Интересы империи

      У неё больше не было имени.       Она смотрела на себя в зеркало – в великолепное зеркало в тяжёлой золотой оправе, которое, увы, не способно было спасти ото лжи. Невероятно бледная тощая девочка со светлыми волосами и зелёными глазищами. Белое длинное платьице сидело хорошо и было, конечно, великолепно… Чужое отражение. Чужая жизнь. Чужое имя.       Цирилла Фиона Элен Рианнон.       Неудобное, тяжёлое. Слишком тяжёлое. Она попробовала гордо задрать подбородок. Принцесса как-никак. Королева раздавленного государства.       Жалкая подделка.       Но графиня Лиддерталь ободряюще улыбалась, и чудилась за безупречной маской лица жалость. Дама, сверкающая точно бриллиант на чёрном бархате, одновременно и нравилась, и пугала её. Но руки у неё – ласковые, такие белые-белые, какие бывают только у урождённых аристократок, а кожа тонкая, едва ли не прозрачная, и ей, поддельной принцессе, становится стыдно за свои огрубевшие от работы пальцы. Перчатки прячут столь серьёзный недостаток. Да и весь наряд её – искусная драпировка, скрывающая многочисленные изъяны. Она, наверное, правда похожа на княжну – в той, другой жизни, которой больше не существовало, ей часто грезилось о таком вот замке. И, наверное, эта жизнь во дворце, принимая почести за другую, которая рано или поздно придёт, не будет плохой. Не будет изнуряющего труда, не будет жуткого эльфа с жёлтыми, как у кошки, глазами, не будет страха… Останутся кошмары – о городе, что горит, об отце, рассечённом тяжёлым мечом пополам, и матери, брошенной на скользкие от крови плиты…Холодные ночи в Бругге – нет, о них, военных сиротах, хорошо заботились по меркам неспокойного времени, кормили почти досыта и давали кров. Бледная девочка в отражении сделалась ещё бледнее и напомнила себе, что её мать и отец погибли давно, в жестоком шторме у Скеллиге, и она не может их помнить. Она княжна и никогда-никогда не прикасалась к грубым тканям, чтобы резать, кроить и шить от зари до зари. Цирилла, повторяла она себе, её зовут Цирилла Фиона Элен Рианнон, и вторил ей глубокий голос герольда. Титулы. И снова титулы. Не может у одного человека быть столько титулов. Королева. Княжна. Наследница. Сюзеренка. Не её жизнь давила с такой силой, что она забыла о манерах и ссутулилась, разглядывая подол.       Липкий-липкий страх. Тесное платье, в нём невозможно дышать.       Она сейчас упадёт.       Обманывать – стыдно, пусть её и убьют, если один-единственный человек не поверит, что она…       Королева Цинтры.       Графиня сжала её озябшие пальцы, легонько подтолкнула вперёд. И что будет с этой доброй женщиной, когда раскроется обман? Не осталось времени думать.       Неотвратимо раскрывались двери.       Люди, целое море людей, и все смотрели на неё. Чёрные, едва ли не траурные одежды. Стая воронья. Каждый шаг давался ей с преогромным трудом. Там, на возвышении, среди золота и с золотым же обручем на тёмных волосах, сидели его императорское величество. Когда он выпрямился, придворные согнулись в поклонах – таких низких, которые этикет предписывал только для особ королевской крови.       Она – Цирилла. Цирилла Фиона…       Лгать она никогда не умела.       Цирилла.       Считать шаги и смотреть себе под ноги было куда интереснее. Непослушное, окоченевшее тело.       Цирилла Фиона Элен Рианнон споткнулась.       Не стоило гадать, что с ней сделают. Наверное, не прямо здесь и не сейчас, но… Долгий путь до императорского трона. Броситься ему под ноги и молить о пощаде? Ей страшно, так страшно, и чувство абсолютной, полной беспомощности сделало язык деревянным. Горло сдавил спазм.       Звенящая тишина. Эхо каждого шага под высоким потолком.       Она споткнулась снова и уже не думала смотреть на императора. Один только взгляд в сторону, на графиню, ставшую заметно бледнее. Заученный, но отчего-то неуклюжий книксен. Низко опущенная голова. Она опять наступила на подол и, конечно, споткнётся на обратном пути.       – Королева, – от звука его голоса она съёжилась. – Королева, – повторил он, точно пробуя на вкус слово, как она недавно пробовала чужое имя, и примеряя его на невзрачную бледную девочку в белом платьице. Сердце – заячий хвост. Не подходило. Император тоже это знал, поняла она. Придворные и правда стая чернокрылых птиц – только вместо хлебных крошек ловят слова повелителя.       –…дарую тебе титул принцессы Рована и Имлака, госпожи замка Дарн Рован, куда ты сейчас отбудешь, дабы ожидать там наступления спокойных и счастливых времён.*       Девочка без имени не могла умереть. Её уже не существовало.       В Дарн Рован отбывала королева Цинтры.       …Новый кошмар заставил старые поблекнуть, полечь первыми цветами под поздними морозами. Зал с высокими колоннами, уходящими словно в небо. Тени – может, люди-тени? – свернувшиеся по углам. Золотое солнце повсюду, и от его мёртвого света она щурится, боится ослепнуть. Страх привычной удавкой на шее. Она ступает, всё ещё неуклюжая и нескладная, и знает, что за ней неотрывно следят. В её сне Эмгыр вар Эмрейс Деитвен Адданын Карнаэп Морвудд, Белое Пламя, Пляшущее на Курганах Врагов, император Нильфгаарда не походит на парадные портреты, которые доводилось ей видеть в количестве. Царственный до тошноты он вызывает у неё лишь отвращение и страх. Пустота, будто она – у разрытой могилы. Взмах императорской руки. Взгляд, скользнувший лезвием по коже. Белое платье, измаранное кровью. Она умирала и никак не могла умереть…       …никогда нельзя лгать императорам…       …и просыпалась. Живое солнце за окном и его товарки, вытканные, выложенные и раскрашенные золотом повсюду. Великое золотое солнце, которое она, кажется, начинала ненавидеть.       Мокрые ресницы.       Маленькая королева шмыгнула носом. Она недопустимо нарушала этикет. Госпожа Стелла огорчится, а огорчать её – совестно, стыдно. Добрая графиня не виновата, что её подопечная – фальшивка. Неуклюжая, грубо сколоченная фальшивка.       Цирилла Фиона Элен Рианнон рыдала уже в голос, совершенно не стесняясь бесцветных теней-служанок. Бесшумные, бесплотные и молчаливые они возникали всегда вовремя, готовые служить и выполнять малейшие прихоти венценосной особы. А ей, лжекоролеве, всё чудилось в их безупречно вежливых одинаковых улыбках насмешка.       – Ну же, ваше величество, успокойтесь. – Стелла Конгрев, графиня Лиддерталь, обладала низким, воркующим голосом – он, мягкий, словно тончайшей выделки бархат, обволакивал и успокаивал. – Кто обидел тебя, несчастный ребёнок?       Она же лишь часто задышала, пытаясь удержать слёзы, и замотала головой. Госпожа Стелла совсем не возражала, когда тощая девочка обняла её, прижалась крепко-крепко; в ласковых, невесомых прикосновениях не чувствовалось фальши.       – Плохой… сон… и только. Я… больше не буду, госпожа Конгрев.       – Стелла. Мы договаривались, что ты будешь называть меня Стеллой, помнишь?       – Простите меня…       – За что же?       Светлые золотые пряди проскальзывали сквозь пальцы графини.       – Княжна не должна себя так вести.       – Правда?       Княжна хлюпнула носом и попыталась незаметно вытереть его рукавом тончайшей батистовой сорочки. Тёмные-тёмные глаза Стеллы Конгрев не были холодными.       – Слёзы – удел… базарных девок. Достоинство… надо уметь держать голову… и… и лицо. Всегда. Я научусь. Обещаю.       – Крепко же я за тебя взялась.       – Буду настоящей королевой.       – Какие же красивые у тебя сейчас глаза, Цирилла.       Чужое имя. Мерзкое. И она почти ненавидит ту, другую, чью маску вынуждена носить. Её она тоже боится – что та и правда жива, что придёт, что выкинет самозванку прочь, будто приблудившуюся суку.       И будет права.       – Ты и есть настоящая королева, девочка, – Стелла Конгрев улыбнулась самыми уголками губ, – и никогда не должна в этом сомневаться.       – А другие… – сорвавшийся шёпот.       – Других мы заставим. – Она приложила палец к бледным губам. – И императора тоже.       Густо-зелёные глаза маленькой королевы вспыхнули.       – Не хвалите дня до заката, госпожа Стелла.       …Она теперь умела держаться в седле, искусно вышивать разговоры из тысячи ничего не значащих слов и улыбаться. О, сколько часов она училась улыбаться правильно! Стоило вспомнить – заболели, заныли щёки. Маска её лица не столь совершенна и прекрасна, как у Стеллы – здесь даже юная расцветающая красота не в силах была помочь.       – Император учтив и заботлив, – голос графини тягуч – не то шёлк, не то мёд. Ей тоже хочется выучиться так говорить, чтобы даже птицы в саду замирали, ловя каждое слово.       – Император ли? – маленькая королева опустила глаза, боязливо оглядываясь, но в комнате они одни. Выражение лица Стеллы Конгрев строго и холодно, но глаза смеялись, и она улыбнулась в ответ – искренней широкой улыбкой, которую запрещал этикет. – Мне следует выразить свою благодарность письмом, госпожа Стелла?       Она смотрела на ожерелье из зелёных камней и не спешила к нему прикоснуться, точно то было отравлено.Мысль совсем не казалась глупой и невозможной.       – Безусловно. И, возможно, отметить, как чудесно перидоты подходят к оттенку твоих глаз.       – Правда?       – Подчеркнуть следует.       Смех вышел нервным, дрожащим и каким-то сдавленным.       Она села за письмо в тот же вечер – безупречные слова безупречным же почерком – и думала о том, что подарки предписывает этикет и отправлял их церемониймейстер, а сами его императорское величество едва ли помнят о ней.       К лучшему, ведь никому не хочется умирать в пятнадцать лет.       …– Какой он, госпожа Стелла?       Стелла Конгрев подняла взгляд от образцов тончайших кружев, ни один из которых ей не понравился, и внимательно посмотрела на свою подопечную. Цирилла Фиона, которая начинала привыкать к своему имени, не дышала, кажется, до тех пор, пока графиня не улыбнулась.       – Смотря, кто именно тебя интересует.       – Император.       – Если император, то милостью Великого Солнца, империя наша не знала лучшего правителя, – глаза Стеллы смеялись. – Остаётся лишь пожалеть его врагов, что сгорят в белом пламени. Наш император не знает жалости.       Маленькая королева глубоко вздохнула – не то от булавки, которой её уколола неосторожная портниха, не то от возмущения.       – Тогда, – она послушно подняла руки, – как мужчина.       Расшитый серебром чёрный веер графини Лиддерталь раскрылся и закрылся.       – Мне кажется, это следует спросить не у меня. Могу навести справки, если ты так того хочешь, дитя, и узнать, которая из нынешних не в меру амбициозных девиц из лучших семей золотого города греет его постель. У неё и спросим.       Голубиное воркование швей на мгновение смолкло.       – Пожалуйста, не сутультесь, ваше величество.       Она вздохнула и вновь выпрямилась. Мерки снимали уже не меньше трёх часов.       – Я совсем не то имела в виду, госпожа Стелла…       – Да?       – Какой он… человек?       Комната поплыла перед её глазами.В корсете, который ей теперь зашнуровывают туго-туго, подчеркивая невообразимую тонкость талии, нечем дышать.       – Эмгыр… сложный человек, дитя. Не злой, – графиня на миг замолкает, – но ошибок не прощает. Никому. – Цирилла Фиона с трудом выдерживает её взгляд, он наваливается на неё, давит тяжёстью могильной плиты. – Ты так похорошела, малышка. Ещё пару лет… – она осеклась и вернулась к бессчётному числу тканей, из которых девушке нашьют новых платьев.       Лжепринцесса прекрасно понимала, что скрывает молчание. «Пара лет» – очень долгий срок в стремительно изменяющемся мире вокруг.       …Белое платье с зелёными короткими рукавами – не хуже, чем у любой придворной дамы, расшито жемчугом. Высокий воротник и убранные в безумно сложную причёску волосы. Ожерелье из зелёных камней в неглубоком вырезе. Резное кресло, так похожее на трон. Мэтр Робин Андерида поворачивал её голову так и этак с таким сосредоточенным вниманием, какое бывает только у медиков, и кружил вокруг неё, разглядывая и будто бы оценивая. Наконец, она заняла своё место и замерла на много-много часов в позе строгой, гордой. Королевы и принцессы должны сиять ослепительной, разрывающей сердце красотой, а она… пожалуй, миловидна. Не более. Стелла, конечно, имела другое мнение, но Стелле в этом вопросе веры не было. Должно быть, та, другая, в жилах которой текла настоящая королевская кровь, была бы куда величественнее, ей не пришлось бы думать день ото дня, как сыграть роль…       Художник не спешил.       Она чувствовала себя настоящей королевой. Почти.       Портрет нарисован наполовину, но мэтр Робин сказал, что не стоит обольщаться – ещё полно работы. Тогда она осмелилась улыбнуться чуточку шире, чем позволял этикет.       – Мэтр, могу ли я попросить вас об одолжении?       Хмурый человек. Нелюдимый. Болезненно робкий. Кивает он с опаской, словно она – статуя, а статуям открывать рот не позволяется.       – Не делайте меня лучше, чем я есть, хорошо?       Ей чудится на его губах улыбка.       Стелла многого не говорит, оберегает от тревог, но даже здесь, в уединённом замке Дарн Рован, живут слухи.       Тишина позволяла думать.       Будет новая война. Прольётся кровь. Цирилла проиграет в любом случае, вне зависимости от исхода: короли Севера не потерпят на троне принцесску, чьи притязания на трон вызывают сомнения и которая живёт под крышей врага, а Нильфгаарду не нужна лживая марионетка на том престоле – посадят свою, умнее и удобнее, такую, что умеет править. И значит…       Наверное, ей можно будет попросить Стеллу, чтобы не было больно.       Она так и сделает. Сегодня же.       Решимость рассыпалась прахом.       Гость, нарушивший гармонию утра.       Чёрные доспехи, чёрные волосы, чёрные глаза.       Мэтр Робин едва не уронил кисти и согнулся в низком поклоне. Графиня Лиддерталь встала и сделала реверанс, молниеносным жестом приказав проделать то же и маленькой королеве.       – Приветствую дам.** – Она едва успела опустить глаза и теперь рассматривала зловещего вида чёрную броню на его императорском величестве. Он осведомился у мэтра Робина о ходе работы, чем ввёл бедного художника в состояние, близкое к обмороку.       Цирилла Фиона Элен Рианнон ощущала странное спокойствие, которое, пожалуй, можно было бы назвать безмятежностью. От неё не укрылось, что император посмотрел сначала на портрет и лишь затем бросил быстрый взгляд на неё.       Утро было испорчено. Окончательно и бесповоротно.       – Прекрасно, – слово упало в пустоту. Цирилле захотелось рассмеяться – они с несчастным мэтром Робином находились в одной упряжке и теперь были вынуждены гадать, кого же из них похвалил Эмгыр вар Эмрейс, и что делать, если похвала всё же досталась другому. – Прекрасно, мэтр. Извольте продолжать, не обращайте на меня внимания. Позвольте вас на одно слово, графиня.**       Этикет запрещал наблюдать открыто, поэтому она, вновь опустившись в кресло-трон, ловила движение краем глаза. Вот Стелла Конгрев встала у окна так, что солнечный свет сделал её по меньшей мере на пять лет моложе, вот склонилась перед императором в низком исполненном изящества реверансе, вот поджала губы… Сердце маленькой королевы забилось заячьим хвостом. Графиня была бледна – кажется, рассержена или раздосадована. Император же – каменная глыба, и по хищному лицу его ничего прочитать не получалось.       – Подойди поближе, княжна. Ну, давай, давай. Быстрее. Император приказывает.**       Она низко присела перед ним, не смея поднять глаз; его взгляд – не взгляд даже, а прикосновение, которое ощущалось кожей. Холодное, деловое прикосновение – так на рынке щупают говядину, выбирая кусок получше. Не было сомнений – он сравнивал то невзрачное существо из тронного зала ЛокГриме и нынешнюю аристократку перед собой. Стелле не в чем будет её упрекнуть.       – Оставьте нас. – Голос императора был совсем не страшным и не напоминал вопреки её ожиданиям вороний клёкот. – Прервись, мэтр Робин, промой кисти, скажем. Тебя, графиня, прошу подождать в приемной. А ты, княжна, пройди со мной на террасу.**       Она шагала за ним как того предписывал этикет – в шаге позади; вышитая серебром саламандра на его плаще казалась живой, подвижной до такой степени, что покалывало кончики пальцев от желания потрогать. И также в шаге замерла за его спиной, когда Эмгыр вар Эмрейс остановился у балюстрады. Императоры тоже должны быть красивы… мысль мелькнула и растаяла.       Не злой, сказала Стелла. Человек, но не император.       Нетерпеливый взмах руки. Она – марионетка, и призвана делать то, что он скажет. Её платье едва-едва касалось его доспехов. Белое на чёрном.       Император не знает жалости. И ей не найти публики строже и взыскательнее.       В окрестностях замка пела, гремела весна; напрасно зима пыталась напомнить о себе выпавшим ночью снегом – тот уже растаял на крышах и шпилях дворца, отмыв их до блеска. Каменные склоны внизу, лента реки, петляющая по долине. Горы и вечнозелёные тисы.       Сердце сжалось, заныло. Ей будет очень жалко расставаться с замком и Стеллой.       Молчание императора, его мрачная, застывшая фигура.       Разговор, который она будет вспоминать много-много дней. Фразы, соскальзывающие в гомон весеннего утра. Что он редко бывает здесь – этикет предписывал ей не соглашаться с ним, но она промолчала. Что здесь красивые места, что в воздухе чувствуется весна, что солдат внизу распевает красивую балладу – она соглашается с ним, напоминая себе заморскую птицу, знающую всего одну фразу.       Она запоминала каждый его жест, каждую фразу и, кажется, была способна дышать в его присутствии. Без золотого обруча и толпы придворных Эмгыр вар Эмрейс вовсе не выглядел страшным.       – У тебя есть какие-нибудь желания? Жалобы? Просьбы?**       Вопрос неожиданный, тон – резкий. Она не раздумывала над ответом ни мгновения. Графиня Лиддерталь хорошо научила её, когда следует говорить «да», а когда – «нет». Да и что ей просить, на что жаловаться?       – Правда? Любопытно, однако. Ну, я ведь не могу приказать, чтобы они у тебя были. Подними голову, как пристало принцессе. Надеюсь, Стелла обучила тебя хорошим манерам?       – Да, ваше императорское величество.**       Хорошие манеры – всего лишь быть послушной пустоголовой пташкой, которая умеет кивать и петь правильные песенки. Игрушка-болванчик.       – Как тебя зовут?**       Вопрос-пощёчина. Злость ударила солёной плетью, да так больно, что дыхание прервалось в груди. На миг, потому что большее запрещал этикет. Он не имел права её спрашивать. Мысль кощунственна, но кажется ей верной. Правильной.       Единственно возможный ответ.       Взгляд императора потемнел, но в этом была какая-то своя особенная мрачная красота. Она не была уверена, что сможет выдержать его. Он жёг, прикасался к коже раскалённым клеймом.       Но – выдержала. И не сжалась, не опустила голову. Она – Цирилла Фиона Элен Рианнон, как то было угодно его императорскому величеству до сих пор. И ничего другого она ему не ответит.       Он спросил ещё дважды.       Она заставляла себя вдыхать и выдыхать. Голос всё же подвёл, задрожали губы.       Неизменный ответ.       Цирилла Фиона Элен Рианнон. Другого имени у неё нет.       – Успокойся,** – мягкость в его голосе обескуражила её, заставила поверить, что император не думал её мучить.       Всего на несколько мгновений. До следующих слов – всё таких же тихих и мягких.       Она казалась себе стеклянным сосудом, до краёв наполненным злостью.       Ах, ему хочется слышать её настоящее имя!       Слёзы, заблестевшие в глазах, совсем не от страха.       – Никак. Потому что это имя никакое, ваше императорское величество. Имя в самый раз для того, кто есть никто. До тех пор, пока я остаюсь Цириллой Фионой, я что-то значу… До тех пор, пока…**       Голос всё же оборвался. Вместо ожерелья на шее – удавка. Видение так реально, что она невольно схватилась за горло.       В его глазах – злоба гораздо более сильная, яростная и опасная.       Она выпрямилась, вскинула подбородок и не опустила взгляда.       Время лезвием по коже.       Эмгыр вар Эмрейс, Белое Пламя Нильфгаарда, заговорил, когда ей уже казалось, что её вот-вот перебросят через перила, и она рухнет на каменные, вымытые снегом плиты изломанной куклой. Краска схлынула с её лица, побелели даже губы. Так не бывает. Он император, а императоры…       Она же никто.       Подделка.       Так почему?..       – Прости меня.**       Золотой альшбанд горел на солнце, и блеск его так реален, так ярок...Прости меня. Тон императора резок, и говорил он отрывисто, словно не привык… Действительно не привык. Императоры ведь не каются и не просят прощения у таких, таких… Она же никто!       Императоры не каются ни перед кем.       – Ты не должна бояться.**       Она посмотрела прямо на него – вопреки этикету и здравому смыслу. Укол удивления.       – Я не боюсь.**       Его обещаниям не стоит верить.       Любое желание.       Она всё ещё посмотрела на него, выпрямившегося, царственного до тошноты, до отвращения, утратившего человеческий облик. Прочная броня – ещё одни доспехи на нём, но её, выкованные страхом и отчаянным желанием выжить, не хуже. Сейчас она не понимала, чего боялась раньше. Он же не страшный.       Страшна лишь власть, которой он обладал.       – Проси что хочешь.**       Наверное, он и правда сделает всё, что бы она ни попросила сейчас… И сделает это не для Цириллы Фионы Элен Рианнон, обладательницы пышных титулов и урождённой королевы, а для девушки без имени. Девушки, которой вовсе не существует.       У неё осталось только одно желание – наивное, глупое желание остаться с той, кто подарила ей настоящую заботу и тепло. Статус не важен. Стелла её никогда не обидит.       Он не стал над ней смеяться, пусть и хотел сказать нечто едкое, ядовитое – она видела. Дал императорское слово.       Ему не стоило верить.       В его глазах дымка, мелькнувшее и тут же растаявшее выражение скорби.       Она, лжепринцесса и лжекоролева, вдруг поняла, что Эмгыр вар Эмрейс, милостью Великого Солнца император Нильфгаарда всего лишь человек. Очень уставший человек.       Именно поэтому она ему верит.       …Его улыбка мимолётна, как разлитый в воздухе аромат духов. И та, кто была никем, даже думает – показалось. После, вспоминая его – и взгляд, и голос, и эту самую снисходительную, но не обидную улыбку – маленькая королева долго рассматривает портреты императора. Он совсем не похож на правителей, какими они ей представлялись раньше. Император подобен Великому Солнцу – так гласят хвалебные речи. Но нет, этот человек с жёсткой складкой, залегшей вокруг рта, вовсе не походит на солнце. Не особенно красив и уже не молод – та, которую теперь зовут Цирилла, ясно осознаёт пропасть, целую жизнь между ними. Она годится ему в дочери. И глупо думать…       И всё-таки некрасив – чересчур резкие линии лица, отчего он напоминает хищную птицу. Должно быть, он немногим младше её отца, но император не кажется старым. Жилистый, худощавый, поджарый.       Ей очень хотелось быть настоящей Цириллой Фионой Элен Рианнон. Тогда ей не было бы страшно смотреть императору в глаза. Она не боялась бы оступиться и увидеть в его глазах разочарование...       Но Стелла – она научилась называть её так – смеялась, когда девушка, не смея поднять взгляда, рассказала о разговоре с императором.       – Будь осторожна, девочка моя. Крайне осторожна.       …Война закончена.       Стежок за стежком. Рутина успокаивала. Можно было не смотреть на Стеллу Конгрев, милую, добрую Стеллу, что позабыла о самообладании, и, белая, словно саван, читала письмо с императорской печатью. Читала и перечитывала. Вновь и вновь. И руки графини дрожали.       Стежки ложатся ровно.       Она спокойна. Королева-самозванка собиралась играть роль до конца.       Стоит ли рассчитывать, что император сдержит слово, которое дал… кому? Неудобной фигуре, пешке, что возвели в ферзя? У него уставшие глаза – такие подходят глубоким старикам, а ведь ему слегка за сорок. Кажется. Она никогда не интересовалась его возрастом. Скорбные морщины вокруг рта. Эмгыр вар Эмрейс редко улыбался. Наверное. Она не знала и уже, кажется, не узнает.       – Вы обещали меня не жалеть, госпожа Конгрев. – Её улыбка не ложь. Ей и правда хочется улыбаться. Стелла будет гордиться. Не упрекнёт. – Чтобы ни случилось.       – Девочка моя… Цирилла…       Чужое имя. Ну и пусть. Своего у неё нет.       Война закончена. Подпишут мир. И королева Цинтры перестанет существовать.       Её руки не дрожали, когда она взяла письмо. Она рассматривала почерк, прикоснулась кончиками пальцев к буквам – округлым и слегка неуклюжим. Кажется, император не переписывал исторические хроники в наказание. Интересно, теперь ей можно будет сказать об этом? А ещё о том, что она не станет его винить – ей почему-то казалось это важным. Ему станет чуточку легче.       Буквы сложились в слова, стали фразами.       «Интересы империи».       …Город Золотых Башен.       Жемчужина империи, её сердце и кровь.       Маленькая королева позабыла об этикете и том, что здесь её путь закончится – она позволила себе просто смотреть, прильнув к окошку кареты. Ей семнадцать, и она уже взрослая девушка, княжна, но ни графиня Лиддерталь, непривычно молчаливая, ни поравнявшийся с каретой офицер «Имперы» не стали напоминать об этом. Первая – задумчива и рассеяна, а второй охотно рассказывал обо всём – он здесь вырос и гордость его оправдана. Город, устремивший в небо золотые шпили и рассечённый десятками каналов, восхитителен – как же здесь сохранять равнодушие, предписанное этикетом? Гремела весна, и Цирилле Фионе хотелось обнять целый мир.       Она могла бы полюбить Город Золотых Башен не меньше, чем полюбила уединённый Дарн Рован. Полюбить его мосты и сады, гавани и чаек, надменных жителей и величественные храмы Великого Солнца. Императора, пожалуй, тоже.       Мысли – солнечные блики на золотых шпилях.       Могла бы.       Стелла Конгрев молчала до самого императорского дворца.       – Вы не должны печалиться, – улыбка-солнце, беззаботная и беспечная. – Эмгыр вар Эмрейс, увы, больше, чем просто человек. Я понимаю, и вы тоже должны понять.       – Ты вздумала учить меня, дитя?       Цирилла Фиона Элен Рианнон мягко сжала её руки, и выражение тревоги на миг покинуло глаза графини.       Но только на миг.       …Её больше не пугал шёпот за спиной.       Вороньё.       Их холодные, полные презрения – северянка, приблуда! – взгляды уже не тревожили маленькую королеву. Она – кукла из тончайшего фарфора, которую страшно брать в руки, но доспехи её прочны. Вежливые слова, сочащиеся ядом, соскальзывали, бились о мрамор у её ног. Вечерами, ожидая, когда император с триумфом вернётся в город, ей становилось его жалко. Двор, походящий скорее на клубок влюблённых змей, чем на собрание цвета государства, неизбежно разочаровывал. Обглодают до костей за малейшее проявление слабости.Как же тяжела, должно быть, его корона!       – Госпожа Стелла, – Цирилла Фиона воткнула вилку в кусок карпа, чья морда на блюде казалась преисполненной вселенской печали, – этикет позволяет проявлять к императору сострадание? Жалость?       Кажется, впервые в жизни Стелла Конгрев, графиня Лиддерталь, не нашлась, что ответить. Маленькая королева по-птичьи склонила голову набок, отчего качнулись тяжёлые серьги в ушах.       Этикет, может, и позволял, а вот Эмгыр вар Эмрейс…       Цирилла Фиона Элен Рианнон невольно вздрогнула.       …Когда она впервые увидела императора, выкупавшего в крови королевства Севера, страшного-престрашного императора, превратившего тысячи жизней в пепел, императора, охочего до убийств не хуже всяких тварей из сказок, ей думалось, что и пахнуть он должен также – кровью, смертью и пеплом. Но человек, шедший с ней под руку по саду мимо выстриженных аллей и первых весенних цветов, совсем не был чудовищем. Он пах… сталью, если у стали есть аромат, деревом и чем-то терпким, знакомым. Руки у него – большие, тёплые и не изнеженные.Что до морщин, собравшихся в уголках глаз и губ, прорезавших высокий лоб – их, наверное, можно разгладить кончиками пальцев.Цирилла Фиона всерьёз раздумывала над этим несколько долгих мгновений. В шальных, совершенно неуместных мыслях была виновата, конечно, весна.       Они не остались наедине. Одиночество императора было вещью весьма условной, эфемерной – его охрана с вышитыми на чёрных плащах серебряными саламандрами держалась поодаль, но всё же не исчезала вовсе. Человек, чьё слово решало судьбы государств, не обладал свободой. Он – актёр на сцене, и публику едва ли можно назвать приятной. Ему тоже не простят ошибок.       Цирилла Фиона задышала ровнее и спокойнее.       Тронутая первой зеленью земля. Тенистая аллея, садок и мраморная скульптура. Бессмысленный, путанный разговор. О пеликане, раздирающем собственную грудь, то ли в попытке накормить птенцов, то ли из поэтического символизма неизбывной любви, о том, что Эмгыр вар Эмрейс не умеет травить байки, а шутки у него – скверные, но она должна улыбаться… но никак не смеяться над ним.       – Мне было бы неприятно думать, что тебя не радует общение со мной. Взгляни мне в глаза.**       Сбивчивые слова, и император, конечно, был прав – заученные, предписанные протоколом. И не только. Открытие настолько потрясло её, обнажило душу, что Цирилла Фиона промолчала, потупившись, когда он потребовал правды.       Вспыльчив и резок.       Грозен.       Угрюм.       Перед ней стоял вовсе не тот человек с портретов, не тот человек, что каялся тогда, в Дарн Роване, и не тот человек, которого она нарисовала в своём воображение. Нарисовала широкими размашистыми взмахами кисти, со всем жаром и пылом юности. Он рано или поздно вынесет ей приговор, и едва ли стоило…       Удивление переросло в уверенность.       – Я действительно рада, ваше императорское величество.**       Он молчал долго, так долго, что ей уже казалось – не ответит и отошлёт прочь.       – Я верю тебе. Верю. Хоть и удивляюсь.**       Она рада была бы с ним беседовать – вот так, пусть он зол и раздражён, сыпет обидными словами, пытается уколоть, и смотреть на него, не опуская глаз.Но – невозможно. И не стоило об этом даже говорить. Промолчать. Проявить благоразумие.       Тёмные, почти чёрные глаза Эмгыра вар Эмрейса не были злыми и холодными. Перед ней стоял совсем не тот человек… но и не безжалостный император.       Тихий голос её прозвучал твёрдо.       Виновата была весна – пьяная, пряная весна.       …Ей больше не придётся носить неудобную маску Цириллы Фионы Элен Рианнон, королевы Цинтры и владелицы устья реки Ярры. Ей не придётся уже бояться ту, другую, что придёт и отнимет не имя даже – жизнь. Ей не придётся существовать в ожидании разоблачения.       Отныне у неё нет другого имени.       Тяжёлый горностаевый плащ на плечах. И всё казалось – нарочно держат, цепляются за него, чтобы она, нанёсшая смертельное оскорбление знатнейшим семействам, оступилась. Чудилось – поднимается на плаху, как в тысячах пережитых кошмаров, вдруг оживших наяву.       Её встретили абсолютной тишиной, но почтительно опускались в глубоких поклонах, клонились к полу мёртвыми цветами.       Шаги в такт дыханию. Высоко поднятая голова.       Ритуал.       Она и не слышала толком слов. Кровь стучала в ушах. Отвечала – заученными бесстрастными словами, и такими же ей отвечали. Но он смотрел на неё – смотрел не улыбаясь, пожалуй, почти безразлично, холодно… И лишь благодаря его взгляду она не бросилась в ужасе бежать прочь.       Ещё тяжелее золотой венец, который опустили ей на голову дрожащие руки Верховного жреца.       –…Цирилла Фиона Элен Рианнон, милостью Великого Солнца императрица Нильфгаарда.       Колокольный звон – торжественный, гулкий – бил по вискам. Человеческое море внизу – уродливое существо, сочленённое как попало из тысяч пар рук, глаз, глоток… Взгляды, что липли к коже. Солнце, показавшееся из-за туч. Хороший знак.       Её озябшие пальцы в широкой ладони императора.       Мужа.       Императрица Нильфгаарда робко улыбнулась.       …До рассвета оставалось ещё несколько часов – долгих часов, которые Цирилла Фиона проведёт за книгой или шитьём. Таких ночей, одиноких и холодных, стало в её жизни немало, и она задумывалась, как это забавно – видеться с мужем пару раз в сутки, когда то предписывал церемониал.Иногда не видеться вовсе. Строго отведённое время за завтраком и ужином, которые Эмгыр вар Эмрейс частенько пропускал из-за неотложных государственных дел. Вместе они делили трон, вместе принимали высокородных гостей и послов, вместе показывались на людях… с целым цветником придворных. Всегда только так. За стенами покоев Эмгыр не принадлежал ей, да и она – ему. Её жизнь стала строго расписанным ритуалом, у императрицы Нильфгаарда была тысяча неотложных дел, требующих высочайшего внимания. Он был прав тогда, в тот день на заре весны – кусок хлеба оказался несладок. Маски не исчезли – они лишь стали другими, а игра – сложнее, искуснее, тоньше. Она теперь жила в ловушке роли, и нельзя было позволить заподозрить зрителям, так охочим до её ошибок, что она, блистательная императрица – не свободна, связана по рукам и ногам шёлковыми путами церемоний. Её муж был искусен не в том, чтобы показывать – он хорошо умел скрывать.       Цирилла Фиона вздохнула и положила голову на руки, устремив грустный взгляд на пляшущее в камине пламя. Её жизнь – сплошное ожидание.       – Твой император приказал тебе бросить эту скверную привычку.       Она вздрогнула, поднялась.       Полумрак прятал его лицо, рисовал на нём невозможные тени.       – Ваше императорское величество, увы, не властны над моей бессонницей.       – Девочка, – тяжёлый вздох, – мне по-прежнему хочется наказать тебя. Сурово.       – Как будет угодно вашему императорскому величеству.       Он вновь вздохнул, а затем улыбнулся – именно этой улыбки, лёгкой, невесомой, как поцелуй, Цирилла Фиона ждала весь долгий день, полный суеты и посторонних людей.       – Не босиком же по холодному полу!       – Мне уже не холодно.       Выражение его глаз переменчиво, словно дым над костром.       Она долго ещё не спала, прислушиваясь к его ровному дыханию, и смотрела. Его лицо безмятежно, спокойно, а она почти счастлива. Эмгыр вар Эмрейс, честный до жестокости, никогда не обещал полюбить её, да и ей твердили умудрённые придворной жизнью фрейлины, что муж – не лучший объект для чувств. Не было пустых клятв и вязи липких слов. Он не стал ей лгать, пусть и знал – поверит каждому слову.       – Рассказать тебе сказку, императрица?       Она приподнялась на локте, провела кончиками пальцев по его груди – здесь и сейчас не существовало церемоний и правил. На несколько часов ей не надо будет делить его с придворными, советниками, послами… Их, в отличие от слишком прытких дам, отлучить от двора она не могла. Увы.       – Смеёшься? Твой муж плохо травит байки?       – Нет, ваше императорское величество. Только шутки у вас скверные. Остальное, – она задержала дыхание, – терпимо.       Он заворчал, но беззлобно, скорее для порядка, чем серьёзно. Поймал её ладонь, поцеловал. Эмгыр ничего ей не обещал… Мысль засела ржавым гвоздём, и она никак не могла от неё избавиться.       Разве она не счастлива?       – И всё же потерпи и послушай, Цирилла, – его голос на миг споткнулся, как спотыкался частенько на её имени, – скверную сказку о Йоже из Эрленвальда.       Осколок глубоко засевшего в груди стекла.       …счастлива.       * «Час презрения»       ** «Владычица озера»