Южные холода

       Когда я вошла в директорский кабинет, то моё тело непроизвольно задрожало.        Та женщина в розовом стояла ко мне спиной около огромного окна, через которое была видна вся территория замка. — Madame… — я поприветствовала её не слишком тихо, но и не слишком громко, пройдя вглубь помещения.        Амбридж развернулась ко мне и подняла губы, измазанные ярко-пурпурной помадой, в странной улыбке. — Директор Дамблдор срочно уехал по делам в Министерство. Он просил Вам передать это. — её брови взметнулись вверх, а взор упал мне на грудь, туда, где был медальон, — Чудесная вещица… — её глаза неприятно засверкали, отчего мне стало сразу не по себе.        Сглатываю и подхожу ближе к ней, не отрывая глаз от её морщинистого лица, беря ценные бумаги из её цепких миниатюрных рук.        Старец обещал меня устроить на работу в какую-либо аптеку постоянным зельеваром за счёт своих связей. Он говорил, что подыщет несколько подходящих мест, а затем распишет мне определенную информацию о каждом из них. Разумеется, я была безмерно благодарна за такую помощь, но в ту секунду меня беспокоил тот факт, что директор передал эти бумаги через преподавателя Защиты от Тёмных Искусств, никак не относящегося к этому делу. — Благодарю, профессор… Но что Вы здесь делаете и почему именно Вы отдаете мне данные документы? — наверное, мне не стоило задавать ей этот вопрос… А может, оно и к лучшему.        Щёки Долорес заметно наливаются краской, тогда как в очах её ещё сильнее разгорается это нещадное пламя. — Минус десять очков со Слизерина за непозволительные вопросы! Отработка! Прямо сейчас! — её голос иногда действительно походил на жабий.        Признаться честно, мне было неприятно даже находиться с этим человеком в одной комнате — до того её лицо, поведение и все черты были притворны, что я чувствовала это в каждом её движении и в каждом слове, изверженном из её уст.        Я корила себя за такое отношение к ней ровно до этого дня.        Так интересно, что порой многие люди скрывают за собой совершенно иную личину, не ту, что выставляют напоказ. Хотя, впрочем, все желают показаться добрыми, хорошими, даже если таковыми и не являются. Такова природа человека. Неправильная природа человека…        Она указала на стул для посетителей. Я села. Затем учительница отошла в сторону, к своему чемоданчику, лежащему около какого-то шкафа. Достав оттуда алое перо, она подошла ближе ко мне снова с той же улыбкой и блеском в очах, подавая этот предмет в руки.        Я в непонимании посмотрела на неё, не произнося и звука, боясь разгневать её ещё больше. Природная робость, идиотские рамки стеснения сдерживали все мои эмоции, кроме одной — страха. Было ясно, что я боялась по моим рваным вдохам-выдохам, потерянному взгляду и бешеному стуку сердца, которое было слышно, я уверена, даже ей…        Мне не была ясна причина такой быстрой смены её настроения. — Пишите: «Я не должна задавать глупые вопросы». Повторите это предложение сорок раз. — она захлопала ресницами, после садясь в директорское кресло. Я же медлила, чувствуя, как страх тёк по венам, — Ну же, милочка, я жду… — приторно произнесла женщина, шире натягивая уголки губ.        Я неуверенно поставила перо на пустой лист бумаги, внутренне содрогаясь. Адская боль усиливалась с каждым новым словом, а фразы исчезали, стоит только мне их написать. — Отлично, — смакуя каждую буковку своей гадкой речи, произнесла она.        Страх, боль, унижение, слёзы, немые крики — всё смешалось воедино. Смешалось вместе с этими строками и огнём в глазах этого жёсткого человека…        Другую ладонь я подставила под челюсть, чтобы отголоски пережитого не вырвались наружу, чтобы не тешить самолюбие этого чудовища, сидящего передо мною.        Клеймо отпечаталось в области запястья моей правой руки. Кровь тихим потоком стекала с конечности, окрапляя белые листы. Поднимаю взгляд, полный слёз, на эту женщину. — Можете идти, — это лишь всё, что она смогла произнести.        На ватных ногах поднимаюсь, даже не представляя, что ждёт меня впереди.        Чувство, которое я испытала, не смогло более уйти из моей жизни. Оно осталось со мной навсегда. Навеки…        Я врезалась в профессора Снейпа. Его грудь, клянусь, тогда показалась мне скалой, на которой я жаждала разрыдаться. Но я не могла доставить такое удовольствие этой женщине.        Его же нежные руки, приподнявшие мою голову показались мне ласковым касанием солнца, а эти манящие чёрные очи, наполненные состраданием и любовью — верхом совершенства.        Да, я полюбила его… Кто-то может возразить мне, сказав, что он некрасив и даже в какой-то степени… злобен. Но, о, как этот «кто-то» заблуждается! В моём мужчине нет обмана, нет боли! Он не призрачен, он не уходит, когда мне одиноко и плохо! Он здесь, со мною! В нём лишь отрада и любовь, делающие его самым красивым на всём белом свете. — Иди, Бетти. Я поговорю с нею… — тихо сказал он, на что я лишь кивнула, хотя внутри меня всё горело от переизбытка чувств и той любви, что безмерно опьяняла.        Я чувствовала себя как никогда защищенной, когда увидела на следующий день, как силуэт женщины в розовом медленно удалялся со ступеней Хогвартса. Я смотрела Долорес вслед, гадая о том, что же мог сказать Мастер Зелий такого, что она сразу же написала заявление об увольнении?        Усмехаюсь. Уж точно он не сделал ей признание в любви…        В тот миг я знала, что зельевар, ставший моим домом, моей опорой и надеждой, стоит позади меня. — Северус… — на этот раз имя этого прекрасного человека я произнесла так же прекрасно, как и он когда-то моё.        Тёплые руки сцепились замком на моей талии. И даже если кто-либо увидит — не важно… Всё это не важно, этот мир, эти люди и их мнение — только шелуха, а мы… Мы и есть те самые бриллианты… — Северус… — повторила я, закрыв глаза и слушая быстрый стук собственного сердца.        Любовь — это часть нас, и познать её могут только те, кто дарит себя другим, а не ждёт чего-то от окружающих. Любовь — это что-то, не имеющее одного названия. Любовь — это и есть мы сами. — Я люблю тебя, Северус…