, чтоб я кольцо на другом пальце носила, — виновато улыбнулась девушка, — но оно больше нигде так хорошо не сидит. «Далеко пойдет», — невольно подумал Икэй, настолько поразившийся этому обстоятельству, что в памяти сами собой всплыли обрывки прослушанной мыслезаписи: «Я заберу детей в Кальм… Моё счастье не здесь и не с тобой. Я ясно выражаюсь?» Но на третий день она почему-то не пришла. Не то чтобы Икэй волновался — у человека могут быть свои личные дела, в конце концов, — но чувствовал себя неуютно. Это ощущение усиливалось с каждым часом, пока дверь палаты не открылась и не вошел человек, которого Корнуолл уже не надеялся увидеть. — Рив, — Корнуолл подскочил с места, вытягиваясь по стойке «смирно». Туэсти чуть улыбнулся, качая головой, предлагая закончить с официозами. Выглядел он… блестяще; Икэй уже с пару месяцев не видел его таким бодрым и ухоженным; в кой-то веки Туэсти не прищуривался, словно от недостатка сна. — Представляю, о чем ты думаешь, — вдруг начал Рив. — Здоровый крепкий сон делает удивительные вещи, — он прошел поближе к кровати, мельком посмотрел на показатели приборов. — Врачи говорят, ему неслабо досталось, но теперь всё в порядке. Прости бестактный вопрос, но что ты тут делаешь? Не ожидал тебя увидеть в таком месте. Корнуолл не сразу нашелся, что ответить: не сказать же, в самом деле, что он тут караулил главу ОВМ, чтобы повесить микрофон? — Мне немного стыдно перед Страйфом, — решился он на полуправду. — Поначалу я думал, что он как-то причастен к… к исчезновению Винсента Валентайна, а теперь… Взгляд Рива загорелся пониманием. — Я пойду, пожалуй. Икэй приготовился. Изображая полусонное состояние — что, в принципе, не было притворством в полной мере — Корнуолл прошагал к дверному проёму и как бы ненароком налетел на Рива. Тот участливо подхватил юношу, давая последнему возможность прицепить заветный прибор. — Молодой человек, вам бы тоже не помешало выспаться, — шутливо-укоризненным тоном заметил мужчина. — Тебе выходной нужен. «Как Кисараги нужно было пойти в Седьмое небо?» — чуть не слетело с языка Корнуолла, но юноша промолчал. Он лишь слабо кивнул, прежде чем удалиться прочь, бросив последний взгляд на Клауда.

***

Рив ещё немного постоял в палате, сочувственно глядя на Страйфа. Конечно, Клауд его не услышит. — Почему вы себя не бережёте? — голос звучал тихо, но твёрдо. — Время героев прошло, теперь Планете нужны другие подвиги. Почему этого не понимаешь ты? Почему этого не понял Винсент? — Туэсти горько усмехнулся. — Надеюсь, вы простите меня за то, что я сделал, и за то, что я сделаю. Я лишь надеюсь, что однажды люди проснутся в лучшем мире. Глава ОВМ развернулся и покинул палату, как несколькими минутами ранее это сделал Икэй. Он украдкой посмотрел в зеркало в коридоре: из-под воротника чуть выглядывал бинт. Рив торопливо заправил его поглубже и грустно выдохнул. Кожа уже третий день неприятно саднила, а от участливых расспросов он порядком подустал. Напротив больницы раскинулся живописный парк. Увядающие краски осени уже подтачивали растения: от ветвистых величественных дубов до хлипких тонких липок — всё пестрило уставшими от жизни листками. Много таких листьев застилало ковром полянки и дорожки, которые еле-еле пытались расчистить. Туэсти соскучился по пешим прогулкам и потому отстраненно наблюдал с крыльца, как резвится детвора, как гуляют женщины с колясочками, беседуя о лучших способах смены подгузников да о злоключениях в своих отношениях с мужьями. Всякий раз от подобных наблюдений что-то в груди тоскливо сжималось. Сорок лет… Никто не молодеет. Гудок автомобиля вернул Рива к реальности: сигналили как раз ему — шофер, по всей видимости, заждался. Туэсти было стыдно признаться, но машину он водил из рук вон плохо, и тем абсурднее казалась на фоне этого обстоятельства его способность манипулировать некоторыми… объектами. — Домой, — только и выдохнул Рив, забравшись в машину и отвечая на немой вопрос водителя. Молодой парень за рулём уже привык к периодической немногословности начальника и не донимал расспросами. Туэсти уселся поближе к окну, погружаясь в свои мысли. Через полчаса машина подъехала к апартаментам. Это было не самое роскошное здание в Эдже, хотя и довольно ухоженное. Где-то в паре кварталов зачиналась ещё одна стройка, и то и дело доносились громкие клацающие и бьющие металлические звуки. Слышно было порой и мегафонный ор бригадиров — но только если прислушаться. Глава ОВМ любил звуки стройки: помимо его основной специальности — архитектор — Рив находил сам факт развития инфраструктуры внушающим оптимизм и веру в будущее. Строят — значит, есть для кого. Туэсти отпустил водителя и зашел в дом. Консьержка, пожилая женщина в безразмерном вязаном жилете, оторвалась от увлекательного просмотра данных с видеокамер наблюдения и приветливо улыбнулась — А вы сегодня что-то рано! — игриво заметила она. — Пора вносить какое-то разнообразие, — честное слово, иногда этот божий одуванчик нагонял на него неодолимый страх; Туэсти посмотрел на тот экран, где была видна дверь от его квартиры. Смоделировать изображение, которое не вызвало бы у бабульки подозрений, оказалось непростой задачей. Лифт шел неоправданно медленно — или, возможно, Рив только теперь стал это замечать. Пару раз во время подъема он нетерпеливо смотрел на часы. Его немного беспокоило, что Клауд ещё не пришёл в себя…

***

Честно говоря, Икэй готов был выключить прослушку, пообещав себе, что дослушает только до входа в апартаменты. Но что-то заставило его остаться на связи. Корнуолл, не снимая наушников, налил себе чаю — а о причудах глав научного отдела уже даже и не спорили — и вернулся в кабинет. Туэсти как раз зашел, и был слышен шорох снимаемой обуви и шелест одежды. Корнуолл сделал глоток — и тут же выпрыснул весь чай, орошая полстены. В квартире был кто-то ещё!..

***

— Как прошло? — вопрос заставил Рива вздрогнуть и негромко вскрикнуть. Туэсти схватился за сердце, пытаясь унять быстро подскочивший пульс. — Если бы вы так не пугали меня всякий раз, то всё сложилось бы куда лучше. В ответ ему тихо рассмеялись звонким тенором. Из гостиной, шурша многочисленными кожаными ремнями на своём плаще, осторожно вышел гость. — Страйф ещё не пришёл в сознание, — Рив выдохнул, окончательно успокоившись, и продолжил: — Не советовал бы вам ходить по улицам средь бела дня — узнают. Его собеседник легким движением поправил перистые рыжие пряди, снисходительно улыбаясь: — Те, кому нужно будет — без того узнают. Вам стоит побольше рисковать — есть в вас всё-таки авантюрная искорка! Три дня назад, например… Туэсти нетерпеливо расстегнул воротник, обнажая покрытую бинтом шею; ему явно не нравилось направление их беседы. Гость заметил эту перемену, и самодовольство схлынуло с его лица: — Мне следовало догадаться, — виновато проговорил мужчина, — что вы не собирались нападать. Рив покачал головой, предлагая забыть об этом маленьком недоразумении. Он прошел в гостиную и присел, приглашая Генезиса последовать его примеру. — Надеюсь, вы понимаете, что, в силу некоторых… — Туэсти замешкался, — обстоятельств, мне тяжело принять ваше предложение. Рапсодос, тоже присевший, оживленно подался вперед, сверкая неестественно-синими глазами: — Я думал, наше сотрудничество уже доказало свою эффективность, — удивительно бесстрастным голосом отметил мужчина. — Уж не забыли ли вы, кто помог вам вернуть заблудшую овечку? — …и за это я вам благодарен, — Рив сверкнул взглядом в ответ. — Но организация конференции — дело не на один день. И я должен быть уверен, что не ошибусь. Рапсодос еще некоторое время впивался в главу ОВМ взглядом, после чего откинулся на спинку кресла, порядком расслабившись. — Как думаете, Страйф вспомнит, что с ним случилось? — Нам только на руку, если он вспомнит, — теперь Рив подался вперед, сложив руки в замок. — Я не вынесу ещё одного раунда угадайки «Кто подставил Тифу?». Генезис невесело хмыкнул, а Туэсти продолжил: — Теперь, когда я это вспоминаю… как же легко всё оказалось провернуть. Мне впору сокрушаться. Гость приподнялся. — В таком начинании не вижу резона вам мешать, — он легко улыбнулся и коротко кивнул мужчине. — Удачного дня.

***

Икэй сдернул с себя наушники и с силой надавил на кнопку прерывания. Какой-то вязкий, непонятный сгусток встал у горла и просился наружу. Не разбирая дороги, Корнуолл вырвался из кабинета и побежал в направлении уборной. Желудок играл с ним ужасную шутку, всё выталкивая и выталкивая рвотную массу. Люди в недоумении оборачивались на чудака-ученого, но дорогу уступали. Лишь дорвавшись до нужной дверцы, он торопливо захлопнул кабинку и согнулся пополам. Иллюзия кома в горле никуда не делась, желудок продолжал подавать тревожные сигналы… Икэй вспомнил, что уже дня два почти ничего не ел. А потом, сплюнув темный сгусток желчи, слабо поднялся и подошел к умывальнику. Помехообразным звуком зажурчала вода, заглушая мысли, заглушая обрывки фраз, от которых было тошно. Икэй никогда не видел Домини. В первый раз вода ударила по лицу. Ансем — единственный посредник. Во второй раз вода ударила по измученному саднящему горлу. Ансем никогда не намекал на личность Домини — наоборот, всячески её скрывал. В третий раз он зачерпнул воду и в несколько глотков выпил. Тридцатого июля Юффи Кисараги получает образец, чтобы испробовать его на Тифе Локхарт или Клауде Страйфе. Икэй зачерпнул ещё воды и снова умылся. Валентайн узнаёт об экспериментах в Нулевом Секторе. Расследование тормозится и в течение месяца сходит на нет. Винсенту подают бумаги о результатах эксперимента на Тифе. Но если её задержать тотчас же, более чем вероятно, что девушку просто отпустят. Тогда нужно тянуть время — драгоценное время, за которое можно подменить улики. И кто идеальный кандидат? Конечно же, Икэй! Юноша остервенело начал смывать воображаемую грязь с лица. Письмо, код от лаборатории, отсутствие охраны — кому под силу всё это устроить одним щелчком пальцев?! А потом случается непредвиденное: Тифа сбегает. Валентайн срывается за ней. Мыслезапись уже расшифрована, уже давно расшифрована!.. К кому же она попала в первую очередь?.. И тут Винсент тоже её получает, знакомится и понимает, что записаны мысли двух людей, а не одного, что возникло чудовищное недоразумение, поэтому, стоит ему только найти Тифу… А он почти находит Локхарт. Возникает крайняя необходимость действовать очень быстро. И тогда. Тогда… Всё оказалось просто провернуть? Конечно же! Всё оказалось так очевидно, что никто этого даже не заметил — даже Валентайн этого не заметил, хотя столько раз выражал недовольство. Корнуолл застонал, рьяно царапая себе лицо, оставляя опасно алые отметины, и сполз на пол, в исступлении стискивая голову. Несмотря на все уверения себя и окружающих, он делил мир на белое и черное. И сейчас… Сейчас…