Ещё один оттенок красного

Она сидит на полу. У входной двери. Рядом валяются пистолет, значок, пиджак, туфли, заколка. Точно под рукой – бутылка виски. Текила – для памяти и победы. Виски – для горя и усталости. Лисбон устало смотрит в крошечный, видный с её места кусочек окна. На свои занавески, на очередной рассвет, усыпавший пустую, почти нежилую комнату россыпью алых пятен. Её губы кривятся, и она делает очередной глоток. Горечь алкоголя неожиданно бодрит. Она никому не рассказывала. Если бы Джейн тогда не был выбит из колеи, он бы понял, что её встреча с Кровавым Джоном была более длительной и насыщенной. Она никому не рассказывала и не думает, что сможет рассказать о тихом шепоте за маской, о всепоглощающей слабости от осознания его правоты. Джон был рад встрече с ней. Он сам сказал. — Я так рад, наконец-то, встретиться с вами лично, агент Лисбон, — его голос был тихим, искаженным и странно искренним. За его спиной умирал Партридж. – Я давно хотел этого… Сколько мы уже знаем друг друга. Я так рад встретить ту, что является моим противником. Лисбон нашла силы возразить — Мне казалось, что противник, который отнимает у тебя больше всего сил, не я. — О, вы о Патрике? Нет, нет, он… Он занятный, доставил мне много неприятностей, но и изрядно развлек за эти годы. Но он — не мой противник. Мы, знаете ли, слишком похожи. Джон сел рядом, и Лисбон с трудом сдержала дрожь, когда пальцы маньяка коснулись её руки. Она сошла с ума, если видит в этом жесте уважение. — Именно вы – моя противоположность, агент Лисбон. Именно вы подчеркиваете мои качества. Вы готовы пожертвовать всем ради своих людей, неправда ли? А мне плевать на моих учеников, они лишь инструменты. Лисбон хотела отстраниться, хотела закрыть свои уши. Она слишком много раз видела, что происходит с людьми после беседы с Джоном. Но гадость, которую он вколол ей, уже действовала, туманила разум, холодила конечности, опутывала цепями. — Вы добры и отзывчивы. Вы – закон, агент Лисбон, а я, — он наклонил голову, — я – хаос. Мы с вами тот самый идеальный символ равновесия, Инь и Ян. Мужчина и женщина. Вы – мой противник и мой союзник одновременно. — На моем месте мог быть любой коп, — прохрипела она. — Нет, не любой. Именно вы закончили то, что я начал. Наши совместные усилия создали Патрика Джейна таким, какой он есть сейчас. Лисбон усмехнулась. — И снова мимо, ты забыл про Софи, мерзавец. — Доктор Миллер лишь собрала осколки, но вы, — почему-то его вежливость пугала, — вы были той, кто соединил их вместе. Я разрушил, очистил место, вы собрали, создали снова. Идеальная командная работа, агент Лисбон. Её глаза начали медленно закрываться, она почувствовала мягкие прикосновения пальцев Джона с чем-то липким к её лицу. — Вам может не нравиться, но правда в том, Тереза, — почти интимное обращение по имени заставило её внутренне сжаться от ужаса, — что мы слишком тесно сплелись, перепутались и проникли друг в друга. Вы, моя дорогая, моё отражение, как и я ваше. Последнее, что она успела понять, что движение его пальцев по её лицу слишком знакомо… Она знала, что он нарисовал свой знак на её лице. Джейн думал, что это метка смерти, но Лисбон не могла сказать ему правду. Джон не собирался убивать её, даже тогда, когда назначил её смерть своим условием. Это была метка собственности, как следы укусов на коже после страстной ночи. Джон заявлял о том, что Тереза Лисбон в странной, безумной, нелогичной манере принадлежала ему. Тонкая усмешка. И Лисбон ненавидела себя за то, что частично была согласна с ним. Она и правда была тем человеком, который, скрепя сердце, за неимением других вариантов, отправил Джейна на полный ненависти и боли путь. Эта она была той, кто странным образом привязала Джейна к КБР, к расследованиям и убийствам, к потерям. Это она с настойчивостью, достойной маньяка, пресекала его попытки отстраненности, привязывала его к себе, к команде. Это она дала ему ту единственную семью, которая была самым ярким напоминанием о трагедии и о Джоне. О, Кровавый Джон был прав. Они вместе создали Джейна, настроили все грани личности, отполировали углы. И с самого начала пути Лисбон знала, что, когда – в победе она не сомневалась, не разрешала себе сомневаться – всё закончится, когда на деле будет поставлен гриф «Закрыто», она должна будет развернуться и уйти. Просто, чтобы не напоминать, не вызывать в памяти ничего, связанного с годами поисков. Она помнила имена всех жертв, обстоятельства смерти и расследования, она помнила свидетелей и опросы, искаженные в горе лица. Она могла проследить путь Джона по стране по памяти, без карт и досье. Она… она слишком долго знала его. О, она, разумеется, не была одержима им, но разве она не была агентом Лисбон, которая ведет дело Кровавого Джона? Одно имя так и цепляется за другое, переплетается, срастается. Лисбон хрипло смеется. Ну, вот, она уже говорит как он. Должна ли она чувствовать ещё больше одиночества из-за того, что её противника нет? Из-за того, что никого не осталось рядом? Пожалуй, нет. Она рада, рада, что они оба – Джейн и Джон – оставили её. Ей неуютно, страшно, тоскливо, но она справится, да. Должна справиться. Один точно не вернется из могилы, второй – из побега. Ты ведь не вернешься, Джейн? Пожалуйста, не надо, думает Лисбон. Хватит, забудь, забудь нас, меня и его, полного дерьма ублюдка. Забудь и иди туда, где нет безумных полицейских, готовых умереть в любой момент. Интересно, маньяки тоже постоянно готовы к смерти? Она снова делает глоток. У неё не так много времени, чтобы привести свою броню в порядок и выйти в этот сияющий красками мир. Она с неожиданной грустью и болью смотрит на отливающие алым занавески на окне. Мир за стеной яркий, переливающийся цветами, оттенками, но Тереза Лисбон в нем, как признается она себе, всего лишь ещё один оттенок красного.