По струнам

      Пальцы быстро-быстро перебирают струны, музыка уходит из-под пальцев, еле слышная, где-то на грани. Она врезается в стенки, отскакивает в уши каждому гостю, каждому ребёнку, взрослому, пожилому, жюри, моим друзьям и ему. Он смотрит, скорее, прожигает взглядом, прямо в глаза, так, чтобы воздух из лёгких у нас двоих выбился, исчез, испарился, чтобы кто-то невидимый нажал на эти два органа, как грушу, чтобы перед глазами замелькали какие-то странные огоньки и всё, что было видно — его лицо. Чёрствое, холодное, на которое я смотрела тогда с такой ненавистью, желчью, злостью, ядом. Во скольких снах я представляла, как изуродую его, придушу, убью, подвергну пыткам или продам своим грёбанным дружкам? Сколько раз я просыпалась с потом, с быстро бьющимся сердцем, учащённым пульсом, с жарой? Я и не вспомню.       Ещё чуть-чуть, осталась середина, чтобы доиграть, чтобы не подвести Кори — единственного, ради которого я здесь. Пальцы знают эту мелодию, эту игру, они сами по себе, мозг еле-еле работает, посылает им какие-то сигналы. Моё сознание скорее сосредоточено на нём, сидящем на шестом ряду. Он смотрит, он прожигает, душит, убивает остатки моей психики, давит. В голове бьётся одна мысль — играть, играть, играть, не сбиться с ритма, не забыть ноты, не упасть…       Кори боится, его сердце бьётся, кровь течёт по его венам всё время убыстряясь. Ни в коем случае, никак, никогда и не сейчас я не должна прерывать игру, не должна повестись на это, у меня не должна течь кровь из носа, которая уже мешает дышать. Мне плохо, голова болит, она кружится, она ватная, тело не чувствуется, как и сознание, оно где-то не здесь, как и я, где-то за гранью, мы по отдельности, мы теперь как две разные половинки, а перед глазами у нас одна и та же картина — его лицо и странные огоньки, словно от наркотиков, которые вечно принимает Генри…       Где-то на краю вспоминается лицо малыша этого непутёвого ублюдка, но тут же затирается, я не могу, пальцы играют, они должны, они идут по ритму, они обязаны, они перебирают струны, они не забудут нот, не забудут даже если он продолжит смотреть на меня, они просто не должны забыть…       Я падаю, разбиваюсь вдребезги, словно вода о камень, словно хрупкая кружечка о твёрдый пол, словно наивная девчонка, только-только вошедшая во взрослую жизнь. Пальцы не помнят нот, они отбивают свой ритм, они живут своей жизнью, они не подвластны отголоскам разума моему, я сейчас не соображаю, не слышу крик тех людей, которые когда-то смотрели на меня с восхищением. Они в смятении. Они, как и Кори, не понимают, что со мной, они не понимают, как тяжело мне и ему, они не знают наши истории, им плевать, они хотят услышать нашу музыку, ту, которая вернёт их к своим проблемам. Им плевать, что сейчас мы с ним играем на своём ритме, им плевать, что меня избивал он, им плевать, что Кори когда-то сдали в бордель. Им это неважно, они хотят музыки, которую мы просто обязаны сыграть на отлично. Им…       Но не ему. Он смотрит, следит за моими пальцами, сжимает одной рукой манжеты, он не прерывает зрительного контакта со мной, как и его брат, смотрящий на моего Кори. Я потеряна, я разбиваюсь, у меня из носа течёт кровь, в ушах рой мыслей, голова — это сплошная вата, состоящая из ничего. И он разбивает меня, разбивает тогда, в пятнадцать лет, разбивает тогда, появившись снова, разбивает, наконец-то вспомнив, кто я, разбивает своим собственническим взглядом. Он разбивает вдребезги своей нежностью, которую я никогда не приму, своей жалостью, любовью, тем, что я так хотела долгие годы, то, что ни один из моих бывших мне не дал, то, что не дали мои друзья.