Cruciatus

Проваливаясь во тьму, Тина летит, земля всё ближе, но её не видно. Но она чувствует. Чувствует её холод. И вот, разбиваясь на миллионы кусков об холодный камень, она просыпается в своей кровати. Тёплое одеяло греет её, но холодный пот пробивает приторную теплоту этого приятного вечера. Тяжело дыша, она поднимается на локтях и смотрит вокруг. Куинни что-то шьёт, приятно работает светильник освещая всё приятным слабым жёлтым светом. Ещё немного эта приторная атмосфера, которой окружила её сестра, сведёт её с ума. — Куинни… — Тихо позвала Тина. — Тинни? — Куинни встала и подошла к ней. — Можешь открыть окно и выключить свет? — попросила она, зарываясь под одеяло. — Конечно… — Куинни выполнила просьбу и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Это невыносимо! Быть слабой! Ах, как бы Тине хотелось встать, начать что-то делать. В министерстве взревела сигнализация, мракоборцы один за одним начали скрываться со своих мест и трансгрессировать. Во главе с мадам Пикюри, они вышли на открытое поле. Ветер трепал их чёрные плащи и срывал шляпы с их голов. В вечернем мраке огромные чёрные деревья окружали их крепкой стеной, создавая ощущение безысходности. Тина рвалась вперёд, на передние линии, но каждый раз её отталкивали назад. На центре поля появился Геллерт Грин-де-Вальд. Быстрым уверенным шагом он приблизился к мадам Пикюри и, со своей жуткой улыбкой ненормального, он осмотрел её кругом и с жутким взглядом вдохнул её аромат. — Серафина… Ты мне всегда нравилась, из тебя бы вышел отличный тёмный волшебник. — И она рассмеялся жутким, леденящим, но тихим и бархатным смехом. — не хуже, чем светлым, — холодно заметила она, не глядя на него. Её взгляд был устремлён куда-то вдаль, сквозь него, в одну точку. Грин-де-Вальд приблизился к ней настолько, что они уже тёрлись щеками, а она даже не шелохнулась. Пикюри опустила взгляд, его пaлочка, острая, как нож, была приставлена к её груди. — Ну, говори… чего же ты ждёшь? — огрызнулась она, переведя взгляд. Он снова улыбнулся, и аккуратно вонзил палочку ей между рёбер. — я предпочитаю более изощренные методы. На миг она дёрнулась, и упала на колени, над ней стоял Грин-де-Вальд, вытирая палочку белым платком. Тина, вырвавшись вперёд, сквозь зажиревшую толпу увидела президента, лежащую в траве и тоже замерла. Как вдруг, с пугающей яростью, она ринулась вперёд и приставила палочку к лицу Грин-де-Вальда. — Авада Кедавра, — процедила она сквозь зубы. Яркая зелёная вспышка, и он, с безумной улыбкой на лице, упал замертво. Все замерли в ожидании, но неожиданный выход приспешников Грин-де-Вальда поднял новый костёр битвы. Все дрались, летали заклятья, умирали люди… Тина уже была не в себе, она убивала, она заставляла добрую и сочувственную Тину умереть, чтобы спасти людей. Когда безумная волна сторонников обрушилась на них как на планктон на берегу, все поняли — это конец. Тина сражалась, как могла, уклонялась, оборонялась, атаковала, но может… Может это был сон? Что она просто долго спала, и снился ей кошмар. Может быть, она переработала? Но нет, это не сон. Вокруг миллионы иск сражения летают, зацепаясь за волосы и пахнет палёной шерстью. Мир смолк и замер. Тина смотрела в его глаза и видела, что нет там ничего живого, всё голо и черно, как обгорелые пустоши. Только тут страшнее. Тине страшно умирать. Столько в этом мире ещё не сделано, только она ещё не увидела и не почувствовала. Он поднял палочку и сказал лишь одно слово. Круциатус Тина подняла палочку, глубоко уходя головой в плечи. Цепляясь за неё двумя руками, она отклонила заклятье, едва сдержав напор. Круциатус Пронзающая боль полоснула ножом каждый сантиметр. Она упала на колени, не выпуская палочки из рук, и не проронив не слова, дрожащими руками, испачканными чужой и своей кровью, подняла её, направив прямо на врага. Круциатус Её заклинание застряло с горле. Не хватило доли секунд, чтобы сказать его. Тина закрыла глаза, из них слились слёзы, застилая взор блестыщей пеленой, в которой отражались огни сражения. Она плакала. От отчаяния? От боли? От страха? Она не знала. Только знала, что сейчас придёт конец. Что вот сейчас она последний раз посмотрит на звёздное небо сквозь слёзы и умрёт. Круциатус Она не выдержала и закричала. Это доставило её противнику несравненное удовольствие. — Пофистал Эджерс. — сказал он. — что? — Тина плакала от боли, не понимая, что он сказал. — я хочу, чтобы ты знала кто тебя убил. — Он направил на неё палочку, Тина закрыла глаза. Вот и всё. Она провалилась во тьму, беззвучную и спокойную. Она больше не чувствовала боли, не плакала, не была… Апатия и депрессия — вот её новые друзья. Ещё немного и тогда, на поле, она сошла бы с ума, если бы не Куинни, которая почувствовала её боль, не подняла на уши всех в конгрессе. Наверняка она сидит в гостиной, пьёт чай и улыбается от мыслей Тины. «Спасибо», — подумала Тина, залезая под одеяло с головой, чтобы дать понять всем вокруг что внешний мир ей противен. — не за что, милая, — крикнула из гостинной Куинни. — прекратить читать мои мысли! — Тина отвернулась к окну. Люди уснули, проснулся город. Все вывески, фонари, и окна горели яркими цветами. Она зарылась в одеяло, свернувшись под ним как котёнок, и закрыла глаза. Часы отбили три. Куинни зашивала последнюю дырку в носках, когда в дверь постучали. Она встала, и негодующе прошла в прихожую. — Ньют? — где она? Она жива? — тут же начал кричать он. — не кричи, люди вокруг спят. — Сказала Куинни своим тонким и грозным голосом. — это правда? — Ньют сунул ей в лицо выпуск «ежедневного пророка». На большом развороте были фотографии всех, кто учувствовал в схватке. Среди них была и Тина. Маленькая и педантичная фотография, со смущённой улыбкой, которая появлялась лишь на миг. — Да, — ответила она задумчивым тоном, предварительно изучив всю статью. — она жива? — Тина? — переспросила Куинни. — да, да. — Ньют весь судорожно говорил, комкая в руках край газеты. — да, она спит. Ньют облегченно выдохнул и прислонился к стене. Затем съехал по ней на пол и сел у порога. — Слава богу. — Облегченно выдохнул он. — Ньют, какие милые мысли… — хихикнула она. — пожалуйста, не надо читать мои мысли, — самым простодушным и умоляющим тоном попросил он. — прости. Но самое интересное знаешь что? Он поднял бровь, ожидая ответа на вопрос. — иногда… Тина думает то же самое. — И последним словом она аккуратно коснулась палочкой его носа, улыбнувшись. — пойдём. Сегодня ты ничего не ел… Кажется… — добавила она, вспомнив его просьбу. — я же попросил. — сказал он, неуклюже вставая. — прости, — вздохнула она. Тина услышала грохот тарелок на кухне, а потом и голос Куинни, который упрекал то ли тарелки, то ли кого-то или что-то ещё. Странная, не местная суматоха и возня вползла в спальню из гостиной, тихо приоткрыв дверь. Тина, скинув одеяло, встала. Земля так тянула её к себе, безумно, и в глазах потемнело, словно во лбу взорвалось миллион фейерверков, одновременно. Но, осторожно ступая, держась за стену, она распахнула раздвижную дверь и застыла. В гостиной стоял Ньют, держа в руках стопку тарелок. — Тина? Тина сделала шаг вперёд, но дикая боль, пронзив тело, расстроила её планы и она споткнулась. Ньют выронил все тарелки, которые повиси в воздухе одним движением палочки Куинни, и подхватил девушку. Все было как в тот раз, когда он её спас, как в тот раз, когда она предала его, а он её не бросил, как в тот раз прижал к себе, и мир замолчал, чтобы дать им насладиться звуком дыхания друг друга. — Тина, ты в порядке? — Ньют поднял её на руки, и сладко, словно маленькую канарейку, нежно и трепетно прижал к себе. — в полном, — тихо ответил она, закрывая глаза.