***
— Зачем ты все портишь? — со слезами спрашивает девушка. — Потому что я такой, Мари. И другим не стану… — ответ ребенка, которому надоело играть роль взрослого, звучит жестоко и похож на приговор. Перед ней стоит маленький мальчик, затянутый в мир жестоких страстей — он вырос, но его душа не желает взрослеть. Этакий Питер Пен — охотник за женскими сердцами, зовущий за собой в Нетландию и отпускающий наивную девочку в тот момент, когда она только привыкает к полету. Провожаемая его любопытствующим взглядом, она летит в холодную воду, которая должна ее отрезвить и смыть с глаз пыль прекрасных иллюзий, созданных им. Что будет, когда она выплывет на поверхность? Останется ли она здесь, рядом с его прогнившим сердцем или уйдет к новому продавцу фантазий? Син всегда ждет этого момента с нетерпением, несмотря на то, что уже знает итог… Он ищет в себе силы, чтобы снова надеть маску и вернуть того добродушного, «своего парня», любимого ей. Он ищет силы, чтобы взглянуть ей в лицо. Он ищет силы, чтобы посмеяться над всем, что произошло, обратив злую правду в шутку. Он ищет, но… Но его маска уже разбилась, обнажив его кривую усмешку. Черты его лица заостряются, вмиг делая его старше, чем он есть на самом деле. Душа старика, пережившего много горя, заперта в теле глупого юнца. Его настоящие чувства читаются в темном взгляде, который всегда искрился ярким светом и дарил тепло. Он просто больше не может ей ничего подарить. Он опустошен. Она забрала то, что в нем осталось. Ее любовь не лечит раны. И время, потраченное на поиск нужного образа, на ухаживание за ней кажется напрасным. Он не получит исцеления. Ее протянутая рука похожа на острый кинжал, застывший в предвкушении свежей крови. Она молчит. И пока тишина заполняет комнату, у него есть десять секунд на передышку. Он хочет извиниться, но… — Син… — слова направляют смертельный удар в его сердце, но он закрывает свой разум, чтобы их не слышать. Она не первая, кто их говорит. И не последняя…***
Он злится и нарочно играет неправильно. Он помнит, как Мари нравится эта мелодия. Ради того, чтобы очаровать недоступную диву, он научился играть на пианино два года назад. Или уже он учился для того, чтобы подкатить к той невинной официантке? Кто знает. С новой нотной страницей он ускоряется и выправляет темп. Ноты летят дальше, сбиваются в кучки и остаются позади, как фонарные столбы, пролетающие за окном автомобиля, несущегося прочь из города. Син хочет сбежать. Но не из города и даже не из страны. Уехав даже за тысячу километров, он все равно станет оглядываться назад — туда, где были дорогие гостиницы и долгие вечера в номерах люкс, где были разговоры и крепкие объятия, где его друзья еще не заставляли себя улыбаться, а смеялись искренне, иногда до боли в животах. Син забывает значение настоящей улыбки. Он мог бы поехать за ней. Теперь бы мог. Но он слишком боится. Слишком много знает. Слишком высокая стена выстроилась за эти годы. Он пропускает момент, когда начинает играть правильно. Сначала строго, должным образом, а затем с надрывом и болью. Пальцы перестают его слушаться на третьем листе, где пассаж состоит из трех нот, начинающих ту самую песню. Он спотыкается, но продолжает двигаться дальше по второй октаве, прячась от навеянных мелодией глаз. Споткнувшись второй раз, он старается оттолкнуть образ рук на его плечах. Но на третий раз, вспомнив ее тело на белых простынях, он теряет нужную строчку и пытается невидящим взглядом отыскать последний сыгранный такт. Ладони, все еще сохраняющие положение, начинают дрожать. Он больше не может продолжать. И даже он сам не может сказать, что именно ему неподвластно: продолжать играть этот длинный «Концерт» или жить без нее. — Мне нравится, как ты играешь на пианино. Мари здорово на тебя повлияла, — случайный слушатель, тихо проникший в зал, подает голос до того, как Син успевает заплакать. Он узнает эту интонацию, окутывающую его материнским теплом, и складывает губы в подобие улыбки, поворачиваясь к Хати. Он не хочет ее расстраивать и говорит будничным тоном, почти не дрогнув: — С Мари покончено. — Да? — удивленно спрашивает Хати и улыбается такой же отзеркаленной несмелой улыбкой, словно ничего не произошло, и Мари не третья девушка за полгода. — Вот как. Я думала, у вас с ней серьезно. Нана Ичиносе — не та, кто стал бы его осуждать за все, что он делает. Но слышать от нее о серьезности было забавно. Не потому, что она всего лишь несколько лет назад напоминала переменчивый ветер, летящий туда, где забрезжит огонек нового увлечения. А потому, что она знает и понимает Сина, как никто другой: он слишком боится новой привязанности, чтобы стать по-настоящему серьезным. Он все еще чтит прошлое. Он по-прежнему зовет ее Хати. — Мари не похожа на ту, которую я искал. Слишком капризная. Да и надоела она мне смертельно — вечно забирала у меня сигареты и читала нотации. — Кажется, она решила отобрать сыночка у мамочки… — смеется Хати и заключает его в объятия, ероша его светлые, неокрашенные волосы. — Бедняжка ты мой. Син смеется, надувая губы: — Да, мама. Она меня обидела. Нана Ичиносе — его амулет, его защита от злых духов, тянущихся к нему из воспоминаний. Но этот талисман иногда так далек: у нее растут дети, а чурбан-муженек — Такуми постоянно держит ее при себе… Син идет после них. Но ради него Нана может сорваться посреди ночи. Она постоянно звонит и спрашивает, как у него дела. На всех праздниках в ее доме он — желанный гость. Она — его щит и одновременно пусковой курок для его мыслей. Когда она уходит, Син всегда вспоминает те имена, которые теперь негласным правилом поместили под запрет. Хондзе Рен, Осаки Нана, Серидзава Рейра… Нана Ичиносе — ключик, который освобождает скопившееся внутри него эмоции. Она не боится говорить о том, что было. Она просит рассказать то, о чем он не хочет вспоминать. И сейчас, едва за ней закрывается дверь, Син тянет руку к клавишам, но его взгляд падает на давно забытый, покоящийся в углу инструмент. Его старый друг и верный товарищ, с которым он прошел через все это. Он покидает пианино и берет в руки свою старую гитару. — Син… ты любишь кого-то другого, да? Кого-то, кто тебя бросил? — тогда он просто не может сказать это вслух и молчит, пока Мари собирает вещи. — Нет, я люблю кого-то, кого бросил я… — отвечает Син призрачной девушке по имени Мари, ставшей его новым воспоминанием, и вновь наигрывает песню «Рейра». В ней он снова ищет спасение.