Кай играет свой блюз, Королева пьёт виски со льдом и глядит в окно,
ей немного наскучил сюжет, но в целом - ей нравится это кино.
Герда спит. Её боль отступает. Её обступает заснеженный рай,
что ж - почти happy end. только Герде не нужен Бог. Герде нужен Кай.
(с)hero-in
***
Сатре с отвращением смотрит на растянутые в
уродливой гримасе улыбке губы Мун, слегка размазанную красную помаду и умирает. Разлагается внутри настолько сильно, что запах гнили достигает её прелестного ротика; тошнит. Сдерживается. Потому что надо. Потому что по-другому она не умеет. Не воспитали. Не научилась. Потому что только лучшее. Только самые изысканные манеры, лучшая матовая помада и верные мысли.
Сатре смотрит свысока, отпивая крошечными глотками горячий кофе, сидя в парке. Наблюдает за птицами и Мун, которая что-то очень быстро тараторит с безумным видом. Идиотская жестикуляция. Идиотский кофе. Идиотская Эва Квиг Мун.
Абсолютно точно — больше не подруги.
Рядом с Эвой лежит огромный букет оранжевых пионов, аккуратно упакованный в самую простую и дешевую крафтовую бумагу. Уголки у него слегка погнулись, Нуру передёргивает.
Дешёвка. Как, впрочем, и сама Квиг Мун. Она просто ещё сама этого не понимает.
Нура ненавидит Эву как раз таки не вопреки, а потому что. Потому что видит — очевидный проигрыш. В манерах, в помаде, в мыслях. Она чувствует эти самые пляски на костях и дикие языки пламени, через которые она не перепрыгнет. Сожрут. До земли не достанет. Сгорит заживо. Долгие похороны — свержение королевы.
Нура отбрасывает прядь своих нордически-белых, отпивает самую малость,
обжигаясь в сотый раз, и устало переводит взгляд на это по-уродски радостное лицо бывшей лучшей подруги.
Настоящее.
И эта самая Нура: гордая, своенравная, слишком амбициозная — проиграла.
Тёплые шарфы — страсть Эвы Квиг Мун. Пушистые, чуть колючие, способные согреть в холодный зимний вечер, подобный сегодняшнему. В данный момент — бледно-сиреневый. Давно остывший кофе остаётся где-то на скамейке в парке, рядом с такой же холодной и абсолютно бесчувственной Нурой Сатре. Той самой бывшей-лучшей.
Прижимая к себе пионы, заботливо пытаясь спасти их от холода. Также заботливо, как когда месяц назад Магнуссон вручил их ей, поцеловав куда-то в щёку. Также заботливо, как когда Эва написала следом «спасибо», получив смайлик в ответ.
Также
незаботливо, как когда улыбалась Сатре в глаза, а следом отправляла очередную благодарность за букеты на пороге.
Вильям Магнуссон — страсть чуть более меньшая, чем шарфы, но тоже принадлежит Эве Квиг Мун. Полностью. Стопроцентно.
Уже почти и навсегда.
Роли выучены, актёры приступают к репетициям. Мун зарывается в тот самый букет, глупо улыбается, и набирает в сотый раз «спасибо», отправляя любимому адресату. Эйфория достигает пика, перерастая в экстаз на расстоянии, и Эва хочет называть это любовью. Эва тоже обжигалась много раз, и поэтому боится.
Словно маленькая девочка на распутье, которая ждёт ответа сверху. Магии не происходит. Не в этот раз.
А мальчик выкладывает слово
в-е-ч-н-о-с-т-ь из кубиков, заглядывая в ледяные глаза сидящей напротив Королевы, чудес не происходит,
она просто смотрит-смотрит-смотрит, удерживает вокруг себя нитями прошлого, напоминая, как было, есть и может быть. Просто однажды Вильям не выдерживает. Нуры слишком много — Эвы слишком мало. Наступает миг невозврата. Ледяная корка, образовавшаяся за год совместного проживания с Нурой Сатре, разбивается, ломает парня, выкручивает, ранит его окоченевшие за это время органы, и исчезает, освобождая.
Он кричит, пытаясь вырвать из себя всю эту грязь, весь этот неприятный подкожный холод. Слишком сильно въелся — не вымыть, слишком долго-крепко-липко. Противно. Его когда то Северно-Ледовитый перерождается в Индийский — с тёплым течением, потрясающей открытой улыбкой
только для него и волосами цвета осени. Пионы стоят на маленьком стеклянном столике в гостиной, напоминая о маленькой победе в войне. Кай вернулся домой. Герда счастлива.
Сатре продолжает всё стоять у окна, вглядываясь в такой родной для неё зимний пейзаж, ощущая то самое неприятное чувство из детства.
Поражения.
Вечность продлилась ровно триста семьдесят один день, восемь часов, шесть минут и двадцать секунд. След красной помады остаётся на зеркале с первым признанием в любви и неровным сердцем, что выведен мужской рукой Магнуссона когда-то в прошлой жизни, кажется.
А Эва целует его с порога, окутывая ароматом горячего яблочного пирога и любви. И поэтому он знает, что его Индийский — точно
навечно.
