На тихом старом кладбище...

      Ночь. Кладбище. Тишина. Даже одинокая птица не пролетает над одинокими могилами. Там, рядом с домом, который принято звать проклятым, сидит на камне Теодор Ливиану. Он никогда не был нормальным, он это знал. Его никогда не считали милым красивым мальчиком с которого нужно брать пример маленьким детям. Нет. Когда люди проходили мимо они кидали на него презрительные взгляды и с отвращением шептали: «Упырь, монстр, чернокнижник, урод!» Они смотрели на него, как на второсортный товар на рынке. Но он привык.       А сейчас он живёт на кладбище без отца. Но с друзьями. Да, он действительно считает нежителей своими друзьями. Пусть они и не живые, но ведут себя порой гораздо человечнее, чем многие «живяки». Пожалуй, многие участники Макабра могут считаться друзьями Тео. Они ведь понимают его, как никто другой. Несмотря на всё это на душе у Тео было не спокойно. Он скорбил по отцу. По отцу, которого он до сих пор считает отцом. Ему плевать, что его отец — мэр Китилы. Лазар всегда будет его отцом. Ведь отец прежде всего тот, кто воспитал.       Теодор сидел, наигрывая на флейте мелодию колыбельной и грустно вздыхал. Природа, будто чувствуя его настроения, тоже загрустила. Небо закрылось тучами и дождь стал мелкими каплями падать на старый плащ Тео. А он всё играл и играл. Небольшой моросящий дождик вскоре превратился в ливень, но ему было всё равно. Он всё наигрывал эту простую мелодию. Вдруг по ту сторону кладбища он услышал ту же мелодию из шести нот. Простую, грустную. Тео встал и пошёл на звук, продолжая играть. Звук колыбельной всё приближался и Тео увидел девичий силуэт идущий ему навстречу сквозь толщу воды. Подойдя ближе, он узнал в этой девушке Санду. Она перестала играть и, грустно улыбнувшись, произнесла:       — А я всё гадаю, кто это играет.       Тео, сам не зная почему, улыбнулся в ответ. Улыбка вышла измученной, но довольно искренней. Он никогда не улыбался. До этого момента.       — Ты же замёрзнешь. — сказал Тео, но его на самом деле это не очень заботило. Сейчас ему почему-то хотелось, чтобы она осталась с ним.       — Не замёрзну. — ответила Санда, вызывающе смотря Тео в глаза. Это было так по детски. Теодор усмехнулся и уселся на ближайший камень, снова заиграв привычную мелодию. Санда присела рядом и тоже заиграла. Мелодия лилась сквозь шум дождя, отдаваясь эхом в Трансильванских холмах.       — Эту песню мне пела мама. — внезапно призналась Санда, перестав играть. — Откуда ты её знаешь?       — Не помню. — ответил Тео, растерянно рассматривая свою флейту.       Санда улыбнулась и, отложив дудку в сторону, начала напевать ту же мелодию. Ей вторил шум дождя, а Тео просто слушал. У Санды оказался чистый, красивый голос. Вдруг Тео различил в пении Санды слова. Язык, на котором Санда пела, был ему незнаком. Но звучало это чертовски красиво. Теодор взял флейту в руки и приложил её ко рту. Из инструмента снова полилась мелодия колыбельной. Дождь всё шёл, но Тео играл, не переставая. Санда, положив руку ему на плечо, пела песню, слегка прикрыв глаза.       Все спали. И на одном из одиноких холмов Китилы звучала таинственная мелодия. Грустная. Необыкновенная. И удивительно прекрасная. На тихом мрачном кладбище её пели люди с тяжёлой судьбой. Полностью отдавшись воле стихии, они тихо играли эти шесть нот. Им было всё равно, что они уже промокли до нитки. Всё равно. Ведь мелодия живёт в их сердцах.